Экзотики - Евгений Салиас

— Найди… Скорѣй… Что-нибудь!..

Горничная, видя ея лицо, бросилась искать. Перерывъ все въ комодѣ, она достала нѣсколько пунцовыхъ лентъ. Эми схватила ихъ и стала развѣшивать по всему окну. Это было не такое «да», какія бывали прежде. Все окно было теперь красное. И Эми, волнуясь, смотрѣла на его окна. Но тамъ не появлялось ничего.

Прошло минутъ десять ожиданія. Прошло полчаса, уже превратившихъ душевное состояніе Эми въ пытку. Наконецъ, прошло еще полчаса простого, тупого и безсмысленнаго ожиданія. Эми позвала горничную и глухимъ голосомъ приказала ей идти на квартиру Френча, чтобы спросить, дома ли онъ, — хотя эта справка казалась ей безсмысленной.

Горничная вернулась смущенная, даже перепуганная и объяснила барышнѣ, что г. Френчъ вышелъ изъ квартиры еще до двѣнадцати часовъ. Но главное — не это. Главное заключается въ томъ, что около полудня въ его квартиру явилась полиція, чтобы его арестовать. Не найдя его, эти трое агентовъ сидятъ и теперь въ квартирѣ, въ ожиданіи его возвращенія, но шутятъ между собой, что начальство ихъ дало маху, и что г. Френчъ перехитрилъ.

Консьержъ думаетъ, что квартирантъ врядъ ли явится обратно, такъ какъ въ каминѣ много слѣдовъ сожжённыхъ бумагъ; осталась въ квартирѣ только мебель и платье, а все важное исчезло. Въ ящикахъ его письменнаго стола все вынуто. Однимъ словомъ, по всему видно, что г. Френчъ бѣжалъ отъ полиціи.

Эми разсмѣялась, услыхавъ подобное предположеніе, и начала смѣяться все сильнѣе, все веселѣе… Наконецъ, хохотъ ея превратился во что-то такое страшное, дикое, съ такими криками, что Дубовскій, сидѣвшій довольно далеко за писаніемъ писемъ, услыхалъ, вскочилъ и со всѣхъ ногъ бросился въ спальню племянницы. У Эми былъ самый сильный истерическій припадокъ. Черезъ часъ она была уже въ постели, а князь послалъ за двумя докторами. Мгновеніями ему казалось, что Эми несомнѣнно помѣшалась.

Френчъ былъ, конечно, въ Парижѣ, но на окраинѣ города, въ простой crémerie, у старика, преданнаго ему человѣка, и рѣшилъ скрываться тутъ до дня, назначеннаго для поединка. Разумѣется, случай съ элегантнымъ и блестящимъ молодымъ человѣкомъ, котораго хорошо знали въ высшемъ обществѣ сенъ-жерменскаго предмѣстья и интернаціональнаго круга, сильно поразилъ всѣхъ и французовъ, и экзотиковъ. Вѣсть, что онъ долженъ былъ быть арестованъ за какое-то мошенничество, и что онъ спасся бѣгствомъ, облетѣла всѣхъ быстро, но почти никто вѣрить не хотѣлъ. Только Дубовскій повѣрилъ сразу и говорилъ всѣмъ:

— Въ странныя времена мы живемъ! Странный этотъ городъ Парижъ!

На что виконтъ Бергаренъ замѣтилъ:

— Времена, конечно… вы правы. Но Парижъ тутъ ни при чемъ. Теперь только у кафровъ, готтентотовъ или папуасовъ не бываетъ подобныхъ случаевъ. Любовь, честь и религія вытѣсняются все болѣе и болѣе наслѣдіемъ нѣкоторыхъ геніевъ и великихъ людей, которое мы получили.

— Какъ! великихъ людей?..

