Возвращение на Подолье - Юрий Комарницкий

— Держи на пиво, земляк, и выкладывай информацию. Что здесь произошло, почему толпа?

Алкаш искренне всхлипнул:

— Кузю кто-то траванул. Нашли в ванной мертвым.

— Кузьму? За что, кому он бедолага нужен!?

Где-то в груди разорвалась ледяная граната. Осколки впились в руки, ноги, тело стало чужим.

— За что? Ты можешь мне хоть что-то сказать? — вцепился Василий мертвой хваткой в рукав алкаша.

— Отпусти, бешеный, — взвыл тот и рванулся с такой силой, что оставил в руке Василия клок ветхой куртки.

— Постой! Не уходи! Держи, брат, двадцать баксов, этого тебе хватит на новую куртку плюс опохмелиться. Кузьма мой друг, расскажи кто это мог сделать.

Духовитый алкаш успокоился.

— Спрашиваешь, кто это сделал? Ясное дело, азеры[57] с первого этажа… Они оккупировали хату Верки, а Кузьма хотел ей помочь их выгнать. Они его спаивали, каждый день клофелин подмешивали. Кузя сам мне говорил, мол, “сам не понимаю, что со мной творится. Бухну с азерами — три дня плохо”.

“Верно, клофелин подмешивали — подумал Василий. — Эта пакость даже с первого раза может спровадить на тот свет.”

— Про клофелин откуда знаешь? — спросил Василий у алкаша.

— Так Кузя сам разобрался, вчера утром мне показывал коробку. Говорит, нашел у себя в мусоре.

— Ментам заявлял? — спросил Василий.

— Кузя не успел, а я еще не чокнулся, пожить хочу. У азеров три овощных палатки и этот пивной ларь, — указал на жестяную коробку. — Мы у азеров все на привязи, полдома им деньги должны.

— Ладно, мужик, глохни! Твое дело, можешь лизать жопу кому хошь, об одном прошу, притом сейчас: сбегай и четко узнай номер хаты этих самых, как ты говоришь, азеров.

Дождавшись возвращения алкаша, он подошел к пивному киоску. Несколько нацменов с брезгливыми лицами обслуживали копеечный народ.

Василий положил на мокрый прилавок смятую купюру.

— Как пиво? Если не кислятина, налей кружку.

Азербайджанец на розливе еще больше скривил и без того гадливо скорченную физиономию. Затем высвободил шипящую струю и, не дожидаясь пока осядет пена, грохнул кружкой так, что брызги нашли приют на куртке Василия.

Извинения не последовало. Все та же высокомерная физиономия с опущенными уголками губ. То же молчаливое презрение к окружающим.

От прилива адреналина даже во рту появляется свой особенный привкус. Каждая клеточка напрягается в ожидании торжества боя.

— Земляки, у меня тут есть перстень с брюликом. Домой не за что добраться, может выручите?

Вот она алчность во всей красе. Глаза у всех троих вспыхивают. Трупного цвета щеки заливаются ярким румянцем. Движения становятся замедленными и синхронными.

— Сначала нужно посмотреть, а может он у тебя фуфловый.

— Конечно, дорогой, — в тон ему говорит Василий. — Но не здесь же. Открывай дверь, пасмотришь.

Они запустили его в киоск, закрыли окно раздачи. В тесном ларьке три пары глаз вгрызаются в перстень.

Он действительно хорош и стоит больших денег. Вокруг изумруда пять цельных бриллиантов.

— Сколько хочешь? — облизывает сухие губы главный азер.

“Пистолет наделает много шума, — решает Василий, — оставим пушку на крайняк.”

Правая, вооруженная кастетом, рука нетерпеливо ноет в кармане куртки.

— Спрашиваешь сколько? Отвечу! Тысячу баксов за перстень и еще девять за жизнь Кузьмы Ивановича Калашникова.

На мгновение они превратились в куклы мадам Тюссо. Даже маслинные зрачки поддались консервации — безжизненно застыли в желе белков.

Разводить бодягу Василий не любил. Чтобы не убить, он ударил главного азера не кастетом, а левой под дых. Второй, после удара в полсилы кастетом в челюсть, свалился на пивные бочки. Третьего, который сжимал в хилой лапке что-то наподобие ножа, Василий ударил с такой силой, что от удара тела жестяная буда треснула по шву.

Главный азер сжался в комок, как бы стараясь раствориться в кислой атмосфере киоска. Василий наклонился и беспощадно, как проделывали это с ним некогда сотрудники милиции, схватил того за волосы у виска.

— Видишь эту штуку? — нагоняя жути, приставил к его глазу ствол парабеллума. — Говори, за что вы траванули Кузьму?

— Он, он хотел закрыть нам торговлю, выжить из Москвы.

