Древний Рим. Взлет и падение империи - Саймон Бейкер

Октавиан не замедлил с освоением богатых политических капиталов, открывшихся перед ним после победы в гражданской войне. Он основал новый римский город неподалеку от места финального сражения и назвал его Никополисом — Городом Победы. На месте, где некогда был разбит его лагерь, он приказал построить величественный монумент, остатки которого недавно послужили источником новых сведений для археологов. На них были обнаружены изящно вырезанные изображения битвы, а также триумфального шествия, которым в 29 г. до н. э. в Риме Октавиан отметил свою победу. Часть монумента составляла стена высотой шесть метров, в состав которой входили такие эффектные «сувениры», как тридцать шесть бронзовых таранов с кораблей Марка Антония, которые были спаяны воедино и прикреплены к известняковым плитам, составлявшим стену. Носы вражеских судов, таким образом, оказались включены в грандиозный комплекс на холме, откуда открывался вид на место, где была добыта победа. Вероятно, предполагалось, что столь выразительная демонстрация выдающегося военного триумфа никого не сможет оставить равнодушным. И правда, если не победа малой кровью, то ее последствия вполне соответствовали Октавиановой пропаганде.

После Акция победоносному Октавиану стали подвластны все римские войска. Победа дала ему основание завоевать Египет, спровоцировав самоубийство Марка Антония и Клеопатры (позднее этот эпизод живо предстанет на страницах сочинений Плутарха и Шекспира) и добавив к числу римских провинций эту страну с богатейшей и древнейшей цивилизацией. К тому же в личном распоряжении Октавиана оказалось такое состояние, о каком не мог мечтать ни один римлянин за всю историю. И он не замедлил воспользоваться полученными деньгами. Он поставил целью выполнить свои обещания, данные по ходу войны, прежде всего для того, чтобы заручиться поддержкой римской армии и римского народа. И он не поскупился ради достижения этой цели.

По возвращении в Рим он отпраздновал завершение гражданской войны тремя триумфальными шествиями. Его солдаты получили богатое денежное вознаграждение, остальным римским гражданам также вручили деньги, но в более скромном количестве. Как будто этого было не достаточно для того, чтобы добиться единодушной поддержки черни, Октавиан провозгласил, что плодородные поля долины Нила в Египте станут отныне житницей Рима и твердым, надежным источником зерна для города. Таким образом, Октавиан стал самым могущественным человеком во всем римском мире. «В этот момент, — пишет историк Лион Кассий, — Октавиан впервые завладел всей властью в государстве». Теперь Октавиану не хватало «самой малости» — легитимности своего правления.

Завоевав ее, он бы добился не какой-то локальной победы , но великой цели всей своей жизни. В результате Октавиан получил бы в награду новую систему управления — империю, во главе которой стоит один человек — император. Но обретение легитимности со всей остротой выдвигало вопрос, затруднительный не только для Древнего мира, но и для нас: являлся ли Октавиан злым тираном, с коварным хладнокровием задушившим римскую свободу? Или он был великим государственным мужем, первым среди равных, правившим совместно с римскими сенаторами и пользовавшимся доверием со стороны черни? Был ли он, коротко говоря, коварным автократом (пусть он так себя и не называл) или же идеальным императором, который восстановил если не саму республику, то по крайней мере конституционное правительство? В чьих руках находились рычаги правления?

Этот вопрос, по-видимому, останется без ответа. Источники, которыми мы располагаем, либо скупы на информацию, либо крайне пристрастны. Имеющиеся прямые свидетельства (заметки Октавиана о собственных достижениях, а также надписи и некоторые декоративные элементы памятников и зданий, построенных по его инициативе в Риме) дают представление только о том, что его общественно-политическая деятельность отличалась продолжительностью и изобретательностью, но его истинные помыслы при этом остаются за маской, которую он почти никогда не снимал. Как бы мы ни относились к Октавиану, следует признать, что свою власть он умело облекал в одежды старых республиканских институций. Эта хитроумная стратегия проявилась на заседании Сената во время январских ид 27 г. до н. э.

