Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рукопись законченного романа была отослана в московское издательство «Круг», но оно не решилось печатать роман. В январе 1928 года Эренбург издал книгу небольшим тиражом в Париже (оформление Л. М. Козинцевой и приятеля Эренбурга, польского архитектора Сеньора). Однако это издание к распространению в СССР было немедленно запрещено. Один экземпляр парижского издания Эренбург отправил Н. И. Бухарину, надеясь, что его веселый характер поможет одобрить книгу.
«Мне думается, — писал ему Эренбург, — что она должна Вам прийтись по вкусу. Ежели я не ошибаюсь в этом, Главлит не хочет пропускать эту книгу. Я вспоминаю, что „Хуренито“ тоже вышел благодаря Вашему отзыву, и поэтому Вам пишу касательно „Лазика“. Я не прошу Вас об исключительной мере. Но если Вы найдете запрет несправедливым, Вам легко будет снять его: предисловием или как-нибудь иначе»[322].
Может быть, в иное время Бухарин и принял бы новую книгу Эренбурга, но теперь, в пору острой схватки со Сталиным, ему было не до похождений бедного Ройтшванеца, скорее грустных, нежели веселых. Более того — они вызвали у него враждебную реакцию, и Бухарин высказался о книге походя — крайне резко и абсолютно однозначно: он назвал ее не только «зеленой скукой для мертвых людей», но даже «безыдейной, скучной, совсем неправдивой в своей односторонности литературной блевотиной» — это было напечатано в «Правде» 29 марта 1928 года в статье Бухарина, посвященной приезду Горького из Италии в СССР. Отметим, что в своих программных выступлениях 1928 года Бухарин ставил масштабные идеологические задачи. Создание книги о судьбе местечкового еврея в пору жесточайших социальных потрясений не вписывалось в этот масштаб как в силу идеологических концепций Бухарина, так и по причине его личных пристрастий в литературе. Отсюда несдержанность реплики.
В 1934 году бывший член Политбюро, а тогда главный редактор «Известий» Н. И. Бухарин напечатает в газете статью Карла Радека «День второй Ильи Эренбурга», посвященную одобренному Сталиным новому роману писателя. В этой статье Радек вернется к «Бурной жизни Лазика Ройтшванеца», назовет ее «великолепной в своем роде книгой», которую «можно считать завершением первого периода литературной деятельности Эренбурга, ибо она лучше других рассказала, что не позволило Эренбургу стать в наши ряды». Радек назвал это «что»:
«Илья Эренбург, в котором великие подвиги нашей революции находили живой отклик, который великолепно чуял горячий темп нашей жизни, нашу живучесть, не видел, куда идет страна. И поэтому он метался между заграницей и Советским Союзом, создавая талантливейшие, но порочные книги, лишенные понимания того, куда идет первая пролетарская страна».
В 1934 году считалось, что Эренбург наконец-то понял, куда идет страна, и потому стало возможным признать некоторые достоинства «Лазика». Но в 1928 году такое признание было невозможным. «Сегодня мне показали статью о Горьком Бухарина с отзывом мимоходом о „Лазике“, — писал Эренбург Владимиру Лидину 3 апреля 1928 года. — Очень удручен по многим причинам»[323]. Рушилась последняя надежда на выход «Лазика» в СССР — реплика Бухарина закрыла ему дорогу к советскому читателю.
Понятно, что этот запрет оставался в силе и после смещения Бухарина с высоких постов, и после того, как имя его было проклято и растоптано сталинскими калачами. По неизъяснимой прихоти истории первая публикация «Бурной жизни Лазика Ройтшванеца» в СССР стала возможна лишь через год после реабилитации Н. И. Бухарина — в 1989 году.
В мемуарах Эренбурга «Люди, годы, жизнь» есть неожиданное свидетельство о том, как в 1934 году на даче Горького под Москвой после общего разговора за столом члены сталинского Политбюро (Сталина на встрече не было) подходили к Эренбургу и заговаривали с ним именно о «Лазике». Калинин, Ворошилов и прочие хвалили книгу, но осуждали ее за… антисемитизм; Каганович книгу не хвалил и осуждал ее автора за… еврейский буржуазный национализм[324]. (Этот эпизод советская цензура, естественно, вымарала из воспоминаний Эренбурга.)
