В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

Честно говоря, жаль мне посылать Бориса в море — не отдохнул он еще как следует. Всего шесть дней назад вернулся он из похода на «Щ-404» с Владимиром Ивановым. Досталось им крепко. Вражеские корабли загнали лодку на грунт и отчаянно бомбили. Все плафоны и лампочки разлетелись вдребезги. Но Иванов сумел прямо-таки на брюхе выползти из-под носа у противника и удрать. Потопили в этом походе два транспорта. А могли бы и три. Но в последней атаке из-за возмутительной халатности минера Синякова торпедные аппараты не сработали… В общем и для Ковалева этот поход был ой каким нелегким. Но, кроме него, послать с Моисеевым некого.

Ковалев является бодрый, в хорошем настроении. Выслушав приказ, коротко отвечает: «Есть!» — и тут же приступает к исполнению обязанностей помощника.

Но вот все тревога и хлопоты позади. Как всегда, с приготовлениями уложились к назначенному сроку.

И «Щ-401» под приветственные возгласы провожающих плавно отходит от пирса. Отходит в неведомое…

А вскоре — еще одни проводы. Уходит в море Керим. Совсем недавно вернулся он из плавания с Луниным. В этом походе он участвовал в потоплении крупного транспорта. Если посчитать, сколько дней в море провел он с начала войны, то получится что-то около четырех месяцев.

Сейчас он собирается выходить на «К-23» с Леонидом Степановичем Потаповым. Как всегда, с Гаджиевым идет и его дивизионный штурман капитан-лейтенант Васильев, прозванный в обиходе Кузьмичом. Он — верный спутник комдива во всех его плаваниях.

Около причала мне повстречался батальонный комиссар Галкин, весело-озабоченный, с чемоданчиком в руке.

— Далеко ли собрались, Дмитрий Михайлович? — полюбопытствовал я.

— На «двадцать третью», — остановился Галкин.

— Представителем политуправления на поход?

— Нет, Иван Александрович, насовсем. Назначен комиссаром.

— Что так?

— Да вот появилась такая возможность. А я и рад. На лодке, знаете, мне лучше. К людям ближе.

Это было сказано вполне искренне. Я знаю Галкина года четыре, подолгу бывал с ним в море. Он мне много рассказывал о себе.

Родился Дмитрий Михайлович в Западной Белоруссии. Ему исполнилось двенадцать лет, когда в родные места ворвалась война. С запада наступали войска кайзера Вильгельма, и село, где жила семья Галкиных, оказалось в прифронтовой полосе. Вместе с отступавшими русскими солдатами на восток двинулись беженцы, спасая себя и свой жалкий скарб. Среди них были и Галкины.

Пылали деревни. Неподалеку рвались снаряды. Дымился пылью большак. Мычала, блеяла, ржала перепуганная скотина. На одном из поворотов дороги корова Галкиных метнулась в сторону и затрусила по полю. «Матерь божья! — охнула мать. — Дмитрусь, что же ты смотришь?» И мальчик бросился вслед за коровой.

Он уже подбегал к буренке, как вдруг случилось непостижимое. Невысоко над головой, отчаянно тарахтя, возникло крылатое чудище. Оно само, как живое, летело по небу! Мальчишка задрал голову и, зачарованный, смотрел на диковинную машину. Когда она скрылась из глаз, коровы и след простыл. А родителей уже давно унес людской поток. Мальчик горько заплакал.

Потерявшегося хлопчика подобрали бородатые солдаты. «Поедешь, малец, с нами в Россию, — говорили они, усаживая Митю в эшелон на небольшом полустанке. — А здесь тебе делать нечего, пропадешь».

Так Митя Галкин очутился в глубине России в сиротском приюте. Немного погодя он начал сам зарабатывать себе на кусок хлеба. Когда над страной прокатился Великий Октябрь, у парнишки появилась возможность учиться. И он крепко ухватился за нее, хотя работы и не бросал. Жизнь рано сделала его самостоятельным. Родных найти ему не удалось, как он ни старался. А в 1920 году рухнула и последняя надежда на это: Западную Белоруссию захватила панская Польша.

К тому времени Дмитрий был уже в Красной Армии. С ней он и связал свою судьбу. Идеи, которым служила армия Страны Советов, были и его идеями. В ту пору классовое самосознание людей созревало необычайно быстро. Юноша продолжал учиться. Со временем он стал кадровым политработником.

В 1936 году Галкина перевели на флот. Сначала — в береговые строительные части, потом — инструктором политотдела бригады подводных лодок Северного флота. Уже в мою бытность командиром дивизиона его назначили комиссаром на «Щ-401». Совместная служба сблизила нас. Этому способствовало и то, что мы были ровесниками, и то, что оба пережили нелегкую трудовую юность.

