Экзотики - Евгений Салиас

— А-я-яй! А-я-яй! — вырвалось у Рудокопова. — Какъ захвораешь, да буду лечить, — уморю! — проговорилъ онъ вслухъ по-русски.

— Que dites-vous? — удивилась она.

— Стрихнину ему закачу, — снова по-русски и серьезнымъ голосомъ проговорилъ Рудокоповъ, и прибавилъ:- Ну, слушайте меня… Какъ ваша фамилія, во-первыхъ?

— Я уже сказала вамъ. Вы забыли. Фурнье.

— А вашъ адресъ?

— Rue de la Goutte d'Or, 120.

— Дикое названіе… Золотая Капля? Ну, а имя ваше?

— Я тоже вамъ уже сказала. Clairette.

— И оно, имя это, идетъ къ вамъ. Къ вашему милому свѣтлому личику, свѣтящимся глазамъ. Ну, послушайте, Clairette. Завтра я буду у вашей матери и обѣщаю ей то же, что и этотъ мерзавецъ. Только не въ «А la Parisienne», а гдѣ ни на есть. Затѣмъ, все, въ чемъ мы съ вашей матерью будемъ уговариваться, — вы не вѣрьте… Я буду врать. Я вамъ найду мѣсто, должность… Мать васъ не найдетъ, чтобы скандалы дѣлать. Затѣмъ вы будете знать мой адресъ, и каждый разъ, какъ вамъ будетъ что нужно, вы приходите или напишите… Ну, да это все послѣ обсудимъ… А покуда вотъ вамъ мое рѣшеніе и обѣщаніе. Слѣдовательно, успокойтесь. Только дайте мнѣ слово больше съ герцогомъ не выходить гулять.

— Съ какимъ герцогомъ?

— Ну, я такъ зову въ шутку это пугало — вашего Доминго. Ну, а теперь мнѣ пора домой. Поѣдемте. Я вамъ покажу, гдѣ я живу, а затѣмъ фіакръ довезетъ васъ домой. Мнѣ пора. Надо переодѣваться, чтобы ѣхать въ гости обѣдать.

— Какой вы счастливый!

— Какъ?.. Чѣмъ? Что въ гости ѣду?..

— Обѣдать отправитесь… Я ужъ сколько дней только двумя булками пробавляюсь… А этотъ Доминго меня все мороженымъ да какимъ-то крѣпкимъ питьемъ угощаетъ.

Рудокоповъ, вставшій уже со скамьи, стоялъ слегка разиня ротъ и глядѣлъ въ лицо Клэретта. Затѣмъ онъ полѣзъ въ карманъ, досталъ портмоне и вынулъ двадцать франковъ.

— Вотъ вамъ. Пріѣдете домой, сейчасъ же идите обѣдать куда-нибудь.

— Что вы!.. — смутилась и покраснѣла Клэретта. — На чужія деньги!.. Ни…

Рудокоповъ опѣшилъ… Онъ собрался просить, но она предупредила его.

— Ни за что! Ни за что на свѣтѣ. И не просите.

Онъ сталъ уговаривать ее, но она упорно стояла на своемъ.

— Это безсмысленно! Взять для ресторана денегъ нельзя, а взять тысячу франковъ можно! Вѣдь вы согласились, чтобы я уплатилъ эту сумму вашей матери, чтобы она васъ оставила въ покоѣ.

— Это — другое дѣло… То не мнѣ… Да я и сама не знаю!.. Еслибъ, вотъ, Доминго далъ мнѣ денегъ на обѣдъ, я бы взяла, хотя бы какъ уплату за тоску гулять съ нимъ и слушать его объясненія въ любви. Но отъ васъ мнѣ стыдно. Вы мнѣ нравитесь…

— Оттого и надо взять, — усмѣхнулся Рудокоповъ.

Клэретта мотнула головой и стала своими будто прозрачными голубыми глазами смотрѣть въ небо, очевидно, думая о чемъ-то, что вдругъ пришло ей на умъ.