В советской печати о «Лазике» не было ни одной статьи, ни одной рецензии, роман не упоминался даже в книгах и обзорных статьях о творчестве Эренбурга. Широкая советская публика узнала о романе в марте 1963 года из выступления секретаря ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева, посвященного «разоблачению» мемуаров «Люди, годы, жизнь». Оспаривая очевидное утверждение Эренбурга о том, что при Сталине в СССР подавлялась свобода творчества, Ильичев сказал:
«И. Эренбург не испытывал ограничений в изложении своих взглядов… Он волен был в повести „Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца“, изданной в Берлине в 1928 году (это ошибка референтов: берлинское издание вышло в 1929-м. — Б.Ф.), предвзято рисовать советскую действительность того времени. В повести изображаются страдания и мытарства портного из Гомеля, советский строй представляется враждебным простому человеку как государство, где процветают лишь мошенники, где задавлена всякая живая мысль, где „власти“, состоящие из лицемеров и проходимцев, душат честного человека, не дают ему возможности жить»[325].
Эти слова задели Эренбурга, и не пытавшегося в 1962 году включить «Лазика» в свое собрание сочинений — по причине полной цензурной непроходимости. Более того, рассказывая о 1927 годе в мемуарах «Люди, годы, жизнь», Эренбург ни словом не упомянул свой запрещенный в СССР роман (это был характерный для него политический прагматизм — изданию романа не поможешь, а даже упоминание о нем в мемуарах цензура все равно изымет).
Март 1963 года прервал работу Эренбурга над шестой книгой мемуаров, и он возобновил ее лишь после личной встречи с Хрущевым в августе, когда получил гарантии, что никакой цензуры над ним не будет. Вот тогда в 15-й главе мемуаров об антисемитской кампании 1949 года против «космополитов» и появился неожиданно для читателя рассказ о романе «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца». (После речи Ильичева тема романа о Лазике была предана гласности, и автор счел себя обязанным объясниться с читателями.) Вот этот рассказ:
«В конце двадцатых годов я познакомился на Монпарнасе с еврейским писателем из Польши Варшавским, с его друзьями. Они мне рассказывали смешные истории о суевериях и хитроумии старозаветных местечковых евреев. Я прочитал сборник хасидских легенд, которые мне понравились своей поэтичностью. Я решил написать сатирический роман. Герой его гомельский портной Лазик Ройтшванец, горемыка, которого судьба бросает из одной страны в другую. Я описал наших нэпманов и захолустных начетчиков, польских ротмистров эпохи санации, немецких мещан, французских эстетов, лицемерных англичан. Лазик, отчаявшись, решает уехать в Палестину; однако земля, которую называли „обетованной“, оказывается похожей на другие — богатым хорошо, бедным плохо. Лазик предлагает организовать „Союз возвращения на родину“, говорит, что он родился не под пальмой, а в милом ему Гомеле. Его убивают еврейские фанатики. Моего героя западные критики называли „еврейским Швейком“. (Я не включил эту книгу в собрание моих сочинений не потому, что считаю ее слабой или отрекаюсь от нее, но после нацистских зверств опубликование многих сатирических страниц мне кажется преждевременным)»[326].
Эти слова, как ни странно, были опубликованы в 1965 году. Мемуары Эренбурга печатал «Новый мир». Его литературная политика вызывала оголтелые нападки аппарата ЦК; начиная уже с 4-й книги мемуары Эренбурга встречались им в штыки. 6-ю книгу автор сдал в журнал в апреле 1964 года. Когда в журнале их подготовили к печати, Хрущев практически уже был устранен от власти, и аппарат творил, что хотел. Рукопись Эренбурга лежала на столе секретаря ЦК Ильичева, который решил не разрешить ее публикацию. Эренбург написал Хрущеву письмо, напоминая о его прошлогоднем обещании, но это письмо Хрущеву попросту не передали. Решение о запрете мемуаров принял аппарат ЦК, но тут Хрущева свергли, да и позиций Ильичева пошатнулись. Вопрос о «Новом мире» рассматривал Президиум ЦК, и решение о публикации мемуаров отдали на откуп редакции журнала. Так абзац о «Лазике» и был напечатан в февральском номере журнала за 1965 год.
А текст романа напечатали в СССР лишь в 1989 году; он давно уже был переведен на многие языки мира; спектакли по нему ставились и ставятся в различных странах. В московском театре «Шалом» в 90-е годы тоже дали приют спектаклю о Лазике[327]. «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» — последний сатирический роман Ильи Эренбурга, и Карл Радек в одном был прав в своей статье 1934 года — этот роман действительно закончил первый период деятельности Эренбурга-прозаика. Теперь ясно — период наиболее плодотворный.