Древний Рим. Взлет и падение империи - Саймон Бейкер

Когда наконец Помпей вступил в сражение близ Диррахия, ему удалось разбить армию Цезаря. Девятый легион понес особенно большие потери. Однако Помпей не стал добивать соперника, позволив тому отступить в укромное место. Ошарашенный своим первым за многие годы поражением, Цезарь принял тяжелое решение. Ему необходимо было истощить соперника, увести Помпея от побережья в нагорье, где доступ к провианту был бы равно затруднен для обеих сторон. И вот Цезарь, который и так рисковал, отважился на поступок, более напоминавший акт коллективного самоубийства: он повел своих измученных усталостью, голодом и болезнями легионеров внутрь материка, углубляясь далее во враждебную территорию, где найти продовольствие было еще сложнее. И хотя такое поведение противоречило инстинкту самосохранения любого нормального человека, в августе 48 г. до н. э. солдаты Цезаря собрались с духом и совершили марш-бросок через скалистое, поросшее лесом нагорье Фессалии. По пути они взяли греческие города Гомеры и Метрополь, разжившись там вином и едой. Восстановив физические и нравственные силы, легионеры расположились лагерем близ города под названием Фарсал.

Помпей, уверенный в том, что враг бежит, а сам он располагает всеми преимуществами, немедленно последовал за Цезарем. Победив в первой битве, он был исполнен ликования и гордыни, пребывая в предвкушении скорой победы. Но, когда его армия встала лагерем неподалеку от Фарсала, Помпею суждено было совершить главную ошибку: поддаться влиянию следовавших за ним сенаторов. Зависимость от них оказалась его ахиллесовой пятой. Дело в том, что Катон и его друзья не смогли спокойно наблюдать за тем, как в течение многих дней Помпей не предпринимает никаких активных действий, и начали оказывать на него давление. Ну как же так, вопрошали они, неужели Помпей не заманил Цезаря в ловушку? Почему же великий полководец не хочет вступить в бой с Цезарем и нанести ему смертельный удар? Что, он слишком стар для этого? Где его здравый смысл? Или он просто радуется тому, что вновь руководит армией, и настолько опьянел от власти, что не хочет заканчивать войну, желая оставаться во главе войска до бесконечности?

Устало, но решительно Помпей пресекал эти разговоры. Все, о чем беспокоятся сенаторы, — с кислой миной ворчал он, — это деньги и неприятная перспектива пропустить сбор урожая фиг в Тускуле! А его заботит совсем другое — как минимизировать людские потери. Стратегия выжидания, настаивал он, как ничто другое отвечала этой цели. Да и потом, что они, разнеженные жизнью в метрополии, знают о войне? Ничего! Но время шло, а нападки и оскорбления не прекращались, и под их натиском Помпей стал потихоньку сдавать позиции. И тем не менее ежедневные маневры протекали пока по обычному сценарию: Цезарь и Помпей выстраивали свои армии, но Помпей отказывался заглатывать наживку, и бой не начинался.

Ясным утром 9 августа 48 г. до н. э. Цезарь, чьи запасы провианта вновь стали угрожающе малы и чья тактика не приносила успеха, решил сняться с лагеря и продвинуться еще немного в глубь страны. Но когда палатки были разобраны, а вьючные животные уже стояли нагруженные багажом, разведчики донесли об изменениях в действиях противника. Солдаты Помпея продвинулись от оборонительных редутов дальше обычного. Ошибиться было невозможно. Помпей Великий наконец-то склонился к бою — он заглотил наживку! Ликующий Цезарь приказал вывесить перед своей палаткой пурпурную тунику в знак начала битвы.

