Антымавле — торговый человек - Владилен Леонтьев

Бережно спустили на воду вельбот, мотор поставили в ящик. Иргынупец волновался: а вдруг он не заведется? Попросил мысленно помощи, обмотал маховик пусковым шнуром, приготовился. Келевги рядом сидит, не вмешивается, но тоже волнуется: «Должен завестись», — успокаивает он себя.

— Давай, — скомандовал Гырголь, развернув вельбот в море.

Дернул шнур иргынупец. Чихнул мотор, прокашлялся, как старик, и заработал.

Покачивается на волнах вельбот, рассекает белым носом волны, идет в море. Весело на сердце у инрылинцев.

Перебрался в Инрылин иргынупец, перенес свое жилище. Перекочевал из Вельвуна бывший сосед Гырголя, неимущий Кинты. И стало в Инрылине шесть яранг, шесть хозяйств. Есть кому ходить в море, Антымавле с Гырголем только радовались.

Терыкы идут с моря

Летом Рэнто опять жил у Рэнтыгыргина. Но на этот раз Каттель не появился. Что с ним случилось, Рэнтыгыргин так и не узнал. Скоро ему в тягость стало присутствие Рэнто. Однажды он намекнул:

— У каждого свой дом есть…

Рэнто понял и тайком пробирался от стойбища к стойбищу, к дому в Ымылён, где теперь жил Ринтылин. Как встретился с отцом — вспомнилось старое. Обида на Антымавле не прошла. Тем более что Тамне на большом собрании высказал мысли всех: те, кто хочет стать русилинами, не нужны северным людям. Если он, Рэнто, отомстит Антымавле, никто не осудит его.

Во время первых темных ночей, когда небо сливалось с землею, Рэнто пришел в Инрылин. Он побоялся заходить к первому попавшемуся и, взбудоражив собак, заставил выйти на улицу Эттытегина. Тот сильно испугался, когда кто-то схватил в темноте его за руку.

— Это я, Рэнто, — услышал он приглушенный шепот.

— Ка! — только и смог сказать Эттытегин.

— Никто не должен знать, что я здесь. Ночевать буду в твоей мясной яме. Принеси мяса. Голоден я. Быстрее!

— Что там? — спросила жена Эттытегина, обеспокоенная долгим отсутствием мужа.

— Собака чужая появилась, прогоню сейчас, — как мог спокойно ответил Эттытегин. — Иди, все сделаю, — прошептал он Рэнто.

На следующий день инрылинцы вышли в море и вернулись уже в сумерках. Охота была удачной, и все от мала до велика собрались на берегу: делили добытое.

Антымавле, как только вельбот ткнулся в берег, поспешил домой. Он был мокрый с головы до ног. Пробиваясь во льдах на вельботе, он случайно окунулся в воду и сейчас спешил переодеться.

Он не подозревал, что за каждым его движением следила пара пристальных глаз из-под приподнятой китовой лопатки в мясной яме. Не успел Антымавле скрыться в яранге, как из ямы бесшумно выскочил Рэнто. Уже сумерки, и никто не видел с берега, что делалось наверху, у яранг.

Рэнто заскочил в ярангу Эттытегина, схватил копье, которым колют моржей, и широкими легкими прыжками помчался к яранге Антымавле. Послушав у стенки, что происходит внутри, он незаметно прошмыгнул в чоттагин. Собаки зарычали, и Рэнто, боясь, что его обнаружат, поспешно, с силой ткнул копьем сквозь входную шкуру в полог. Он ожидал крика, стона, но все было тихо — только слышалось какое-то шуршание. Тогда он со злостью, зная, в каком месте должен быть человек, ткнул подряд несколько раз. Копье дрожало в руках. Послышались голоса, шли люди. Выругавшись шепотом, Рэнто незаметно выскочил на улицу и скрылся в темноте.

— Отзовись, Антымавле! Что так долго! — громко сказал Гырголь и положил на пол чоттагина кусок большого моржового мяса. — Очень темно, хотя бы свет зажгла, — сказал он вошедшей следом за ним Имлинэ.

— Сейчас, я быстро, — заторопилась женщина и сунулась в полог за спичками. — Гырголь! — взвизгнула она.

Антымавле никак не мог прийти в себя. Все произошло так неожиданно. Ничего не подозревая, он стоял в пологе и снимал с балок запасную одежду. Зарычали собаки в чоттагине, и вдруг между ног проскользнуло что-то холодное, длинное и тонкое. Не рассуждая, он приподнялся на руках и повис на тонких балках, которые прогнулись под тяжестью тела, но выдержали. Он не видел, что происходило дальше, мешала одежда, слышал, как шуршало копье, отыскивая свою жертву. Если бы он сидел на полу, то наверняка копье проткнуло бы его. Так, повисшим на балках, и застала его Имлинэ.

— Что случилось? — просунул голову Гырголь.

