В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

Поиск пока безрезультатен, но молодой командир ничем не выдает своего вполне понятного нетерпения. А ведь мне и то не терпится. Как покажет он себя при встрече с врагом, в торпедной атаке? Все-таки это — главный экзамен на моральное право называться командиром подводного корабля.

Экзамен начался 28 марта у Порсангер-фиорда в 14 часов 32 минуты. Оторвавшись от перископа, Видяев широко и как-то очень просто улыбнулся:

— Ну, заждались мы конвоя, — и уже громче и строже произнес: — Торпедная атака!

В окуляре виднелся вдали транспорт с двумя сторожевиками, идущий переменными курсами вдоль берега, в сторону фиорда. Дистанция хоть и большая, но наше взаимное расположение делает атаку возможной.

Начинается долгое-предолгое сближение. Поднимая перископ, мы поочередно смотрим в него. В центральном посту сгустилась напряженная тишина. Отчетливо раздаются доклады гидроакустика и команды Видяева, подправляющего курс. Все идет правильно, моего вмешательства не требуется. Видяев спокоен, распорядителен. Чувствуется, он крепко уверен и в себе и в готовности людей точно выполнить любой его приказ.

Пожалуй, пора командовать: «Носовые аппараты, товсь!» Но командир, приподняв перископ, огорченно крякает. Молча отстраняется, уступая мне место. Да, дела! Конвой резко изменил генеральный курс, огибая мыс перед входом в фиорд. И хоть нам теперь до противника рукой подать, курсовые углы изменились так, что стрелять нельзя. В сложившейся обстановке немудрено и вовсе отказаться от атаки. Есть лишь одна возможность исправить положение, только не каждый командир сможет с ходу рассмотреть ее.

Но не успеваю я сказать и слова, как Видяев уже командует:

— Право руля, курс сто шестьдесят пять! Боцман, ныряй на двадцать метров! — и обращается ко мне: — Поднырнем под конвой и приведем его на кормовой залп.

Это как раз и есть то, что надо. Молодец Видяев! Завидную проявляет настойчивость, крепко «вцепился» в противника.

Над головой у нас прошумели винтами немецкие корабли. Подвсплываем под перископ, ложимся на боевой курс.

— Кормовые аппараты, товсь!

И тут, как назло, конвой снова круто меняет направление, выходя из угла атаки. Ох уж этот несимметричный противолодочный зигзаг! Попробуй разберись в нем, улови его закономерность! Видяев, кажется, сумел увидеть тем внутренним командирским зрением, которое помогает предугадывать развитие событий, дальнейшие намерения врага.

— Они опять сменили генеральный курс, — говорит он. — Иван Александрович, надо нам в горло фиорда идти, там встретимся.

— Добро.

И лодка ложится на курс, ведущий в ту невидимую точку, где по расчету командира в конце концов окажутся неприятельские корабли. В перископ видно, как конвой то сближается с нами, то удаляется от нас, словно окончательно решив уйти совсем в другую сторону. Но Федор не меняет назначенного курса. Атака длится почти час, и он весь взмок. Снял шапку, расстегнул ватник. Если взглянуть со стороны, выключив его из окружающей обстановки, — ну совсем работяга-парень, занятый тяжелым физическим трудом.

Но вот конвой совершил очередной поворот, и все стало на свои места. Он словно нарочно подставился для атаки. Мы ложимся на боевой курс.

— Носовые аппараты, товсь!

В это время под водой раздается глухой отдаленный удар — взрыв глубинной бомбы. Взглядываю на часы. 15.28. Зачем немцы сбросили бомбу, для профилактики, что ли? Нас они, судя по всему, еще не почуяли. 15.34. Серия взрывов из семи бомб. Боевого курса не меняем. 15.38.

— Носовые, пли! — командует Федор.

Ощущаем четыре, раз за разом, толчка. Торпеды вышли. Хорошо, что у нас теперь установлена система беспузырной стрельбы: и воздушными шапками себя не обнаруживаем в момент залпа, и на перископной глубине удержаться легче.

Через пятьдесят секунд явственно послышались два взрыва. Смотрим — транспорт явно тонет. Начинаем послезалповое маневрирование. В 15.45 посыпалась первая серия предназначенных для нас бомб. Видяев уводит лодку на глубину. До 17.37 было сброшено сорок четыре бомбы, но все они рвались у нас за кормой. Бомбить точнее противнику, видимо, помешал внезапно налетевший снежный заряд. Мы отделались легко — за время бомбежки только гирокомпас выходил из строя.

Так прошел боевой экзамен Федора Видяева. Без всяких натяжек он заслуживает оценки в пять баллов.

