Белая субмарина: Белая субмарина. Днепровский вал. Северный гамбит - Владислав Олегович Савин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как вас взяли в плен?
– Грубо сдернули с койки, уложили лицом в палубу, скрутили руки. Я сначала даже не понял, думал, что это гестапо, пытался возражать, но меня потащили наверх. И лишь на причале я понял, что попал в плен к русским. А когда они узнали мою должность, то я мысленно простился с жизнью.
– Однако же вас не расстреляли? Почему?
– Герр следователь, на моей должности приходится быть психологом. Я видел, что тот русский, кто был у них командиром, очень хочет меня пристрелить – но сделать это так, чтобы произвести впечатление на других. Стандартный прием обработки пленных – выбрать самого несговорчивого и показательно убить его у всех на глазах, желательно самым жестоким способом, чтобы все узнали, что бывает за нелояльность! Но так вышло, что в этой роли оказался бедный Вальде. А затем тот же самый русский подошел ко мне и приказал обратиться к экипажу. Он говорил не сам, а через переводчика, но это было еще страшнее – он смотрел на меня, как на насекомое, которое можно раздавить одним пальцем, не как на человека! И стоял рядом – явно ожидая, что я буду призывать к неповиновению, тогда он меня у всех на виду… А мне очень хотелось жить. И я не видел смысла поступить иначе, как всякий разумный человек – ведь если меня убьют, другой сделает то, от чего я отказался! И я говорил, стараясь быть очень убедительным – что нам надо спасти себя ради будущей Германии! Мне показалось, что тот страшный русский был разочарован, что не нашел повода меня убить. Но всё равно после приказал одному из своих: «Отведи его в сторону и…» Тут русский, который переводил, посмотрел на мои записи, вот эти, которые лежат у вас на столе, и что-то сказал тому, старшему.
– Зачем вы вообще делали эти записи?
– Герр следователь, как истинный немец, я считал, что всякое дело надо делать предельно добросовестно! Как я могу понять, какие действия экипажа изменнические, если ничего не понимаю в морском деле? А я всегда мечтал быть моряком, вот только слабое здоровье… Я служил по линии СА в Висмаре, и когда пришел приказ выделить людей на фронт, руководство выделило меня. И я записывал в тетради всё, имеющее отношение к делу – устройство субмарины, организация службы, обычные действия экипажа в различных ситуациях. Русские взглянули и сказали: «Гут! Сохраним тебе жизнь, если нам поможешь, проследишь, так ли всё будет, как в обычном походе». А если миссия не удастся, я умру первым и «очень погано». «Впрочем, – добавил русский, – вода сейчас холодная, и если просто бросить туда человека и он не утонет сразу, то будет умирать мучительно, как в жидком огне». А я даже не умею плавать!
– Дальше!
– Русский поинтересовался, стоял ли я на мостике. Когда всё было погружено и моторы работали, мы выходили задним ходом. Прилив стал нам заносить корму вправо, угрожая навалить на угол дока. Но хорошо, что в моем блокноте была уже описана та же ситуация, в прошлый выход. Команда: «Моторы на полный, руль влево», – и мы хорошо вышли, нас сразу развернуло носом вправо, на нужный курс. Теперь руль прямо, моторы вперед. И русский усмехнулся и сказал: «А теперь как выйти вправо под берег и вдоль него?» Они тоже не были опытными моряками, несколько раз перекладывали руль, смотря, как лодка управляется, насколько быстро меняет курс на разном ходу. А когда мы проходили мимо Фрагернеса, то я, наверное, больше всех боялся, что нас заметят, ведь русские были абсолютно спокойны, в худшем случае они лишались лишь добычи, а я – жизни!
– Вы находились на мостике все время?
– Так точно, герр следователь, но мои советы больше не потребовались. Разве что когда швартовались в Бейс-фиорде. А когда мы сошли на берег, один из русских обратился к старшему с вопросом, взглянув на меня – мне показалось, он спрашивает, пристрелить ли, когда я уже не нужен. Но старший лишь рукой махнул – пусть живет. И мы жили там еще две недели, пока нас не перевезли сначала в Нарвик, а затем сюда.
– Что ж, вашу судьбу решит трибунал. Но если вы не принимали участие в убийствах нашего мирного населения и военнопленных – жизнь вам сохранят.
– Герр следователь, я хотел бы попросить… Мне единственному из экипажа U-1506 не предложили вступить в Свободную Германию. Я понимаю, что мои познания в морском деле всё еще скромны – но мог бы быть полезен в организационных вопросах?
Капитан Юрий Смоленцев «Брюс»
…А почта с пересадкой к нам летит с материка,
От самой дальней гавани Союза.
И я бросаю камушки с крутого бережка
Далекого пролива Лаперуза…
Сижу на берегу, мурлыкаю себе под нос. Делать ничего не хочется – в кои веки отдых на войне.
– Что за песня? – спрашивает Булыгин, устроившийся рядом. – Никогда не слышал такой.
– Да было дело на Тихом океане, – отвечаю, – есть там такое место, Край земли, вода до самой Америки. И был я там года три – нет, уже четыре – назад, на острове Шикотан.
– Это в тридцать девятом? – восхищенно спрашивает Булыгин. – Как раз когда наши самураям на Халхин-Голе врезали? А вы, значит, также к ним плыли, чтобы они на нас не напали?
Тьфу, что я несу! Ведь в этом времени Курилы пока японские! Не то что в две тыщи девятом – когда да, были терки с японцами насчет «северных территорий», и наши принимали некоторые меры, тогда я в командировке на ТОФе и побывал. Вот только об этом здесь знать никому не дозволяется.
– Рассказать не могу, – отвечаю я, – поскольку приказ и подписку давал. И завидую тебе, Булыга: как война кончится, ты на гражданку пойдешь, в колхоз свой вернешься, или выучишься на инженера или агронома. А мне до седины служить, или пока не изувечат. Фашистов раздавим – так думаешь, прочие капиталисты дадут нам спокойно жить?
Раннее утро, только рассвело, вода, как зеркало, воздух прозрачный, а мы сидим на причале, свесив ноги. На самом крайнем причале – справа от нас, к западу, уже берег фиорда, не тронутый человеком, а слева сплошь причалы. Причалы у домов поселка, тут иметь прямо у дверей собственный причал с лодкой так же обычно, как у нас огород.
