Скажи герцогу «да» - Киран Крамер

— В самом деле? — заметил Майло. — Я не так давно видел при дворе этого бездельника, Генри Гордона, и он, по обыкновению, справлялся о вашем здоровье.

— Он порядочная скотина, — разозлился Грейсон. — Я же сказал вам…

— Я ни слова не упомянул о женитьбе, ваша светлость, — беспечно промолвил Майло. — Однако если вы не обзаведетесь потомством, хотите — верьте, хотите — нет, многие полагают, что из вашего третьего кузена, с его кружевными манжетами и избытком колец, выйдет превосходный герцог Холси.

— Только через мой труп! — прорычал Грейсон, содрогнувшись.

— Совершенно верно. А теперь позвольте откланяться. Всего хорошего, джентльмены. Я уезжаю, поскольку делать здесь нечего.

— Вы не можете покинуть имение. — Грейсон недолюбливал баронета, но его втайне задевало, когда кто‑то пренебрегал его обществом.

— Почему же? Вернусь в Брамблвуд, к той озорнице барменше…

— Но снегопад снова возобновился, — возразил Раунтри.

— Ничего страшного. — Майло презрительно фыркнул. — Уж лучше застрять на несколько дней в деревне, чем торчать в этом унылом месте, пусть и с великолепным виски его светлости. Грум! Седлай Ормонда снова.

— Он уткнулся в мешок с овсом, — послышался спокойный голос.

Грейсон опять обратил свой взор на странного грума и, разглядывая его крепкий подбородок и благородный лоб, счел, что совершенно напрасно Всевышний наделил этого мужлана столь привлекательной внешностью.

— Ничего, я подожду, — вздохнул Майло и, обернувшись к Грейсону, спросил: — Вы не могли бы одолжить мне слугу?

— Категорически нет. Если вам нужен слуга, оставайтесь здесь. — Грейсон мог нагрубить, когда пребывал в дурном настроении, что случалось довольно часто. — Хотя… можете забрать этого грума.

— Прекрасно! — обрадовался Майло.

— Я не могу оставить конюшню, сэр, — спокойно возразил конюх.

— Почему же? Конечно, можешь. — Грейсон небрежно взмахнул рукой. — Мы ведь не выводим лошадей в такую погоду.

— Но, ваша светлость, я слежу, чтобы Плутарху ежедневно делали припарки на поврежденную ногу, — холодно проговорил грум.

Какого дьявола он о себе вообразил, если осмеливается противоречить герцогу?

— Этим займется кто‑нибудь другой. — Грейсон даже не потрудился взглянуть на нахала.

— И я контролирую график кормления новой кобылы, — твердил свое грум. — Она только‑только начала привыкать.

Грейсон раздраженно взглянул на конюха и резко выпалил:

— Я могу сию же минуту найти тебе замену. А теперь отправляйся.

— Вы так добры, Холси. — Майло хлопнул герцога по спине.

И Грейсон был убежден, что так оно и есть.

— Когда мы вернемся? — имел наглость спросить у баронета чертов грум.

— Ты спрашиваешь меня? — коротко рассмеялся Майло. — Какое тебе дело? Выполняй, что сказано.

— Я всего лишь хочу должным образом заботиться о лошадях. — Грум уперся кулаками в бедра. — Никто не знает их лучше меня.

Боже милостивый, до чего же он дерзок. Грейсон и хотел бы объяснить наглое неповиновение конюха тем, что тот просто тупой болван, но это явно не соответствовало действительности.

— Тебе больше не нужно возвращаться сюда. Ты уволен.

В глазах грума вспыхнуло удивление.

— Вы меня увольняете, ваша светлость?

— Да. — Грейсона поразило его спокойствие и невозмутимость. — Тебе что‑то непонятно?

Грум несколько секунд помолчал, затем произнес:

— Я бы не советовал вам этого делать.

Грейсон ждал, что грум добавит «ваша светлость», но с растущим удивлением понял, что ждать придется очень долго. Сказать по правде, эта неожиданная стычка его крайне раздражала.

— Ты весьма забавный тип. Я никогда не слышал, чтобы грум возражал хозяину. Так скажи все‑таки, почему я не должен тебя увольнять. С удовольствием расскажу об этом друзьям в «Уайтсе», когда в следующий раз буду в Лондоне.

Как Грейсон и ожидал, слова его были встречены смехом, но прозвучал он натянуто. Без сомнения, спутники его понимали, что грум ведет себя по меньшей мере странно.

— Так ты считаешь себя большим знатоком лошадей?

Губы конюха вытянулись в суровую линию.

— Да, я прекрасно разбираюсь в лошадях. А кроме того, обеспечиваю безопасность поместья, ваша светлость.

— Ты и безопасность. — Грейсон коротко рассмеялся. — Вчера ты уже упоминал об этом. Мне не нужно, чтобы какой‑то рядовой работник конюшни присматривал за моим поместьем. У меня имеется управляющий, а также главный конюх. Мои арендаторы.

— Очевидно, у него мания величия, — сухо заметил лорд Раунтри.

— Никакой мании. — Грум по очереди посмотрел на каждого из четверых. — Поместье нуждается в охране, и никто не сумеет защитить его лучше, чем я.

— От чего? — спросил Грейсон.

— От опасности, конечно, — спокойно ответил грум.

— От опасности? — Грейсон расхохотался, к нему присоединились и друзья. — Да ты и вправду свихнулся. Как моя бабуля, вообразившая себе королевой. Может, и ты объявишь себя его величеством и пойдешь войной на моего ближайшего соседа?

Но в лице грума Грейсон увидел что‑то такое… от чего волосы у него на затылке встали дыбом. Между тем конюх бросил веревку, которую держал в руке, на пол и, не повышая голоса, произнес:

— Выбор за вами, ваша светлость. Раньше я был боксером, и мне пришлось научиться предвосхищать удары. И сейчас я вам говорю… решайте: игнорировать возможную опасность или оградить себя от нее. Я согласен остаться здесь и охранять поместье, но готов и уйти.

Их взгляды встретились, и каким‑то образом Грейсон ощутил незримую связь между ними — равенство, не имевшее смысла, уязвившее его чувства и все же казавшееся истинным.

Это случалось с ним крайне редко — чувствовать с кем‑то подлинную тесную связь.

— Его пылкое стремление защищать Холси‑Хаус достойно восхищения, ваша светлость, — заметил Майло. — Я бы на вашем месте его оставил… когда вернется, не раньше.

Грум между тем не сводил глаз с Грейсона.

— Можешь остаться, — важно произнес тот. — Но запомни: если что, выгоню.

— Да, ваша светлость.

И когда дерзкий грум ушел, Грейсон почувствовал, будто в сердце ему вонзили кинжал, — он чудом держался на ногах.

Жаль, что ему некому было рассказать об этом, поскольку никому он настолько не доверял.

Глава 14

Жизнь несправедлива.

Так всегда говорили Дженис родители.

Уже давным‑давно, с тех пор когда была бедной, она твердо усвоила эту истину и смирилась с ней. Так же считала и сейчас, став достаточно богатой. Если Марша необычайно прекрасна, как произведение искусства, то Дженис всего лишь хорошенькая, как детский рисунок. Синтия — превосходная поэтесса, а Дженис неплохо поет. Не всегда получаешь то, чего заслуживаешь, — как плохого, так и хорошего. Судьба так переменчива!