Входя в здание Сената, Октавиан был спокоен: урок, преподанный убийцами его приемного отца, не прошел даром. Он помнил, что республика была основана в момент изгнания этрусских царей римской знатью. Именно в этот момент выкристаллизовалась ненависть аристократов к монархии, их неприятие самой идеи того, что один влиятельный человек может получить верховную власть в государстве. Как показали события мартовских ид 44 г. до н. э., за открытое проявление склонности к единоначалию можно поплатиться жизнью. Даже обладая полнотой власти, Октавиан должен был как-то замаскировать это обстоятельство. Поэтому на заседании Сената Октавиан отказался от всех полномочий и завоеванных территорий и передал их в ведение Сената и народа Рима. Сколь ни удивителен внешне был этот жест, в действительности он являлся частью хорошо продуманного спектакля. Сенаторы не стали отступать от линии, предложенной Октавианом, и в ответ наделили его правом выдвигаться на пост консула. Впрочем, такое же право получил еще один кандидат, который должен был стать вторым консулом. Таким образом, если смотреть поверхностно, то распределение властных полномочий вновь оказалось в компетенции Сената, вновь вводились ежегодные выборы и участие в них Народного собрания Рима. Казалось, республиканский строй полностью восстановлен.

Но это была только видимость, за которой скрывалась совсем иная реальность. В последние десятилетия существования республики высшие должностные лица государства командовали войсками, будучи наместниками той или иной провинции. Это положение вещей сохранилось и сейчас. Только провинция, которую Сенат выделил Октавиану, была «расширенной»: под его началом не менее чем на десять лет оказались Галлия, Сирия, Египет и Кипр! Такое сочетание было не случайным: на этих пограничных территориях располагались основные военные силы Рима. Конечно, люди, избиравшиеся вторыми консулами, также получали под свой контроль какие-нибудь провинции, но только в них никаких военных действий не происходило. Важные со стратегической точки зрения провинции были в руках Октавиана, который назначал туда своих ставленников. Поэтому ни один из вторых консулов не мог сравниться с Октавианом по степени своего влияния.

Но Октавиану было отнюдь не просто балансировать на грани. В 23 г. до н. э. его многолетнее пребывание на посту консула начало походить на единоличное правление. Несмотря на неясность свидетельств той эпохи, очевидно, что кризис быстро набирал обороты и некоторые сенаторы уже вынашивали замыслы убийства нового «царя». Октавиан отреагировал немедленно. Он отвел угрозу путем переговоров, в результате которых его фактическая власть над армией просто получила новое формальное определение. В этой победе над сенаторами ключевым оказался фактор его невероятной популярности в народной среде. Люди не забыли, что это именно он принес стабильность стране, погруженной в хаос. Впрочем, он прекрасно знал, что симпатии черни непостоянны и эта переменчивость народного мнения может таить опасность. Поэтому он приложил все усилия к тому, чтобы закрепить свой статус в глазах людей.

Октавиан и здесь почерпнул вдохновение из республиканской практики, обратившись к Сенату с неожиданным требованием. Он сказал, что хочет получить полномочия народного трибуна. В сравнении с той властью, которую давало ему управление армией, подобный пост выглядел весьма скромным объектом притязания. Конечно, он получил возможность вносить в Народное собрание законопроекты и накладывать вето. Но это не главное, что его привлекало. Октавиан верно оценил большой потенциал этой должности. Играя на исторических ассоциациях, связанных с моментом ее возникновения, он многократно усилил значимость этого второстепенного республиканского поста, вознеся его до совершенно нового уровня. В результате Октавиан стал отнюдь не тем народным трибуном, каких знала предыдущая римская история, но образцовым защитником, охранителем и борцом за интересы всех римских граждан — не только живущих в Риме и Италии, но и во всех уголках обширной державы.

Было ли все это некоей импровизацией, итогом интуитивного поиска путей к утверждению устойчивого и легитимного государственного правления? Или в действиях Октавиана имелась более низменная подоплека? В обращении к должности народного трибуна определенно различима тактика, свойственная всем диктаторам во все времена: Октавиан предательски перепрыгнул через головы политической элиты, напрямую связав себя с сердцами и умами людей. Таким образом, он в очередной раз успешно вдохнул в старую республиканскую оболочку абсолютно новый смысл. Сенаторы, хотя и наблюдали за его маневрами с ворчанием и неприязнью, вынуждены были смириться.