Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

на темных мужиков, которые и были отравлены ею семьдесят лет спустя последователями разбойников «социалистического прогресса». Посжигали дворянские усадьбы, разрушили храмы, их обитателей рассеяли или поубивали. Правда, до разрушения столиц дело не дошло, вожди новых гуннов благоразумно оставили их для себя.

Тактика заговора в его примитивной форме, привитая русскому социализму петрашевцами, впоследствии была унаследована их преемниками — революционными демократами, народниками и через них — Лениным, о которых речь впереди. Развернуться на поприще подпольной деятельности петрашевцам помешала царская охранка, решившая, что дальнейшее мирное сосуществование с этим кружком нетерпимо, и нанесшая по социалистам превентивный удар, арестовав их в 1849 году. Среди арестованных оказался и Ф. Достоевский, впоследствии глубинно переосмысливший модное политическое учение, понявший пагубность его для России и пророчески предсказавший, во что оно ей обойдется.

Влияние западных социалистов-заговорщиков

Понимание причин возникновения и развития социалистической утопии на российской почве будет неполным, если ограничиться фактами сугубо национальными. На развитие русского социализма большое влияние оказали такие деятели европейского социализма, как Бабеф и Бланки, особенно первый, как автор идеи коммунистического переворота путем тщательно подготовленного заговора законспирированной группы революционеров. Опыт бабувистского заговора уникален еще и тем, что он должен был осуществляться в момент социальной нестабильности, то есть когда институты феодального общества рухнули, а институты общества буржуазного еще не успели окончательно сформироваться и окрепнуть. Такой переходный момент от одной формации к другой и представляет собой благоприятную почву для реализации преступных амбиций какой-либо заговорщической группы, если она заранее вынашивает свои планы, тщательно готовится, организационно спаяна, имеет разветвленную сеть своих организаций в ключевых точках общества. Она опасна для общества неожиданностью своего выступления, ибо застает его врасплох. Уникальность такой ситуации и была использована в России Лениным, глубоко изучившим опыт французской революции и, в частности, бабувистского движения, обобщенного ближайшим сподвижником Бабефа Буонаротти в его книге «Заговор во имя равенства». На исключительность такого переходного состояния для реализации своих целей радикальной партией указывал и П. Ткачев (Петр Никитич Ткачев. Сочинения в двух томах. М.: Мысль, 1976. Т. 2. С. 22–23), возможно, позаимствовав эту схему у бабувистов.

Философские истоки русского социализма

Исследуя основные аспекты отечественного социализма, необходимо остановиться на философских истоках его. К таковым Герцен отнес философию Гегеля, которая «развивалась в Москве одновременно с идеями социализма» (Герцен А. И. Собрание сочинений в тридцати томах. М., 1954–1965. Т. 7. С. 252). На повальное увлечение идеями гегельянства указывает и пример духовного развития Белинского, восторженно повторяющего Гегеля: «Всякая идея, всякая мысль — основные двигатели мира и жизни» (Белинский В. Г. ПСС. Т. 5. С. 45–46). На этой же мировоззренческой платформе стоит и Чернышевский, для которого тоже «знание — основная сила, которой подчинены и политика, и промышленность, и все остальное в человеческой жизни» (Чернышевский Н. Г. ПСС. Т. 4. С. 6). Вполне естественно, когда ученик вторит учителю, его «перепахавшему»: «Политика (тоже знание. — Б.) не может не иметь первенства над экономикой». Это, забегая вперед, уже Ленин (Ленин В. И. ПСС. Т. 42. С. 277).

Герцен и Белинский, опять же следуя Гегелю, неизбежность социализма выводили из начальной разумности истории, ее устремленности к великой цели (Володин… С. 168). Ближе к революциям 1848 года под впечатлением от далеко не «разумной» действительности они оба начинают более трезво смотреть на нее, приходя к выводу, что умозрительные конструкции могут значительно расходиться с реальной жизнью. Вскоре после революционных потрясений в Европе Герцен признает: «Беда в том, что мысль забегает всегда далеко вперед, народы не поспевают за своими учителями» (Володин… С. 182). Но это открытие не подвигает его к отказу от социалистической утопии, он всецело поглощен умонастроением возможности «учителями» человечества «переменить узор ковра» (Володин… С. 185).

Вот в таком состоянии межеумочности, двойственности и сошли в могилу пионеры русского социализма. И признавали, что их теории далеки от реальной действительности, что народ далек от их бреда, но страстное желание воплотить свои фантазии в жизнь напрочь лишало доводы логики.

Неоценимое влияние на мировоззрение Герцена, Огарева, Белинского, Бакунина оказали немецкие младогегельянцы, выведшие из гегелевской философии «философию действия», то есть практического руководства по воплощению социалистических идей в действительность, распространения идей социализма в массах, формирования кадров социального переворота и т. п. (Володин… С. 140–151). И начинается горячечная, необузданная жажда деятельности людей, познавших истину в последней инстанции, возбудить народ к всеобщему бунту, разрушению «гнусной» действительности и воплощению горячечного бреда одиночек в жизнь. Начинается топорный звон «Колокола»… Такова линия философской преемственности в истории отечественного социализма — линия субъективизма. Объективности ради необходимо отметить, что она имела предшественников еще в ХVIII веке. Так, Фонвизин, автор «Недоросля», высказал суждения, что Россия может избрать угодный ей путь развития, что она только еще рождается, тогда как Запад уже умирает; что разум всегда оказывается правым, а поступательное развитие общества представляет результат сознательной человеческой деятельности (Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. М., 1919. Т. 3. С. 240–241). Любимый мотив монархистов, славянофилов и отечественных социалистов-утопистов ХIХ — ХХ веков! Страх перед капитализмом, буржуазией, посеянный во второй половине ХVIII века среди русского дворянства, исторически нарастал, достигнув апогея в творчестве большевиков.

Дидро думал, что в России нет дурных учреждений, и потому восклицал: «Как счастлив народ, у которого ничего не сделано!» Он же и другие иностранные прогрессисты считали, что отсталость России дает ей счастливую возможность с гораздо большей легкостью осуществить практические требования разума (указ. соч., с. 239–240). Эти суждения французского энциклопедиста и русских писателей ХVIII века созвучны основополагающим пунктам социалистической утопии русских социалистов: разум правит миром, историческая отсталость России как преимущество при переходе к более прогрессивной стадии общественного развития; страх перед капитализмом; Запад как больной, умирающий. Поэтому есть все основания предполагать, что на идейное развитие отечественных социалистов-утопистов немалое влияние оказала не только гегелевская философия, но и творчество французских энциклопедистов и отечественных умов ХVIII века, возмущенных ужасами крепостнического рабства и искавших пути его «облагораживания». Таким образом, социологический субъективизм радикально мыслящей российской интеллигенции, корнями уходящий в ХVIII век, занесен был умами европейскими: «разум — двигатель истории», то есть русский социализм имел сугубо рационалистическое происхождение.

Социалисты-разночинцы

Поражение в Крымской войне породило в стране общее недовольство. Стало очевидным, что крепостная система является общим тормозом общественного развития. Открыто роптало не только дворянство, но и низы — постоянным явлением стали крестьянские волнения. Правда, необходимо отметить, что крестьянские выступления зачастую не носили антицаристского характера, не были связаны с требованиями земельного передела, а