“Дурак Кузьма, — подумал Василий, — на этих прусаках Лужков обломается, не то что ты, старый забулдыга. Попугивал, чтобы налакаться копеечного пива, вот и получил.”

— Кузьма был моим другом, я за него вам кадыки вырву, — не мог успокоиться Василий.

— Отпусти, я тебе дам десять штук.

— Кем тебе приходятся эти двое?

— Родные братья.

— Живете у Верки в четвертой квартире?

— Да.

— Если через семь минут не принесешь бабки или заложишь ментам — останешься без братьев. В похоронной толпе мои люди, так что решай.

Риск всегда будоражил и оздоравливал его организм. Он уже давно для себя решил: в случае возможной поимки живым не сдаваться.

Старший брат прибежал ровно через пять минут. Деньги Василий не пересчитывал. Под крики и стук по железу жаждущей пива толпы он вышел из киоска и быстрой походкой скрылся в лесу домов.

VII. Объяснение

Неизвестность все больше раздражала. Харасанов где-то отсутствовал, Наташа и Таня ушли по магазинам. Он не находил себе места.

Когда Харасанов наконец появился, Франца взорвало.

— Все меняется на глазах. Еще недавно вы считали нужным с нами советоваться. Теперь — Жарылгапов ваша путеводная звезда.

— Вы ошибаетесь, Франц. Мне очень даже необходимо с вами посоветоваться, — в тон ему сказал Константин. — Девушкам содержание нашего разговора знать не обязательно.

— Что произошло, Константин?

— Все делают ошибки на жизненном пути, я не исключение. Нам нельзя было доверяться Жарылгапову. Зная мои навыки, и так сказать опыт работы в полиграфии, Жарылгапов предлагает мне наладить производство фальшивых денег. Я совершенно убежден, что это занятие прямой путь в цугундер. Но разве быка останавливает боль, когда он выбирает между ней и желанием боднуть красную тряпку? Это что-то патологическое. Банда Жарылгапова где-то раздобыла новейшие японские ксероксы с цветными принтерами. В случае неудачи хотят подпрячь тебя сделать методом гравировки клише долларовых банкнот. Так вот, Франц, пока что у нас выхода нет. За домом следят. Устроить пальбу можно, но Москва не казахский поселок, нас задавят через десять минут.

— Что вы предлагаете? — зло и нетерпеливо перебил его Франц.

— Я предлагаю протянуть время, а затем, уже в процессе событий, выход найдется.

Все эти дни с Францом что-то творилось. Он ощущал запах Родины, которая была рядом. Его раздирали несовместимые желания: уехать домой, остаться в Москве, послушаться Харасанова и убежать за границу.

Он устало опустился в кресло.

— Делайте что хотите. Я вижу, мне не избежать участи быть посаженным в тюрьму.

Что-то вспомнив, Франц посмотрел на Харасанова и продолжил:

— А знаете, у нас с Наташей есть к вам разговор… Дождаться ее или самому начать?

— Думаю, ситуация не подходит для посвящения в нее женщин.

— Вы меня не так поняли. Я имею в виду дело, касающееся сугубо нас двоих.

— Говорите.

— Понимаете, как бы вам сказать…, — замялся Франц.

— Понимаю, вы хотите меня попросить, чтобы я вам помог тихо-мирно уехать в Жмеринку. Так? — улыбнулся Харасанов.

— Так, так, — раздраженно бросил Франц. — И Наташа на меня давит, как говорят, со страшной силой.

Харасанов закурил, уселся напротив.

— Вы когда-нибудь задумывались, Франц, почему у вас в жизни многое не получается?

— Хороший вопрос, — ответил Франц, и заинтересованно посмотрел на Константина.

— Эту причину в свое время теоретик марксизма охарактеризовал как двурушничество. На мой взгляд, есть две фазы двурушничества. Первая — это измена самому себе, вторая — это измена человека человеку. Так вот, у вас давным-давно полный разброд мыслей, поступков, желаний. Значит, первую фазу вы уже прошли. Сегодня могу вас поздравить с вступлением во вторую фазу. Но, учитывая ваше тяжелое детство, польские корни и благородную профессию, я вас отпускаю.

Жизнь в Караганде кое-чему Франца научила. Он и раньше не был паинькой и чистоплюем, а в последнее время особенно остро реагировал на любую попытку его унизить. Он вскочил.

— Заткнитесь, Харасанов, не корчьте из себя лорда Байрона.

Красный Харасанов странно на него уставился.

Всмотрись Франц внимательно в выражение его лица, глаз — он бы заметил, что Харасанов из последних сил сдерживает давящий его гомерический смех.

— О-о-о! Пан Володыевский сейчас схватится за сабельку… Вперед, шляхта! Еще польска не сгинела!