После освобождения Западной Белоруссии Дмитрий Михайлович навел справки о родных. Оказалось, что отец давно умер, а мать и братья живут в тех же самых местах, откуда ушел он двенадцатилетним мальцом под грохот немецких снарядов. Ближайший отпуск он решил провести с семьей в краю своего детства.

Летним вечером 1941 года Галкин с замирающим сердцем подходил к родительскому дому. Встречные люди вежливо здоровались с незнакомым военным моряком. И только материнское сердце даже в сумерках признало непозабытого сына. А ведь он стал совсем другим человеком, ее Дмитрусь! И наоборот, почти неизменной осталась жизнь, с которой он расстался четверть века назад. Люди здесь только начали пробуждаться к новому. С трудом верили они своим глазам — бедняцкий сын Дмитро Галкин, словно настоящий пан, объявился в образе морского офицера! О том, что в Советском Союзе такое в порядке вещей, они, понятно, знали. Но одно дело — знать вообще, а другое — убедиться в этом на примере своего бывшего односельчанина…

Отпуск Галкина прервался самым жестоким образом. Началась война. По злому совпадению он покидал родное село снова под обстрелом. Гремели снаряды, рвались бомбы. На попутных машинах, а где и на танках выбирался он с семьей из охваченных войной мест. Жену и детей ему удалось эвакуировать на восток, а сам он прибыл в Полярное, на подводный крейсер «К-1», где к тому времени был комиссаром. С этой должности его и назначили в политуправление флота.

А сейчас Дмитрий Михайлович возвращается на лодку, к своему любимому делу. Экипаж от этого только выиграет. От всего сердца поздравил я его с новым назначением и пожелал ему боевых успехов.

Настает знакомый и всегда такой волнующий момент. «К-23» отдает швартовы и отходит от пирса. На мостике — улыбающийся Гаджиев. На причале — те, кого ждут такие же вот проводы.

— До свиданья, Керим! Счастливого плавания! Возвращайся с победой!

Керим машет шапкой и что-то кричит в ответ. Но слова его заглушает рокот дизеля, относит порывистый ветер.

А у меня, честно говоря, кошки на сердце скребут. Не покидает тревога за Моисеева. 25 апреля он донес, что торпеды израсходованы по назначению, и получил приказание возвращаться в базу. Прошло уже три дня, а «Щ-401» все нет и нет. Молчат и ее радисты. Неужели?..

Прошли по-военному скромные майские праздники. И худшие предположения, кажется, становятся горькой действительностью. Да, мы будем еще ждать, но огонек надежды уже совсем не тлеет. Моисеев находился в полутора сутках хода от базы. Прошла уже неделя. «К-23» осмотрела район, где находилась «щука», и ничего не обнаружила. Что ж, чудес на свете не бывает…

Трудно поверить, что больше никогда не увидим мы одного из самых скромных и боевых командиров, разделившего со Столбовым славу первых побед бригады, что навсегда ушли от нас и Вересовой, и Паушкин, и все остальные члены этого небольшого прекрасного коллектива. А Борис Ковалев, который в общем-то случайно оказался в этом походе?! Да, война есть война.

Новая беда обрушилась на нас 12 мая. Пришла тревожная весть от Гаджиева. Он сообщил, что в торпедной атаке лодка потопила транспорт, а потом, в артиллерийском бою, два сторожевых корабля, после чего осталась на поверхности с серьезными повреждениями. На этом связь с «К-23» оборвалась.

Получив разведданные и сопоставив их с последним донесением Гаджиева, мы более или менее ясно представили себе последние часы жизни «К-23».

Совершив удачную торпедную атаку по транспорту, лодка подверглась бомбежке. Оторваться от сторожевиков она, видимо, не смогла, и, чтобы избежать гибели, ей пришлось всплыть для артиллерийского боя. Лодочные артиллеристы, как обычно, оказались на высоте, и оба корабля охранения были уничтожены. Однако подводный крейсер и сам получил повреждения, лишившие его возможности погружаться. Лодка утратила свое главнейшее боевое свойство. И тогда в дело включилась немецкая авиация. Ее ударом раненая «К-23» не смогла противостоять. Она погибла в неравном бою.

Бригада потеряла своего лучшего, опытнейшего комдива. Это был человек необыкновенно одаренный и яркий. Он и на флот пришел путем, который мог оказаться по плечу лишь незаурядной натуре.

Магомеду Гаджиеву, подростку из дагестанского аула, едва исполнилось 13 лет, когда на Кавказе вспыхнула гражданская война. Но и в этом возрасте он сумел определить свое отношение к классовой борьбе. Мальчик вступил в красный отряд и вскоре стал в нем пулеметчиком. Воевал он и на Тереке и в Южном Дагестане. А после войны, демобилизованный по малолетству, он не усидел в родном ауле и подался в Баку. Каспий, с которым Магомед познакомился во время боевых рейдов, завладел его воображением, и он твердо решил стать моряком.