Одсун. Роман без границ - Алексей Николаевич Варламов

Анне каково девок воспитывать в доме, где все пропахло страхом? Конечно, не твоя, кума, печаль, но все равно, живя здесь, я почему-то не перестаю думать о чужой стране, ее истории и пытаюсь в ней разобраться.

Чехия кажется мне очень спокойной, закрытой, сдержанной, что называется, себе на уме. Я не знаю про нее ничего, кроме шестьдесят восьмого года да песни «На нас напали злые чехи». Еще я где-то читал, что чехи – это такие славянские немцы. Дисциплинированные, работящие и оттого так хорошо живущие. Но насколько это все соответствует истине? Навскидку не скажешь, и душа другого народа такие же потемки, как и другого человека. Но однажды мне кажется, я нахожу нечто вроде ключа к разгадке этого квеста. Или какую-то подсказку.

Это происходит в тот день, когда среди печатного гламурного глянца мне попадается журнал с картинкой, на которой останавливается и не желает уходить взгляд. На большой фотографии изображено желтое поле, дорога, а на дальнем плане здание, чем-то похожее на колокольню возле батюшкиного храма. К картинке прилагается статья. Она на чешском, я не все хорошо понимаю, читаю несколько раз и в конце концов основное, кажется, улавливаю. Это история про первую чешскую обсерваторию, по-чешски она называется очень забавно – хвездарна или гвездарна, видно, чехи не любят заимствованных слов и для всякого понятия подбирают свое.

Кстати, не уверен, что это правильно. Большому свободному языку нечего бояться, и он волен брать из других наречий все, что ему нужно, а лишнее отбрасывать. Так вот, эту обсерваторию – лучше я стану называть ее звездарней – построили братья-близнецы Ян и Йозеф Фричи. Причем, как романтически уверял автор статьи, один строил на земле, а другой на небе.

Именно так!

Отец их, поэт, революционер, человек мятежный, с юности боролся с Австро-Венгерской империей за независимость своей страны. После разгрома восстания сорок восьмого года он отсидел несколько лет в тюрьме, а потом уехал в Париж, где братья и родились. Они росли, как обычные парижские мальчишки, ходили во французскую школу и ничем не отличались от сверстников, но каждый вечер поэт рассказывал им про угнетенную родину, куда они однажды все вместе вернутся. Поскольку Йозеф Вацлав был человек одаренный, красноречивый и пылкий (однажды он даже ударил по лицу Карла Маркса за то, что немец презрительно отозвался о славянах), близнецы с детства грезили родной Чехией, и она казалась им прекраснейшей страной, которая, как женщина в неволе, ждет часа освобождения. Сам поэт поехать на родину не мог, его бы там сразу же арестовали, а сыновья по окончании школы отправились вместе с матерью в Прагу и стали учиться в Карловом университете на чешском отделении (было еще и немецкое). Один занимался механикой, другой – палеонтологией.

В журнале была их фотография в полупрофиль – два славных молодых человека: открытые лица с зачесанными назад волосами, умные глаза, мужество и благородство, какого сейчас ни в одном народе не сыщешь. Йозеф и его брат, родившийся на двадцать минут позднее. Их мятежный поэтический родитель, жутко тосковавший на чужбине без семьи, иногда тайком, рискуя попасть в тюрьму, ее навещал. Вывернутая наизнанку библейская притча. Но при этом Ян оказался талантливее и ярче, он был в их союзе заводилой, и Йозеф с этим соглашался, уступал и повсюду за ним следовал.

Они оба увлекались фотографией, которая тогда только появилась и казалась чем-то необыкновенным. Но если палеонтолог Йозеф фотографировал все земное от камней и еловых срезов до веток цветущих деревьев и женских лиц, то механик Ян тянулся к небесному. Более всех земных красот его манил черный небосвод со звездами и луной, и часами юноша сидел возле маленького астрографа, который сам спроектировал и построил в мансарде старого дома на Краковской улице, делая снимки лунных фаз, затмений и кратеров. Он обожал это занятие и оттого не любил дожди, туманы и облака и печалился, когда в ясные чистые ночи, которые он проводил у астрографа, небо начинало светать, звезды постепенно угасали и добрые горожане заполняли улицы старой Праги. Тогда нетерпеливый юноша отправлялся спать, чтоб сократить ненужное дневное время, а проснувшись, томился и нетерпеливо ожидал часа, когда опять останется наедине с ночным небосводом.

И все-таки это было не совсем то, что он хотел. Ян мечтал о настоящей загородной обсерватории, которая распахнула бы перед ним и приблизила все небесное царство, так чтобы огни и звуки города не были помехой ночным свиданиям со звездами. Он даже приглядел местечко в холмах недалеко от Праги, где можно было бы возвести звездарню, и показал его Йозефу. Был холодный осенний день, солнце только что скрылось за неровной линией горизонта, и в тихих сумерках лицо Яна было таким вдохновенным и сосредоточенным, что старший брат не решился его огорчить и прямо сказать, что денег на то, чтобы купить землю, построить здание и приобрести дорогое астрономическое оборудование у них не было, нет и никогда не будет. Йозеф терпеливо выслушивал воспаленные речи самого родного своего человека и смотрел на чертежи пятнадцатисантиметрового телескопа с петцвалевским объективом, как смотрит взрослый человек на детские каракули, чувствуя себя бесконечно виноватым.

Со временем братья Фричи купили в кредит здание в пражских Виноградах и стали выпускать измерительную технику, изрядно преуспев в этом ремесле, но всё же не настолько, чтоб рассчитаться с долгами. Жили бережно, скупо, вкладывая все доходы в дело, а потом Ян вдруг собрался жениться. Йозеф был поражен. Его брат всегда казался ему монахом, чуть ли не евнухом, он никогда не увлекался женщинами и отзывался о них презрительно, делая исключение для одной своей матери. При виде подружек Йозефа Ян краснел и поднимался в мансарду, а после сердито говорил, что нельзя тратить столько времени, энергии и сил на любовь к женщинам, как это делает большинство мужчин, ибо на свете есть куда более важные и прекрасные дела. Он до слез смешил брата пылкими рассказами о том, что в будущем люди придумают иной способ размножения и освободившееся от рабства своей главной страсти человечество сумеет победить все болезни, изменить климат и научится летать к другим планетам.

И вдруг этот чудак влюбился, да так сильно, что Йозеф за него испугался. Еще больше его удивило, что девушка, избранная Яном, была не просто красива, как бывают красивы славянские женщины, но капризна, горда и самолюбива, словно королевская дочка. Поклонников у нее было не счесть, и куда более богатых, знатных и успешных, но она всем отказала и выбрала тихоню Яна.