Приют для бездомных кактусов - Сухбат Афлатуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Руслан.
– Руслан? Да… Руслан, а вы курите?
– Я? Да.
– Вот это плохо. У нас на войне тоже все курили. И после войны. Потому что тяжело было, я ж разве осуждаю. А сейчас надо бросать. Вы молодые, вы должны быть здоровыми, молодыми… Можно я вам еще вопрос задам?
– Да.
– У вас есть любимая?
– Кто?
– Подруга или невеста… Алло…
– Да… Есть.
– Вы ее любите?
– Кто? Да…
– А она вас?
– Да, наверно.
– Любите друг друга! Всегда!
– Спасибо…
– Что?
– Спасибо!
– Да. И вам благодарность. За поздравления. У меня ведь в вашем городе родственник был, племянницы муж. Руки золотые, а его хулиган избил, так я и осталась одна. А теперь думаю, жалко, что я ему при жизни ваш телефон не дала, вы бы с ним как с человеком поговорили, может, он и пить бы бросил… Люди ведь сейчас друг с другом не разговаривают, уткнутся в телевизор или в это… компьютер! Алло… Руслан, Русланчик… Можно я вас так буду называть?
– Да.
– Ну я тогда… Ой, наговорила, наверное! Все этот межгород… Руслан, скажите, а к вам иногда звонить можно? Я бы… я бы вам знаете еще сколько о войне и той жизни рассказала!
– Да.
– Руслан…
– Да.
– А когда я буду звонить, вы можете мне перезванивать? Я вам только скажу, что это я, а вы мне потом по моему телефону. Вам же, наверно, бесплатно… Можно?
– Да.
– Спасибо! А то пенсия… Она ж на межгород не рассчитана… А я вам… а я вам благодарное письмо напишу. Или на радио песню лично для вас закажу, любимую, я для Нинки соседской заказывала, она потом целый день на крыльях летала. Русланчик, я вешаю трубку. Хорошо? До свидания! Только не курите, обещаете?..
Телефон она нашла, когда вдруг засомневалась. Испугалась, что самоубийство получится неправильным, не так, не как у людей. «Посоветоваться… Посоветоваться…» На глаза попалась областная газета, где был некролог на дурака Андрея и еще рецепт салата, который она так и не сделала. Номер был междугородный, она заколебалась, не зная, стоит ли выбрасывать деньги на межгород, да еще неизвестно с кем разговаривать, может, жулики сидят. Но звонить в справочную и узнавать, есть ли в Ташкенте такая же организация, она боялась.
Теперь, накричавшись в трубку, она сидела, остывая и с ужасом думая, какой счет ей придет за межгород. Потом поднялась, отвязала с люстры веревку, спустилась. Кошка стала играть с веревкой. Вик-Ванна вздохнула: придется вызывать телемастера, может, даже покупать новый телевизор, ужас, кошмар…
Загремел салют, на улице закричали ура, снова салют, снова ура. Залаяли собаки, небо разрывали фантастические цветы. Отблески салюта выхватывали Вик-Ванну из темноты; вспыхивали и гасли медали. «Ура-а-а!» – кричали внизу, верещала сигнализация на машинах. Ура-а-а!
– Да бабка какая-то ненормальная, говорю. Голос у нее показался вначале как у матери…
Они сидели с Японцем, курили.
– Хоп, пойду, – поднялся Японец.
– Что «пойду»? Смотри, пиво еще есть. Может, Опа подойдет…
– Что Опа?
– Ничего.
– Я еще пять иероглифов должен сегодня выучить…
– Не кизди. Сегодня День Победы.
Японец сел.
– А ты прикольно по телефону разговариваешь. Я даже думал, спецом голос подделываешь.
– Иди ты!
Японец отпил пиво и потянулся:
– «Смерть, где твое жало?»
– Что?
– Вот, над столом написано. Сидишь, сам не видишь.
– А, это… Миссионеры какие-то. До меня сюда ходили. Потом Опа им под зад дала.
– Прикольно. У смерти – жало. Как у мухи.
– У мухи нет жала.
– А что у нее?
– Не знаю… Да посиди еще, говорю, куда торопишься!
Японец, конечно, не Витек, Витек всё понимал, а Японец только свои иероглифы. Но Витька уже не вытащишь.
Потом я пошел домой опять вспомнил убийство не знаю почему, как он тогда подвалил: «дай денег!» Я говорю, «а зачем, можно спросить?» Ну, вежливо. А он: «хочу начать новую жизнь», а от самого блин как от винзавода. «Мне, говорит, в Ташкент нужно, у меня там бабка при смерти, мне ее похоронить надо! А денег нет!» А у меня реально тоже не было, только на проезд, я ему так и сказал. А он: «что, западло?» И поехал на меня матом. Я его оттолкнул, а он на меня полез, и опять своим матом, я терпел, но когда он сказал ТВОЮ МАТЬ я не смог и ударил ударил что он отлетел и об столб черепом потому что человек любые слова может вынести а такие не может я и ментам это сказал а они улыбались но потом сами сказали что да, про мать нельзя. Но чтобы смертельно об столб этого я не хотел, мне его самого жалко было и я об этом много думал. Мне еще его слова про НОВУЮ ЖИЗНЬ как будто их слышу я ведь тоже хотел в Казань к тетке новую жизнь а получилось что из-за своих слов никто из нас новую жизнь не начал. Правда теперь я знаю Психологию, но компьютер же всё-таки лучше, компьютер всем нужен, а психолог только тем у кого психологические трудности как у Японца, который ошизел на своих иероглифах уже. Ушел тогда их учить а я домой прихожу мать телевизор какой-то дебильный фильм про войну смотрит, повернулась ко мне: «чего нового?» Да, говорю, одной бабке психологическую помощь оказал, она до Берлина дошла. Мать говорит: «Иди тимуровец, картошка на плите».
Я поел и лег чтобы заснуть, так за стенкой опять концерт начался, руку даю, что там не кайф, а горе, она нечеловеческим голосом воет, я быстро оделся, мать: куда? я говорю: туда, она опять орет! Мать вскочила: «не ходи, слышишь? Если орет, значит надо!» А я уже в подъезд выбежал, потом во двор, потом в их подъезд, добежал до их этажа, стою, звоню, звоню, ОГЛОХЛИ они там что ли?!
Дикий пляж
Всех, кто приезжал в Палангу в середине восьмидесятых, предупреждали. Это было необходимо, потому что представьте: прямая, по-прибалтийски аккуратно асфальтированная дорога. Движешься, естественно, по ней. Не обращая внимания на дорожку налево в соснячок. Шлепаешь сланцами напрямую. У некоторых, правда, срабатывало. Останавливались и тупо глядели на ту толпу, которая отруливала влево, в сосны. Но ведь и прямо народ тоже шел! В основном женский, но попадались и
