Приют для бездомных кактусов - Сухбат Афлатуни

Эта с газом ушла, а я высказал матери всё что думаю про чай с моими карточками где я там голый или в трусах какая разница. Мать заплакала, не хочу даже передавать, что она говорила, ну она говорила: вот, дома она сидит, у нас ни телевизора, ничего вообще нет, и лучше бы она умерла, это она всегда так говорит, если кто-то с ней не соглашается, а когда я говорю, что лучше, чтобы я умер, ее это бесит. «Ты со мной никогда не посидишь, чашку вместе не выпьешь, сожрешь свою тарелку и уходишь с Витьком матом разговаривать», она не права, и с Витьком я в последнее время не разговариваю, потому что Шох его лучше но он сильно закомплексованный, над ним еще придется поработать. Поэтому я ушел в туалет, я иногда так делаю, захожу в туалет как будто надо, сажусь на закрытый унитаз и думаю ну о жизни вообще. Я подумал, родители маленьких детей любят просто так, а потом когда вырастают начинают любить своих детей за деньги, которые те им приносят если бы у меня были деньги, она бы со мной себя так не говорила, я бы ей сразу телевизор. Я вышел из туалета говорю: Хоп, давай чай попьем! А она меня обнимать, это она так всегда.

Автобус явился не запылился. На лучших местах уже эти, из Чирчика. Водитель никого не поздравил: или садитесь, или как хотите. Вик-Ванна вскарабкалась, села на свободное. Ей хотелось у окна, но там уже сидела какая-то женщина с бантом, слишком много медалей, полная безвкусица.

– Вы из Чирчика? – обратилась Вик-Ванна.

– Что?

– Вы из Чирчика?!

– Да, да. Не кричите так… Я из Чирчика, из Чирчика.

«Расселась у окна, как королева, а я еще и кричу». Вик-Ванна стала наблюдать, как водитель затаскивает ветеранов в автобус. Подъехала еще машина, вышла женщина, организатор всего этого, стала ругаться с водителем, тот бросил ветеранов, и они сами заползали в автобус. Не хватило места, и они устраивались стоя. Вик-Ванна хотела выйти, чтобы высказаться, но испугалась потерять место, пусть и не у окошка, как планировала.

– Я из Чирчика, – сказала женщина. – А вы отсюда? Вы Ташкент?

Вик-Ванна кивнула. «Как много медалей, и висят все невпопад». Не то что у нее. Каждая на собственном месте.

– А сколько у вас здесь хлеб стоит? – спросила женщина.

Водитель влез обратно. Заиграла музыка.

– Когда поедем?

– Ее спрашивайте, она знает, – махнул в сторону женщины-организатора. Та стояла с мобильным снаружи, опершись бедром о машину.

– Да вот они у меня уже где все, – жаловалась она в мобильный, щелкая ногтями по капоту. – Да за такую зарплату сам с ними возись!

Автобус потел, играла музыка.

– Сейчас людям с сердцем плохо станет, давайте уже ехать! – Вик-Ванна пыталась перекричать музыку, но музыка была сильнее.

А вчера позвонил один, «так и так, я этот самый и буду сейчас вены». И голос такой, что точно. А я, из-за того что до этого они не звонили, я офигел, говорю: точно, да? Ну, что такой и собираешься это прямо сейчас. Он говорит: «Около ванной стою». И молчит, а я испугался, что он молчит потому что делает это, а что сказать, надо сказать, чтобы отвлечь от поступка, говорю: ванна зачем? А он: «Мне психолог нужен перед смертью». Я говорю: стой, я психолог перед смертью. Тебе на каком языке объяснять: на русском или узбекском? Это я спросил, чтобы, может, с ним Опа поговорит, она всё-таки кандидат. А он мне: «А на своем нельзя?» И дышит мне в ухо через трубку.

Я немного сосредоточился, как советуют и говорю: да, давай на своем языке, на нашем. Вот ты раз около ванной стоишь значит у тебя проблемы были, да?

А он: «Были и ЕСТЬ». Я ему: да и есть тоже, только от ванной лучше отойди, у меня в жизни тоже такое было… только я не к ванне, в ванну тогда мать рыбу пустила, чтобы пока не сдохнет, плавала, а я не мог это сделать над рыбой. А потом мать из ванной гонит, чего ты там, а из туалета не гонит, только говорит спичку после себя жги, думаю, хорошо, я ей после этого спичку зажгу, ну вот, короче был у меня такой же случай… Ну че?

Он: «Че ну че?» Отошел, говорю спрашиваю, от ванной? «А какой у тебя случай был?» Сейчас, говорю. Скажи, тебя как зовут? «Тебе зачем?» Меня, например, Руслан… «А меня, например, Андрей». Ты не тот Андрей, который у котельной? «Нет, а че?» Ниче, говорю, один просто Андрей около котельной живет, ну реально есть такой. А он: «А твой случай?» Какой, спрашиваю. «Который ты сказал у тебя был, ты в туалете закрылся…» Я там не закрылся, я просто свет включил, чтоб было понятно, что я внутри. «А дальше че?» Ну, ниче. Стою, смотрю на унитаз в нем вода ржавая какая-то наверное трубы проржавели, а нож в руке и тоже ржавый, еще прикололся думаю вода ржавая и ножик ржавый.

Он помолчал и спрашивает: «А зачем ты это… ну там стоял?» А ты зачем сейчас стоишь? «Проблема, говорит, одна есть». Деньги? «Деньги – говно!» Да, деньги говно, говорю. «Ну ты почему стоял?» – а я говорю: я человека убил меня забрали, потом вышел, потом в туалет, а там вода ржавая.

И рассказал ему всё, сам не знаю почему может наверное из-за его голоса который есть у людей такой голос им хочется просто от самого детства всю душу рассказать. И как на остановке тогда стоял а этот лох подошел и все видели что он бухой и ко всем прикапывался. Всё рассказал, он слушал, а я вдруг понял: Витек, это ты, сука?! Показалось, что Витек, что точно Витек, а он уже трубку бросил. Я потом целый день… Витьку позвонил, но он бухой или притворялся или накурился мог бы меня позвать чтобы вдвоем, но он мне последнее время уже ну не друг. Опа советует: «Позвони в морг, узнай про новые поступления», я говорю: он Андрей, а больше о нем ничего не знаю, если морг спросит, и он конечно не Андрей. Опа говорит: «Вот когда я в регистратуре работала, мы на каждого новенького заводили анкетку, там всё было, и год рождения, и национальность, и вредные привычки!..»

Автобус двигался по городу. Несколько раз что-то ломалось, водитель выходил. Одному ветерану сделалось плохо, стали вызывать «Скорую»,