Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей - Ричард Бокэм

Несомненно, Порфирий считает Амелия и себя наиболее видными учениками Плотина — как оно в действительности и было. То, что в списке учеников–мужчин он отводит себе последнее место, связано не со скромностью[374], которой он в своем труде совершенно не проявляет, а с желанием подчеркнуть свое имя. Это позволяет ему завершить список сообщением о том, что именно ему Плотин поручил редактировать свои труды — привилегия, которую Порфирий считает важнейшим «знаком отличия» для ученика. Однако это не подрывает заслуженного первого места Амелия, первенство которого Порфирий подчеркивает и в других местах: говоря о том, что Плотин дал ему прозвище, что Кастриций Фирм не только почитал Плотина, но и был юридическим поверенным Амелия (а также близким другом самого Порфирия: см. §7). Именно Амелий активнее всех защищал взгляды своего учителя письменно (§18). Иногда Порфирий соединяет себя с Амелием, говоря «Амелий и я» (§5) или «мы» (§§10, 16), указывая тем самым, что они делили друг с другом место ближайших учеников Плотина, а также имели на него наибольшее влияние (§§5, 18). Однако при всем этом из тех 26 лет, что Плотин провел в Риме (244–270 годы), Порфирий может претендовать лишь на пять или шесть лет, проведенных в его обществе (март 262 года — сентябрь 268 года): он познакомился с ним, когда Плотину было уже пятьдесят девять лет — Амелий же провел в его кругу восемнадцать лет (§§4–5).

Автор «Жизни Плотина» не забывает указывать источники своей информации и скрупулезно следит за тем, к какому периоду жизни Плотина относятся те или иные сообщения. Работа начинается рассказом о том, как Амелий, несмотря на нежелание Плотина, сумел сделать его портрет (§1). К этому неожиданному вступлению мы еще вернемся. Однако далее Порфирий переходит к смертельной болезни Плотина и его смерти, в полном соответствии с убеждением платоников, что цель жизни — подготовить душу к посмертному освобождению от тела. Во время смерти Плотина в Кампании, на вилле его покойного ученика Зета, с ним был лишь врач Евстохий. Сам Порфирий, как он открыто признается, в то время находился в Лилибее в Сицилии (свое отсутствие он объясняет в §11), Амелий — в Апамее, Кастриций — в Риме. (Хотел ли он этим показать, что они трое и Евстохий — единственные, кто остался из числа двенадцати учеников?) Разумеется, для того, чтобы рассказ Порфирия о последних словах и смерти Плотина был достоверен, необходимо сослаться на очевидца. Вот почему не меньше трех раз в этом коротком рассказе Порфирий упоминает о том, что знает об этом от Евстохия. Однако Евстохий выступает как заслуживающий доверия свидетель лишь в данном случае, поскольку он присоединился к школе Плотина незадолго до его смерти (§7).

Продолжает Порфирий рассказом о молодости Плотина и его обучении у Аммония Сакка, добавляя, что эти сведения исходят от самого Плотина, которому «случалось рассказывать нам [по–видимому, всем ученикам вкупе, включая и Порфирия] об этом в беседах»[375]. Однако, переходя к следующему периоду жизни Плотина в Александрии, Порфирий не забывает отметить, что здесь его информация исходит от Амелия, и поясняет по этому поводу, что Амелий присоединился к Плотину через два года после того, как тот покинул Александрию и переехал в Рим, и оставался с ним двадцать четыре года (§3). Безусловно, такое уточнение призвано показать, что с этого момента основным источником–очевидцем информации о жизни Плотина становится Амелий — не считая тех сведений, за достоверность которых Порфирий готов поручиться сам. Это единственное упоминание об Амелии как источнике информации — но другие Порфирию и не нужны. Порфирий опирается и на собственные воспоминания о Плотине (см. особенно §§3, 11, 13, 15, 18), и не всегда легко различить, где он говорит о собственных воспоминаниях, а где — о сведениях, полученных от Амелия. Однако немало приведенных сведений однозначно восходит к Амелию (см. §§1, 3, 8, 9, 10, 11, 12, 14)[376].