— Да. Стефенсоновъ, Гутенберговъ, Шопенгауэровъ, да и разныхъ иныхъ…

Вмѣстѣ съ тѣмъ распространилась молва, что молоденькая русская, которую всѣ любили, опасно заболѣла простудой, смѣшанной съ чѣмъ-то нервнымъ. За исключеніемъ пяти-шести лицъ, никто не зналъ, что эта болѣзнь находится въ связи съ бѣгствомъ и исчезновеніемъ красиваго англичанина.

Когда вѣсть достигла графа Загурскаго, онъ былъ пораженъ страшно, и взволновался болѣе всѣхъ. Ему вдругъ приходилось рѣшить важнѣйшій вопросъ и щекотливый. Онъ долженъ драться съ Френчемъ! Онъ далъ честное слово быть въ субботу около Бельгарда. А между тѣмъ, дерутся ли порядочные люди съ такими людьми, которыхъ арестовываютъ за дѣяніе, именуемое по-французски: escroquerie?

«Ѣхать въ Швейцарію драться, или нѣтъ»? — задалъ себѣ вопросъ Загурскій.

XIII

Грёзевская головка просто преслѣдовала хладнокровнаго Адріана Николаевича Рудокопова цѣлыя сутки.

Думая о дѣвочкѣ-дѣвушкѣ, которую изъ жалости надо спасти отъ безнравственнаго испанца, онъ невольно вспоминалъ глаза, взглядъ этого своего найденыша среди Парижа.

— Въ нихъ, этихъ свѣтлыхъ, свѣтлѣйшихъ глазахъ есть что-то, чего не назовешь…

И вдругъ на утро, собираясь на свиданіе, Рудокоповъ испугался.

— А если она не явится?! Пропадетъ!

И послѣ недолгаго размышленія онъ сказалъ вслухъ:

— Что ты, Адріанъ, съ ума, что-ли, спятилъ?

Выѣхавъ отъ себя нѣсколько позже условленнаго времени, будто на смѣхъ себѣ самому, онъ двинулся на кругъ Елисейскихъ-Полей. Выйдя изъ кареты, онъ тотчасъ увидѣлъ дѣвушку, издали совсѣмъ дѣвочку.

— Слава Богу! Какъ я счастлива! — воскликнула она, бросаясь къ нему.

— Хотите ходить или сѣсть? — спросилъ онъ, стараясь быть холоднѣе и не напускать на себя «дури».

— Лучше сядемте. Я устала… Я сегодня встала въ пять часовъ, чтобы, покуда мать спитъ, сбѣгать тихонько въ улицу Poissonnière. Тамъ въ модномъ магазинѣ «La Parisienne» мнѣ кузина обѣщаетъ мѣсто съ большимъ жалованьемъ. Пятьдесятъ франковъ въ мѣсяцъ. Подумайте!

— Ну и что же? — спросилъ Рудокоповъ, садясь на первую же скамейку.

— Взяли бы… Знаютъ чрезъ кузину, что я усердная и скромная… Да вотъ мама… Помогите мнѣ!

— Хорошо. Но надо мнѣ знать всѣ подробности… Какъ васъ зовутъ?

— Claire Fournier… Clairette…

И Рудокоповъ разспросилъ эту убогую свѣтлоглазую Клэретту, толково и подробно, обо всѣхъ ея дѣлахъ и горестяхъ. И онъ ахнулъ мысленно. Онъ ошибся. И грубо ошибся.

Это не былъ цвѣтокъ еще не распустившійся и уже увядшій… а былъ цвѣтокъ самый чистый, свѣжій, пахучій, полный задатковъ для скораго и пышнаго расцвѣта… Даже онъ — наканунѣ этого расцвѣтанія, если не хватитъ морозъ, если не изомнетъ его праздная и грязная рука прохожаго.