— Странно!.. — пролепетала она будто себѣ самой. — Вотъ еслибы на мѣстѣ Доминго были вы…

— Ну, возьмите пять франковъ, три… Только на сегодняшній обѣдъ.

— Пять сантимовъ не возьму.

— Да вѣдь вы голодны, бѣдная!

— И еще какъ! — разсмѣялась Клэретта. А me ronger les ongles.

Рудокоповъ будто колебался, но при этихъ словахъ вымолвилъ отчаянно, какъ еслибы рѣшался на какой исключительный шагъ:

— Вы примете мое приглашеніе вмѣстѣ обѣдать гдѣ-нибудь?

— Oh, oui! oui! — чуть не подпрыгнула Клэретта.

— Такъ ѣдемте!.. — И Рудокоповъ прибавилъ по-русски:- Да! Вотъ и не плюй въ колодезь.

Чрезъ минуту Клэретта радостно болтала въ каретѣ и объясняла что-то. Рудокоповъ не слушалъ и сидѣлъ насупившись.

— Чертовскій городъ! Я, Адріанъ, да вдругъ ѣду съ уличной дѣвочкой въ трактиръ обѣдать. Тьфу!

И онъ задумался, философствуя на эту тэму.

— Je n'ai pas de chance… Другія — счастливыя… Вотъ, что живутъ въ деревняхъ. А я неудачница, да еще и дура… Une sotte primée poursuivie par la guigne et la dèche, — говоритъ мнѣ мать. Со мной все худое творится…

— Какая вы глупая или неудачница?! Вздоръ! — отозвался онъ. — Это — Парижъ! Вы, просто, щепочка, или… une épave de Paris.

Клэретта поняла и разсмѣялась.

— Такъ подымите cette épave, и положите въ карманъ.

— Я подниму и отложу въ сторону, туда, гдѣ нѣтъ прохожихъ…

XIV

Однажды рано утромъ, около десяти часовъ, въ домѣ баронессы Вертгеймъ появилась графиня Кора, пріѣхавшая въ простомъ фіакрѣ. Люди еще убирали комнаты и не мало удивились появленію гостьи. Горничная заявила, что баронесса еще не звонила, стало быть не просыпалась.

На просьбу графини разбудить барыню, горничная, смущаясь, отказалась, говоря, что, живя три года въ домѣ, никогда еще этого не дѣлала безъ особаго приказа самой баронессы.

— Mademoiselle Lina? — спросила графиня.

— Барышня у себя.

Графиня быстро направилась въ комнату Кисъ-Кисъ. И теперь только люди замѣтили, что явившаяся спозаранку графиня взволнована и необычно сумрачна.

Войдя къ молоденькой баронессѣ, графиня даже не поздоровалась съ ней, а выговорила глухо:

— Кисъ-Кисъ! Идите будить мама. Скажите — я здѣсь. Очень, очень важное дѣло… Ужасное дѣло.

Лина сразу увидѣла по измѣнившемуся лицу графини, что дѣло дѣйствительно важное, и тотчасъ же отправилась въ спальню матери… Графиня осталась среди комнаты какъ истуканъ и ждала не садясь и даже не шелохнувшись.

Дыханіе ея было тяжело и прерывисто, какъ если бы она вбѣжала по лѣстницѣ.

Лина явилась чрезъ минуту съ отвѣтомъ.

— Мама проситъ васъ войти. Она — въ постели, но если дѣло…

Графиня не дала ей договорить и двинулась.

Войдя въ спальню баронессы, она остановилась на половинѣ комнаты и громко вымолвила, почти выкрикнула:

— Онъ уѣхалъ… Вдругъ. На югъ. Не предупредивъ, не сказавъ…

Баронесса быстро поднялась и сѣла въ постели.

— Когда? — тихо и глухо спросила она…

— Сегодня рано утромъ. Или ночью. Ну, въ шесть часовъ. И по ліонской дорогѣ. Вѣдь это… Вы понимаете…

Баронесса ничего не отвѣтила.