— Этки, плохо! — Антымавле дрожащей рукой обтер холодный пот, выступивший на лице. — Смотри, — Антымавле показал прорезанную штанину и отверстия в шкуре полога. Их было шесть.

— Какомэй! — испуганно удивился Гырголь.

— Как терыкы. Я никого, ничего не видел, — прошептал Антымавле. — Копье только.

И странная история осталась загадкой. Только Эттытегин не нашел ночью Рэнто в мясной яме, а жена обнаружила срезы на кусках копальгина.

— Тер-рр-ыкы! — в ужасе прошептала она и стрелой выскочила из мясной ямы…

Страшное существо терыкы. Говорят, оно совсем как человек, только тело покрыто длинными черными волосами. Едят терыкы такую же еду, как люди, носят такую же одежду, но говорить не умеют: свистят, вытянув губы. Терыкы бегают так быстро, что могут догнать дикого оленя. По ночам, когда все люди крепко спят, они пробираются в стойбища, воруют в чоттагинах одежду, забираются в мясные ямы и тащат жир и мясо. И если увидит хозяин у себя в мясной яме утром на куске копальгина четыре крупных царапины, то значит здесь был терыкы.

Терыкы всегда приходят только с моря. Поселяются в пещерах береговых скал. И если появятся терыкы в окрестностях или же кто-нибудь только увидит его приметы: голые человеческие следы на песке или снегу, царапины на копальгине, то всех людей охватывает страх. Терыкы — враг, он злой дух.

По всему побережью пролетела весть, что в Инрылин приходил терыкы. Тревожно стало людям. Терыкы появился — жди беды…

«Распароходилось в этом году», — говорили люди по всему северному побережью.

И действительно, лед, державшийся все лето у берегов, к осени стал плотнее и задержал суда.

У стойбища Рыркайпий, что за Ванкаремом, зажало льдами три парохода. Говорили, в припай вмерзли, не выбраться им уже из льдов, зимовать, наверно, будут. Стояли без движения, окруженные торосистыми льдами два парохода напротив Инрылина. Инрылинцы сначала не могли понять, что это суда, но потом Гырголь разглядел в бинокль красный флаг на корме, а раз красный флаг, то пароходы наши, советские. И однажды, набравшись храбрости, они вдвоем с Антымавле подошли к пароходу, стоявшему ближе к берегу, и с любопытством стали разглядывать вблизи железную обледеневшую громаду.

— Как остров, — сказал Гырголь, облокотившийся на охотничий посох.

— Сколько железа, а не тонет, — поддержал его Антымавле.

— Большеголовые танныт! Как это они такое делают? — удивлялся Гырголь, не в силах даже представить себе, как строится пароход.

— Смотри, дымится. Наверно, печки топят?

— Эй! — заметили с парохода охотников. — Чего боитесь, идите в гости!

— Нас зовут! Пошли? — предложил Гырголь.

Антымавле не стал возражать, и охотники, пробежав на лыжах зыбкую шугу, перепрыгнув через две трещины, подошли к самому борту.

— Давай сюда! Сюда давай! — приветливо замахал рукой один русилин в шапке с ушами, торчащими, как у новорожденного теленка, и сбросил с борта штормтрап.

— Все равно уж. — Гырголь смело полез вверх.

Люди с парохода были рады неожиданно появившимся гостям, жали руки, похлопывали по плечу. В кают-компании Гырголь с Антымавле, окруженные веселыми, улыбающимися людьми, пили горячий крепкий чай. Им было жарко, по смуглым обветренным лицам градом катился пот, но снять кухлянки стеснялись.

— Как ты думаешь, отпустит нас лед? — наполовину знаками, наполовину словами спрашивали у Гырголя.

Трудно было, но Гырголь кое-как объяснил, что лед еще непостоянный, ходит туда-сюда, может оторваться от берега. А если так будет, то «парокот» понесет вместе со льдом туда. И Гырголь махнул рукой в сторону мыса Дежнева. Там может встретиться большая вода. А если лед не отпустит, то далеко в море унесет, к острову, где много белых медведей. Вода в нашем море крутится, как в лунке, когда весной вода со льда стекает…

— Но кто знает, какие мысли у моря? — засомневался Гырголь и заторопился: — Вынэ, мури аттау! Надо дом идти, ярангу. Темно скоро, плёко. — И поднял с полу шапку и рукавицы. Его примеру последовал и Антымавле.

— Наш пароход «Свердловск», — сказали им на прощание русилиты, и каждый пожимал руки.

— Сывертыловскы, — повторял Гырголь, стараясь запомнить название. — Ии, Свертыловскы!

— А дальше «Лейтенант Шмидт».

Но это название Гырголь уже выговорить не мог, просто закивал головой, что понял, и заторопился к выходу.

— Мури аттау! Тасвитания! — махал он рукой.

Сдружились инрылинцы с пароходными людьми и, когда было возможно, навещали их. Рассказали о своих нуждах, похвастались новым вельботом.