Подкидыш - Филиппа Грегори

Сестра Урсула уже повернулась к выходу, собираясь спускаться.

– А ты как думаешь? Разве ты не видишь, что наше аббатство «ужасно разбогатело» за счет этих денег? Ты видел мою больницу? Там были хоть какие-то дорогостоящие лекарства? Я знаю, что и кладовую мою ты тоже видел. И что, наше аббатство показалось тебе очень богатым?

– Где же она это золото продает? Как она его сбывает?

Сестра Урсула пожала плечами.

– Не знаю. Где-нибудь в Риме, я полагаю. Мне ничего об этом не известно. Наверное, аббатиса тайком посылает туда свою рабыню.

Лука открыл было рот, словно намереваясь еще что-то спросить, но потом передумал и стал спускаться следом за монахиней, стараясь не обращать внимания на боль в поврежденном плече и шее.

– То есть ты считаешь, что госпожа аббатиса использует монахинь для добычи золота, а вырученные за него деньги оставляет себе? – все же спросил он, когда они сошли вниз. Сестра Урсула кивнула и сказала:

– Теперь ты сам все видел. И мало того: мне кажется, что она еще и наш монастырь закрыть хочет, а вместо него создать на наших землях золотодобывающую шахту. По-моему, она сознательно ведет монахинь к нарушению заветов и бесчестию, чтобы ты имел возможность дать заключение о том, что монастырь следует закрыть, а монахинь распустить. Тогда у нее будет полное право заявить, что она свободна и более не обязана подчиняться воле покойного отца. Она откажется от данных ею святых обетов, провозгласит эти земли своим законным наследством, а затем будет продолжать жить здесь вместе со своей рабыней, и никто больше уже не посмеет их потревожить.

– Почему же ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил Лука. – Когда я еще только начинал расследование? Почему ты все скрыла?

– Потому что в этом монастыре – вся моя жизнь, – с какой-то яростью ответила сестра Урсула. – Он был всегда словно маяк на вершине холма. Он одновременно служил и убежищем для несчастных женщин, и местом служения Господу. Я надеялась, что госпожа аббатиса научится жить в мире со всеми сестрами. Я думала, что Господь ее образумит, что он вдохнет в нее веру… Потом я стала надеяться на то, что, удовлетворив свою алчность и составив себе состояние, она успокоится. Я понимала: это дурная женщина, но мне хотелось думать, что мы сможем ее перевоспитать. Однако после смерти сестры Августы, которую мы уберечь не сумели… – Сестра Урсула задохнулась от сдерживаемых рыданий. – А ведь она была одной из самых кротких, невинных и простодушных женщин, она прожила здесь уже много лет… – Голос у нее сорвался, она помолчала, потом с достоинством продолжила: – Что ж, теперь все кончено. И я больше не могу скрывать ее преступную деятельность. Она использует Божью обитель во имя собственного обогащения, и я полагаю, что ее рабыня еще и колдовством занимается. Моим сестрам снятся странные сны, они ходят во сне, на руках у них появляются странные стигматы, и вот теперь одна из них умерла во сне. Господь свидетель, настоятельница нашего монастыря и ее рабыня намеренно сводят нас с ума, чтобы беспрепятственно добраться до этого золота!

Сестра Урсула ощупью отыскала крест, висевший у нее на поясе, крепко его сжала, словно какой-то талисман, и посмотрела на Луку.

– Я понимаю твое возмущение и твою тревогу, – сказал он насколько мог спокойно, хотя и у него горло пересохло от непонятного суеверного страха. – Я ведь и послан сюда затем, чтобы положить конец этим ересям и этим грехам. Сам папа римский облек меня властью для проведения расследования и последующего суда. Я все готов увидеть собственными глазами, я обо всем готов расспросить здешних сестер. И этим утром, чуть позже, я намерен снова побеседовать с госпожой аббатисой, и, если она не сможет объяснить своего поведения, я непременно позабочусь о том, чтобы ее убрали с этого высокого поста.

– И отослали отсюда?

Лука кивнул.

– А золото? Ты ведь позволишь монастырю оставить это золото себе? – спросила сестра Урсула. – Тогда мы смогли бы накормить многих бедняков и создать собственную библиотеку. Мы действительно стали бы маяком на вершине холма для тех, кого ночь и тьма застигли в пути.

– Да, конечно, – сказал Лука. – Это богатство следует передать его законному хозяину – аббатству. – И он увидел, какой радостью вспыхнуло лицо сестры Урсулы.

– Самое главное – это благополучие нашего аббатства, – заверила она его. – Ты же позволишь мне и моим сестрам по-прежнему жить здесь, в этой святой обители? Ты назначишь сюда новую аббатису, женщину достойную и благородную, способную и управлять монастырем, и должным образом наставлять монахинь?

– Я помещу ваш монастырь, как и все аббатство в целом, под начало братьев-доминиканцев, – решил Лука. – Они и станут собирать урожай с золотоносного ручья, обеспечивая тем самым оба монастыря. Здесь уже не обитель Божья, ибо здесь совершено преступление. Тут больше не будет никакой аббатисы, и обоими монастырями станут править мужчины. Золото должно использоваться во имя служения Господу, а аббатство, как я и сказал, будет передано братьям-доминиканцам.

Сестра Урсула, судорожно вздохнув, закрыла лицо ладонями. Лука протянул руку, желая коснуться ее плеча и хоть немного ее утешить, но предостерегающий взгляд Фрейзе напомнил ему, что эта монахиня по-прежнему исполняет данные ею святые обеты, так что прикасаться к ней ему не следует.

– Что же ты сама тогда будешь делать? – тихо спросил Лука.

– Не знаю. Вся моя жизнь прошла здесь. Я буду исполнять обязанности аббатисы, пока монастырь не передадут под начало братьев. Думаю, что и в первые месяцы я им понадоблюсь, ибо никто лучше меня не знает, как управлять здешним хозяйством. А затем я, возможно, испрошу разрешения перейти в другой орден. Скорее всего, в такой, где сильна изоляция от внешнего мира, где царят покой и порядок. Последние события были так ужасны! Я бы хотела перейти в такой орден, где святые обеты соблюдаются более строго.

– В том числе обет бедности? – спросил вдруг Фрейзе. – Ты хочешь быть бедной?

Она кивнула.

– Я бы хотела стать членом такого ордена, где уважают приказания свыше, где больше скромности и простоты. Зная, что у нас на чердаке хранится целое состояние в виде золотой пыли… но не в силах даже представить себе, каковы дальнейшие намерения госпожи аббатисы, я постоянно испытывала страх: мне казалось, что она служит самому Дьяволу… Все это было так тяжело, так давило мне на сердце…

Гулко прозвонил колокол, созывая монахинь к мессе, и сестра Урсула сказала:

– Звонят хвалитны. Я должна идти. Сестрам необходимо видеть меня во время мессы.

– Мы тоже пойдем, – сказал Лука.