Еслибы занавѣсы были больше открыты и еслибъ въ спальнѣ не царилъ полумракъ, то графиня увидѣла бы, какъ перемѣнилось лицо баронессы, стало испуганнымъ и растеряннымъ.

— Отвѣчайте! Говорите! — отчаянно вскрикнула Кора и, сдѣлавъ два шага, сѣла на кровать въ ногахъ баронессы Вертгеймъ.

— Что же?.. Конечно… Навѣрное… Они насъ провели. Это было условлено. Que la volonté de Dieu soit faite! — глуше прибавила баронесса и перекрестилась.

И обѣ женщины смолкли и сидѣли, не двигаясь.

Извѣстіе, полученное Корой и сообщенное баронессѣ, было вѣрно. Графъ Загурскій рано утромъ выѣхалъ съ поѣздомъ изъ Парижа на Женеву чрезъ Ліонъ съ тѣмъ, чтобы остановиться на границѣ въ Бельгардѣ.

Всѣ эти подробности графиня узнала только теперь изъ записки Загурскаго, присланной имъ уже съ вокзала, съ предупрежденіемъ, что если на другой день вечеромъ она не получитъ отъ него депеши, то можетъ считать его убитымъ. И она тотчасъ же выѣхала къ баронессѣ, единственной женщинѣ въ Парижѣ, которая относилась къ Загурскому дружески, сердечно. Такъ по крайней мѣрѣ думала Кора.

Дѣйствительно, баронесса была настолько поражена извѣстіемъ, что поднялась съ постели и начала одѣваться совершенно автоматически. Но если она забыла думать о томъ, что занята утреннимъ туалетомъ при графинѣ, то Кора, съ своей стороны, ничего не видѣла, даже не знала — гдѣ сидитъ и что творится кругомъ нея.

Прошло болѣе получаса мертваго молчанія. Баронесса была уже причесана и въ пеньюарѣ.

— Идемте завтракать, — услыхала Кора и отвѣтила:

— Завтракать…

И она будто проснулась отъ тяжелаго сна, чтобы перенестись въ еще болѣе тяжелую дѣйствительность.

— Если онъ будетъ… будетъ убитъ… что я буду дѣлать? — вдругъ спросила она, вставая.

Баронесса не отвѣтила, только глянула на Кору, и ея глубокіе «осенніе» глаза, всегда тихіе, вспыхнули, засіяли.

— Онъ не будетъ убитъ, — шепнула она.

— Почему?.. Зачѣмъ такъ говорить! — вдругъ вскрикнула, будто озлобилась, Кора. Ей стало страшно, что такое утвержденіе принесетъ только бѣду, несчастье.

«Сглазитъ! Хуже будетъ», — думалось ей.

— Нѣтъ, онъ не будетъ убитъ, — заговорила баронесса. — Можетъ, будетъ раненъ, но…

— Смертельно…

— Нѣтъ. Раненъ легко… Но смертельно, или убитъ… Никогда!

— Почему же это? — снова вскрикнула Кора.

— Мнѣ это говоритъ что-то. Сердце говоритъ. Я испугалась, когда вы объявили… Но теперь я спокойна, спокойнѣе…

Графиня повѣрила не столько словамъ, сколько голосу баронессы. Ей стало легче. И въ то же мгновеніе слезы полились ручьемъ по ея красивому лицу.

Она двинулась вдругъ въ баронессѣ, обняла ее и поцѣловала.

Та отвѣчала на поцѣлуй, и лицо ея стало темнѣе…

Казалось, что поцѣлуй графини былъ ей не по-сердцу.

Женщины перешли въ гостиную, гдѣ былъ накрытъ завтракъ, и уже тамъ сидѣла, въ ожиданіи матери и гостьи, сумрачная и насупившаяся Кисъ-Кисъ… Она была не въ духѣ и дулась за то, что долго ждала.