Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец - Бен Макинтайр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Послания Урсулы ловила не только Красная армия. Днем и ночью японские самолеты-шпионы то и дело пролетали в небе, пытаясь засечь радиоволны: если две машины одновременно засекали сигнал, они могли определить местонахождение радиоприемника. При таком раскладе скоро могла нагрянуть японская тайная полиция, и дни Урсулы были бы сочтены.
Глава 9. Скитания
В дом по соседству въехал нацист.
Урсула меньше месяца прожила в своем коттедже, когда на вилле поселился новый жилец. Как сосед Ганс фон Шлевиц не мог не внушать тревоги: немецкий аристократ, торговец оружием и нацист со связями в высших кругах японской администрации. Да к тому же толстяк и пьяница. Урсула заочно уже готова была его возненавидеть и покинуть жилище при первых же признаках опасности.
Фон Шлевиц оказался обаятельным, любезным и ироничным человеком, живым доказательством, что политические и классовые враги бывают довольно остроумны и весьма полезны. Монархист старой закалки, представитель старинного рода, фон Шлевиц считал Гитлера неотесанным хамом и ненавидел нацистскую партию, членом которой стал исключительно из деловой целесообразности. Он был пузатым, лысым, компанейским, хитроватым и весьма забавным, “замечательным, очень остроумным рассказчиком”. Он прихрамывал – память о полученном в Вердене осколочном ранении. “Здесь штук тридцать стальных осколков”, – любил говорить он, похлопывая по упитанной ляжке. Он тесно сотрудничал с японскими военными в Маньчжурии, был исключительно словоохотлив, особенно в подпитии, что случалось нередко. “Если увидите меня где-нибудь и решите, что я чересчур много выпил, – говорил он ей, – сделайте одолжение, отведите меня домой”.
Фон Шлевиц мгновенно подружился с Урсулой. “Я предпочитаю беседовать с вами, а не с этими немецкими обывателями”, – говорил он. Скучая по оставшейся в Германии семье, он проникся симпатией к маленькому Мише и даже разрешил ему разъезжать на маленьком трехколесном велосипеде вокруг стульев в его просторной столовой. Фон Шлевиц флиртовал напропалую – скорее из галантности, нежели всерьез – с умной еврейкой, жившей по соседству в маленьком садовом домике, а она кокетничала в ответ.
Йохана Патру, арийца и продавца печатных машинок, все еще с радостью принимали в местном немецком сообществе, однако о его “семитской подруге” распространялись неприятные сплетни. Пересиливая себя, Урсула бывала с ним или с фон Шлевицем в клубе, смирившись с язвительными ремарками, которые раздавались за ее спиной. Те, кто водил дружбу с нацистами, вызывали у японцев меньше подозрений. Узнав, что Урсула стала мишенью расистских замечаний, фон Шлевиц напыжился, как индюк. “Если кто-то из немцев тронет хоть волос на вашей голове, немедленно сообщите об этом мне”. Как оказалось, совершенно безобидный новый сосед обернулся настоящим спасением: если бы японцы пришли за ней, сперва им пришлось бы иметь дело с фон Шлевицем.
Внимание мужчины постарше вызвало у Йохана приступ ревности.
– Сколько лет этому фашисту?
– Наверное, за пятьдесят.
– Похоже, ты к нему весьма неравнодушна.
Назвав его подозрения чепухой, Урсула подчеркнула, что годится фон Шлевицу в дочери.
– Он ни за что не позволит себе никаких вольностей со мной.
– Ты любишь болтать с этим нацистским пьяницей, хихикаешь в ответ на его комплименты. Знай он, чем ты занимаешься, он бы тебя пристрелил. Лучше бы подсыпала ему яд, вместо того чтобы с ним любезничать.
– Не будь так наивен. Мы здесь не для того, чтобы подсыпать нацистам яд. Нужно ладить со своими соотечественниками. И ты не исключение, это часть нашей легенды.
На самом деле флирт с фон Шлевицем доставлял Урсуле большое удовольствие: он был прекрасным собеседником, отличным прикрытием и подручным источником военной информации. Она была не первой разведчицей, использовавшей свою сексуальность как орудие шпионажа.
В жизни Урсулы в Мукдене риск причудливым образом переплетался с рутинными делами: домашний быт с Йоханом и Мишей, светское общение с фашистами и третья, скрытая жизнь офицера Красной армии, координировавшей операции коммунистического ополчения. “Каждая встреча с партизанами была сопряжена с риском, – писала она позднее. – Если бы стало известно о нашей помощи партизанам, нам могла грозить смертная казнь. Как мы выдерживали эти опасности? Довольно спокойно. Если живешь в постоянной опасности, у тебя всего два варианта: либо ты к ней привыкаешь, либо сходишь с ума. Мы привыкли”.
Урсула отправилась покупать все необходимое для взрывчатки. Наставники по саботажу в Воробьевке научили ее готовить взрывчатку из обычной домашней химии: нитрата аммония, серы, соляной кислоты, сахара, алюминия и перманганата. Эти составляющие легко можно было раздобыть в Мукдене, но, покупая их все разом или большими партиями, она могла привлечь внимание. В одном из магазинов в центре она попросила десять фунтов нитрата аммония: эти белые гранулы часто использовались как садовое удобрение, а в сочетании с порошком алюминия или мазутом превращались во взрывчатку. Неверно интерпретировав ее китайский, продавец принес мешок весом в сто фунтов. Погрузив неожиданную удачу в детскую коляску, Урсула покатила ее, усадив Мишу поверх будущей стофунтовой бомбы. Йохан соорудил часовые механизмы и фитили. Чу зашел в дом за взрывчаткой. “Так, так, очень хорошо”, – просиял он.
Подрывная коммунистическая кампания набирала обороты, набеги совершались на караульные посты, находившиеся под руководством японцев фабрики, военные конвои, а главное, на железные дороги, игравшие центральную роль в маньчжурской экономике. По условленным сигналам можно было понять, увенчалась ли операция успехом. “Насечки в виде зигзага на четвертом дереве по правую сторону от первого перекрестка на улице Белой луны – как гора с плеч для меня”, – писала Урсула. Находившаяся под контролем японцев пресса не сообщала почти никаких подробностей, но из рассказов о постоянных разоблачениях “террористов” и беспощадности ответных мер Японии можно было судить о степени эффективности подпольной войны. “В прошлом месяце в одной только мукденской провинции антияпонские группы совершили 650 нападений”, – писала она родным в июле 1934 года.
Урсула не стала упоминать о своей роли в этих нападениях. Впрочем, в письмах родителям она вообще не вдавалась в лишние подробности. Они знали лишь, что их отважная и своенравная старшая дочь, оставив мужа в Шанхае, устроилась коммивояжером на севере Китая и торговала книгами. “Я занята с утра до ночи, – правдиво писала она, добавляя потом с некоторым лукавством: – Ни в