И снова тянутся долгие, ничем не примечательные дни и ночи. Лишь 4 апреля произошло всех нас крепко взволновавшее событие. Во время зарядки батарей получили из штаба флота радиограмму, в которой экипаж поздравляли с награждением «Щ-421» орденом Красного Знамени. Праздник для всех нас большой. И обязывает награда ко многому. Все это понимают и умом и сердцем, и все ждут не дождутся новой встречи с врагом. Но к сожалению, такие встречи не происходят по заказу.

Наступило 8 апреля. До вечера плавали мы под водой близ Порсангер-фиорда, где дебют Видяева оказался таким удачным. На этот раз везение покинуло нас. И мы двинулись на норд, чтобы с наступлением темноты долить батареи дистиллятом и зарядить их.

Лодка лежала на курсе двадцать. В кают-компании позвякивали стаканы — вестовой накрывал вечерний чай. Подвахтенные отдыхали — кто читал, а кто уже пристроился соснуть. В 20 часов 58 минут лодку совершенно неожиданно потряс огромной силы взрыв. Корму подбросило вверх. Загремели сорвавшиеся с мест койки и патроны регенерации. Где-то заклокотала вода. Несколько человек из шестого отсека выбросило в пятый. И тут же дифферент стал меняться на корму.

Когда мы с Видяевым ввалились в центральный пост, находившиеся там Каутский и инженер-механик Славинский уже приняли все меры к всплытию. Еще не отдав себе точного отчета во всем происшедшем, они, по сути дела, сразу же начали спасать корабль. И действительно, замешкайся они, начни выяснять различные подробности, вода, бурно рвущаяся в кормовой отсек, вероятно, навсегда лишила бы нас возможности всплыть на поверхность.

Из центрального поста в кормовой отсек поступил приказ: задраить переборочную дверь и начать заделку пробоин. И шесть человек, находившихся там, выполнили команду, изолировав себя ото всех и вся — от остальной лодки, от внешнего мира, от товарищей по экипажу. По железным законам подводной службы они остались в кромешной тьме, один на один с невидимыми пробоинами, под струями холодной клокочущей воды. Они могли погибнуть, но ценою их жизни была бы спасена вся лодка. И в то же время только спасение всего корабля сохраняло им единственный шанс остаться в живых.

Осмотрев горизонт и не увидев ничего, кроме густого снежного заряда, мы всплыли. Теперь можно было обстоятельнее разобраться в происшедшем. Несомненно, мы задели кормой мину, хотя перед взрывом никто и не слышал скрежета минрепа[6] о корпус. Даже замеченные с первого взгляда разрушения были велики. Рубочный люк перекосился. Верхнюю крышку кормового люка сорвало напрочь и отсек не затопило лишь благодаря тому, что нижняя крышка выдержала давление воды. Верхняя палуба оказалась гофрированной. Барбет кормовой пушки искорежило. Радиопередатчик в центральном посту сдвинуло с места, и он оказался всерьез выведенным из строя. Отказал гирокомпас.

Немедленно были пущены помпы на осушение седьмого отсека. Вслед за ними заработал и турбонасос. Там под руководством командира отсека старшины группы торпедистов Дряпиков а шла отчаянная борьба с водой. Руководимые Дряпиковым краснофлотцы Качура, Митин, Жаворонков, Новиков и Февралев работали виртуозно и самоотверженно. Они на ощупь отыскали пробоины и принялись заделывать их. Кроме штатных средств борьбы за живучесть в ход пошли шапки, сапоги, ватники. Там, где было возможно, закрывали пробоину телом, пока товарищи не приходили на помощь.

Умение и мужество этих моряков отнюдь не носили характера исключительности. Это были естественные результаты планомерной подготовки. Ведь еще до войны на лодках проводились многочисленные тренировки по борьбе с пожарами и заделке пробоин. В отсеках вырубали свет, пускали под давлением воду, жгли дымовые шашки, создавая обстановку мало отличную от той, что может возникнуть в результате настоящих повреждений, полученных в бою. Борьба за живучесть входила в состав каждой курсовой задачи по боевой подготовке.

Это, конечно, не только вырабатывало у моряков определенные навыки, но и готовило их психологически к трудным испытаниям: они обретали способность побеждать в себе страх перед хлещущей в темноте водой и жарким дыханием пламени. Тренировки по борьбе за живучесть не прекращались и с наступлением войны. На бригаде был оборудован специальный бассейн и учебный отсек, в котором можно было как угодно имитировать пробоины, пуская воду под любым давлением.

Такая подготовка плюс отличное знание своего корабля и вооружали подводников качествами, без которых во время тяжелой аварии не спасти ни лодку, ни себя. Эти качества проявил, например, замечательный экипаж «Д-3» в своем последнем мартовском походе, когда вражеская бомбежка нанесла прочному корпусу «старушки» серьезнейшие повреждения. Лодка вернулась домой только потому, что подводники сумели преградить путь воде, не дали ей ворваться в отсеки.