Подкидыш - Филиппа Грегори

– Спасибо тебе, – сказала она с легкой улыбкой. – Ни один мужчина никогда не держал меня в объятиях. Ни одного раза за всю мою предшествующую жизнь! Я рада, ибо узнала, что такое мужская доброта. Я, скорее всего, проживу в этом монастыре, среди сестер нашего ордена, до конца своих дней и, возможно, стану здешней настоятельницей, но я никогда не забуду, как ты был добр ко мне в трудную минуту.

Лука чуть не шагнул к ней, чуть снова не обнял ее, ибо она еще несколько мгновений стояла там, глядя ему прямо в глаза, а потом резко повернулась и исчезла за дверью.

А Лука, глубоко потрясенный, так и остался стоять посреди вымощенного булыжником двора, пока к нему не подошли Фрейзе и Пьетро.

– Надежно ли вы заперли этих преступниц? – спросил у них Лука.

– Да у них там самая настоящая тюрьма! – сказал ему Фрейзе. – Там и цепи есть, в стену вмурованные, и наручники, и кандалы. Брат Пьетро настоял, чтобы мы их обеих в железо заковали, я и надел на них кандалы, точно обе они рабыни.

– В кандалах они пробудут только до приезда дона Лукретили, – защищаясь, пояснил брат Пьетро, – а если бы мы их всего лишь веревками связали, они наверняка сумели бы освободиться. Как бы ты тогда заговорил? И что бы мы тогда делали?

– Снова поймали бы их. Им ведь еще и крышку запертого люка поднять надо было бы, – нашелся Фрейзе и, повернувшись к Луке, сказал: – Там, под надвратной башней, такой округлый подвал, из которого можно выбраться только через люк в потолке, но до потолка им не достать, и через люк они смогут вылезти, только если его открыть и спустить им лестницу. Там и стены-то не просто из камня сложены, а вырублены в скальной породе. Так что наши милые пташки заперты там столь же надежно, как пара мышей в мышеловке. А он все-таки заставил меня их в кандалы заковать, точно пиратов!

И Лука, глянув на клирика, понял, что тот до смерти перепуган загадочной и ужасной природой этих двух женщин, которые кажутся ему воплощением вселенского Зла.

– Ничего, Пьетро, ты поступил правильно, проявив осторожность, – сказал он, желая подбодрить клирика. – Откуда нам знать, каким могуществом обладают эти ведьмы.

– Великий Боже, когда я увидел их руки, по локоть выпачканные в крови!.. И вид у них при этом был самый невинный, точно у детишек за школьной партой! Чем же они все-таки там занимались? Какую дьявольскую работу выполняли? Неужели и впрямь отправляли дьявольскую мессу? Неужели и правда пожирали плоть этой несчастной и пили ее кровь?

– Не знаю, – сказал Лука и невольно прижал руку ко лбу. – Мне и подумать об этом страшно…

– Посмотрел бы ты на себя сейчас! – воскликнул Фрейзе. – Тебе бы в постели лежать следовало! Ты же на ногах еле стоишь! Господь свидетель, я и сам отвратительно себя чувствую, так что пойдем-ка лучше в больницу, тебе отдохнуть надо…

Лука так и отпрянул от него:

– Нет! Только не туда! Туда я больше ни за что не пойду. Отведи меня в мою комнату. Я постараюсь немного поспать, пока не прибудет дон Лукретили. Но как только он появится, сразу же меня разбуди.

А молодые женщины, оказавшись в подвале, точно саваном окутанном тьмой, чувствовали себя заживо похороненными. Обе тщетно моргали, изо всех сил напрягая зрение, но все было напрасно: они ничего не могли разглядеть в непроницаемом мраке подземелья.

– Я даже тебя не вижу, – со слезами в голосе сказала Изольда.

– А я тебя вижу, – спокойно ответила Ишрак. – И потом, я даже в такой темноте всегда чувствую, если ты рядом.

– Мы должны непременно объясниться с этим следователем. Надо отыскать какой-нибудь предлог, чтобы он согласился с нами побеседовать.

– Это верно.

– Они сейчас пошлют за моим братом, и он предаст нас суду.

Ишрак промолчала.

– Ах, Ишрак, – продолжала Изольда, – мне бы следовало быть уверенной, что Джорджо, мой родной брат, услышит меня и поймет, что он поверит моим словам и освободит нас; но я все чаще прихожу к мысли о том, что он давно уже меня предал. Это ведь он внушил принцу Роберто мысль, что тот может запросто явиться ночью ко мне в спальню; это он не оставил мне иного выбора и вынудил стать настоятельницей монастыря. Что, если все это было вызвано лишь его желанием навсегда изгнать меня из моего родного дома и лишить наследства? Что, если он попросту старался меня уничтожить?

– Вот именно. И у меня нет в этом ни малейших сомнений, – ровным голосом ответила Ишрак. – Ни малейших сомнений!

Некоторое время обе молчали; Изольда мучительно осознавала впервые высказанное ею вслух страшное предположение.

– Как он мог оказаться таким лживым? Таким… подлым?

Звякнули цепи – это Ишрак в темноте молча пожала плечами.

– И что же нам теперь делать? – безнадежным тоном спросила Изольда.

– Тише…

– Тише? Но почему? Чем это ты занята?

– Тише. Я формулирую свое желание…

– Ишрак… нам нужен конкретный план! Твое желание не спасет нас.

– И все же позволь мне его сформулировать. Это чрезвычайно глубокое и сильное желание. И оно, возможно, нам поможет.

Лука думал, что будет без конца ворочаться, не находя себе места от беспокойства и болей в шее и в плече, но стоило ему скинуть сапоги и коснуться головой подушки, как он провалился в глубокий сон. И почти сразу же к нему пришли странные сны.

Ему снилось, что он снова гонится за аббатисой, и она легко его обгоняет, и земля у него под ногами совсем другая – не булыжная мостовая монастырского двора, а листвяная подстилка в осеннем лесу. Сухие листья шуршали под ногами, и вокруг действительно была осень, но вдруг, оглядевшись, он увидел, что это листья из золота и бежит он среди золотых деревьев. Аббатиса тем временем умчалась далеко вперед, петляя меж деревьев и ловко подныривая под мощные золоченые ветви, и он, собравшись с силами, прибавил скорости и прыжками понесся следом за нею, точно горный лев за убегающей козочкой, и ему удалось ее поймать, крепко обхватить за талию и повалить на землю. Но, падая, она так повернулась у него в руках, что он увидел ее прекрасное лицо, и она так ему улыбалась, словно сгорала от страсти, словно только и ждала того момента, когда он наконец ее обнимет, ляжет подле нее… Ноги Луки плотно прижимались к ее ногам, его молодое крепкое тело льнуло к ее телу, гибкому и стройному; он смотрел ей прямо в глаза, и лица их сблизились, словно для поцелуя, и он почувствовал прикосновение ее густых светлых кудрей и головокружительный аромат розовой воды. Глаза Изольды были темны, так темны, что он удивился, ибо раньше ему казалось, что глаза у нее голубые или ярко-синие, но сейчас, приглядевшись, он заметил, что голубая радужка ее глаз превратилась в тоненький ободок вокруг невероятно расширившегося черного зрачка, и от этого глаза ее казались почти черными. Он вдруг вспомнил выражение «прекрасная дама» и подумал: «Да, она – поистине прекрасная дама!»