Медикъ, скептикъ, пессимистъ, брюзга, Адріанъ Николаевичъ слушалъ повѣсть злоключеній дѣвушки-дѣвочки, «съ какой-то правдой» въ глазахъ и узналъ повѣсть самую неинтересную, банально-простую, глупую, пошлую и ужасную… Онъ слушалъ и все болѣе любилъ этого найденыша на парижской мостовой. За что — трудно сказать. Да вотъ за эту «правду» въ глазахъ. За ту душевную чистоту, которая властно покоряетъ себѣ…

Клэретта родилась въ Парижѣ и провела дѣтство, играя среди переулка невдалекѣ отъ кабака, вертепа и полицейскаго участка…

Грязь мірка — много грязнѣе улицы, въ которой родилась Клэретта, — не коснулась ея ни на волосъ. Она страстно защищалась отъ нея съ рожденія, и не знала этого. Она была очень умна отъ природы, съ золотымъ сердцемъ, и не знала этого. Считая зло — зломъ, она просила прощенія у всѣхъ, извиняясь тѣмъ, что она — дурочка. Повѣсть ея была проста и кратка.

Нищета… Отецъ умеръ… Мать не работаетъ, потому что отовсюду ее выгоняютъ. Она пьетъ запоемъ… Когда она пьяна, то надо изъ дому, т.-е. изъ мансарды, уходить на улицу — днемъ; ночью надо ночевать на лѣстницѣ, или изъ милости на полу у консьержки, потому что мать можетъ съ пьянаго безумья убить чѣмъ попало. Когда она трезва, то отъ зари до зари ругаетъ ее, попрекаетъ въ дармоѣдствѣ и посылаетъ faire de l'argent. О мѣстѣ она и слышать не хочетъ! Пятьдесятъ, даже сто франковъ?! Да это идіотство, когда дѣвочка не уродъ. Сто франковъ не за тридцать дней работы, а за одинъ вечеръ можно имѣть. И за какой трудъ? За то, чтобы поужинать въ лучшемъ ресторанѣ съ шампанскимъ.

Вотъ уже съ полгода дочь тихо, наивно, но упорно борется. Но надо, наконецъ, уступить…

Она брала мѣста уже четыре раза. Мать является пьяная, дѣлаетъ скандалы хозяевамъ и требуетъ дочь къ себѣ. Конечно, ее гонятъ. Жалѣютъ, но разсчитываютъ, чтобы не имѣть дѣло съ пьяной грубіянкой.

Выслушавъ все, Рудокоповъ выговорилъ твердо:

— Завтра я буду у васъ. А послѣ-завтра мы придумаемъ, что дѣлать. Я васъ не оставлю. Ни за что!..

— Oh, mon bon monsieur! — снова заплакала Клэретта, и свѣтлые глаза ея договорили, какъ глубоко она счастлива.

— Да… Мы забыли… Главное… Какъ вы знаете этого герцога?.. На улицѣ встрѣтились?..

— Какого герцога?

— Ну, Боже мой, этого стараго, что вчера былъ съ вами въ кафе?

— Онъ не герцогъ. Что вы!.. Онъ — содержатель… Какъ это называется? Un loueur de remises. У него каретный дворъ. Но деньги у него, конечно, большія.

— Что? Что-о? — воскликнулъ Рудокоповъ. — Онъ это вамъ сказалъ, такъ рекомендовался?

— Да.

— Вы съ нимъ на улицѣ познакомились?

— Нѣтъ. У насъ бываетъ m-me Jacquot… Богъ ее знаетъ, кто она. Мама ее очень любитъ и уважаетъ. Я ее не люблю за то, что она тоже вторитъ матери, что я не должна поступать на мѣсто… Потомъ она иногда напаиваетъ мать… Она недавно и привела къ намъ въ гости этого monsieur Jean… Фамилія его — Domingo. Иностранная фамилія. Онъ вѣдь испанецъ. Онъ себя называетъ Juan. Ну, вотъ, съ этого дня онъ за мной заходитъ, и мы идемъ гулять… И онъ начинаетъ приставать, чтобы я скорѣе рѣшалась. Онъ обѣщаетъ матери сейчасъ же дать тысячу франковъ, а меня одѣть во все новое… Въ томъ же магазинѣ все купить — «А la Parisienne». Тамъ изъ-за моей кузины дешевле все можно имѣть.