Роль Амелия как основного очевидца подчеркивается, кроме того, использованием приема inclusio. Амелий появляется, без всяких предисловий, практически в третьей фразе книги. Из всех учеников Плотина он назван по имени и первым, и (не считая самого Порфирия) последним. Как мы увидим в таблице 13, его композиционная роль аналогична роли Петра в Евангелии от Марка[377] и Рутилиана в Лукиановой биографии Александра. (Отметим также, что Амелий, как и Петр в синоптических Евангелиях, возглавляет список двенадцати учеников.) Имя Амелия появляется в книге тридцать восемь раз — чаще, чем какие–либо иные имена (кроме имени самого Плотина); даже имя самого Порфирия встречается всего двадцать пять раз[378]. Амелий не просто занимает в сюжете наиболее видное место после Плотина и самого Порфирия — его образом заканчивается эта история; в последних частях повествования имя Амелия не менее восьми раз идет вслед за именем кого–либо из современников (кроме, опять–таки, Плотина и самого

Порфирия). Как и Рутилиан в Лукиановом жизнеописании Александра, Амелий в последний раз является на сцену уже после смерти главного героя. Он назван в числе тех, кто спрашивал у оракула Аполлона, куда отправилась душа Плотина (§22). [Полученное прорицание, вместе с подробным истолкованием его Порфирием (§§22–23), составляет последнюю часть «Жизни Плотина», перед приложением (§§ 24–26), в котором Порфирий объясняет порядок расположения «Эннеад» Плотина в отредактированном им собрании.]

Таким образом, inclusio свидетельства очевидца, призванное показать, что Амелий владел непосредственной информацией практически обо всей карьере Плотина, хорошо согласуется с тем, что еще можно извлечь из книги относительно значимости фигуры Амелия как очевидца.

Несмотря на важное место, которое отводит Амелию в своей работе Порфирий, мы можем различить и тень соперничества. Порфирий, по–видимому, рассматривает себя как одного из претендентов на наследование учителю. По–видимому, ко времени написания биографии Евстохий уже издал работы Порфирия в своей редакции[379] — и именно с мыслью об этом Порфирий, восхваляя врача Евстохия за то, что тот «занимался только Плотиновыми предметами и вид имел истинного философа», при этом не забывает упомянуть, что он сошелся с Плотином лишь в конце его жизни (§7). Однако Амелий, известный философ, бывший учеником Плотина на протяжении двадцати четырех лет, оказался не менее серьезным соперником. Согласно Марку Эдвардсу, «не Порфирия, а Амелия воспринимали как «преемника» Плотина»[380]. Поэтому, отмечая первенство Амелия, Порфирию приходилось балансировать между двумя взаимодополняющими стратегиями: подчеркивать собственную значимость в качестве ученика Плотина — и в то же время избегать очернения Амелия.

Порфириий подчеркивает собственную роль в этой истории, что выражается и в том, как именно он говорит о себе. Он говорит о себе в первом лице, однако, дабы читатели или слушатели не забыли, о ком идет речь, девятнадцать раз пишет «я, Порфирий», сочетая личное местоимение (egô) с упоминанием собственного имени. Самопревозношение автора проявляется в этой книге и другими способами. Так, на одном семинаре, где Порфирий декламирует сочиненное им стихотворение, Плотин, по свидетельству самого Порфирия, говорит: «Ты проявил себя в равной степени как поэт, философ и иерофант» (§ 15). Порфирий заявляет даже, что однажды пережил мистический опыт соединения с Единым; Плотин, по его словам, в период их общения переживал подобный опыт четырежды (§23).

Особенно подчеркивает Порфирий свою роль в отношении сочинений Плотина. Хотя до знакомства с Порфирием Плотин написал уже двадцать одну книгу, Порфирий отмечает, что стал одним из немногих владельцев копий этих книг (§4)[381]. Следующие двадцать четыре книги Плотин написал в период, когда Порфирий входил в его круг. Основой для них послужили рассуждения на семинарах, которые Порфирий и Амелий уговорили Плотина записать (§5). Еще девять книг Плотин написал в последний период своей жизни, после того, как Порфирий переехал на Сицилию. Первые пять он отослал Порфирию, последние четыре — нет. Порфирий замечает, что первые книги Плотина, написанные в период до знакомства с Порфирием, незрелы, а в последних, написанных после того, как Порфирий уехал на Сицилию, чувствуется, что болезнь подкосила его гений. И только двадцать четыре книги, написанные в период, когда Порфирий был рядом, демонстрируют «силу, достигшую расцвета» (§6)! В это время, получив работы Плотина для редактирования и последующего издания (§7), Порфирий уговорил учителя подробнее изложить свое учение в письменном виде (§18). Забыв о своем более раннем утверждении, что Амелий также уговаривал Плотина писать (§5), Порфирий пишет здесь, что он и Амелия побуждал к писанию (§18).