Люди, окружавшие двух полководцев, вели себя абсолютно по-разному. В лагере Помпея политики кричали: «На Фарсал!» — и потирали руки, предвкушая славную победу. Они весело спорили о том, кому из них по возвращении в Рим с триумфом достанется положение жрецов, кому—места преторов и консулов, и кто кому сдаст в аренду тот или иной дворец на Палатинеком холме. Цезарь и его офицеры, напротив, были целиком и полностью сосредоточены на решении куда более актуальной задачи. Загнанные в угол, они понимали, что им бросили спасательный канат. Верхом глупости было бы от него отказаться.

Когда ряды противников выстроились друг против друга, все вокруг озарилось блеском их копий, мечей, луков, пращей и стрел. В распоряжении Цезаря было 22 000 пехотинцев и 1000 кавалеристов — соответственно в два и в семь раз меньше, чем у соперника. Но, обладая меньшей армией, Цезарь проявил себя более тонким стратегом. Заметив, что вся кавалерия Помпея скопилась на левом фланге, Цезарь понял, что его старый союзник планирует окружить его войско именно оттуда. Чтобы нейтрализовать эту угрозу, Цезарь отнял по нескольку когорт от каждого легиона и из них сформировал четвертую линию пехоты. Разместив их позади первых трех, он дал им следующие указания: когда он с помощью флага даст им сигнал — и ни в коем случае не ранее, — они должны броситься на кавалерию Помпея. Кроме того, им предписывалось не метать копья, а, как пиками, разить ими лица всадников. По его словам, победа в битве полностью зависела от их личной доблести.

Перед боем Крастин, преданный Цезарю центурион десятого легиона, прошедший с ним Галлию, Алесию и Испанию, обратился к солдатам с такими словами: «Остается только одно это сражение; после него Цезарь вернет себе свое положение, а мы — свою свободу».[43] А своему командиру он сказал: «Я постараюсь сегодня, император, заслужить твою благодарность — живой или мертвый». С этими словами Крастин, а за ним еще сто двадцать отборных воинов с оглушительным криком бросились на врага. И вот, по почину пехотинцев Цезаря, римляне схлестнулись с римлянами, и началась битва, в которой обе стороны, обученные одинаковым образом, рубились с одинаковым же ожесточением.

Довольно скоро Помпей решил задействовать свою кавалерию. Ей немедленно удалось потеснить врага. Кавалерии Цезаря пришлось отступить под яростным и самоотверженным натиском. Но когда кавалерия Помпея разбилась на эскадроны и начала окружать войска Цезаря с фланга, тот дал сигнал своему запасному войску вступить в бой. С гордо воздетыми штандартами четвертая линия пехоты стремительно атаковала кавалерию Помпея, коля лица всадников копьями. В этом проявился военный гений Цезаря. Тот верно рассудил, что цвет римской аристократической молодежи, отпрыски сенаторов, возможно, жаждут битвы, но не обладают ни нужным опытом, ни готовностью к ожесточенной драке. Решительное противодействие повергло их в панику. Они развернули лошадей и ускакали на высокие горы.

Тем самым они оголили фланг собственного войска. Четвертая линия армии Цезаря сполна воспользовалась своим преимуществом и напала на врага с тыла. Почуяв запах крови, Цезарь нанес смертельный удар. До этого времени он придерживал в резерве третью линию пехоты, составленную из закаленных в войнах ветеранов, и теперь они со свежими силами ринулись в кровавую схватку, подменив уставших товарищей. Без жалости они били и разили врага, прорубая себе путь сквозь окровавленные, изнуренные боем ряды армии Помпея. В конце концов огромное полчище Помпея не выдержало их натиска и было наголову разбито.

Когда Помпей увидел, что его армия бежит с поля боя, он повел себя подобно «безумцу, потерявшему способность действовать целесообразно».[44] Тихо удалившись в палатку, он стал ждать, пока его легионеры не будут перебиты, как тут его озарила новая надежда на то, что ему удастся накопить новые силы и ответить ударом на удар. И вот в компании тридцати всадников Помпей Великий бежал из Фарсала. На самом деле ему не суждено было оправиться от этого поражения. Цезарь вышел победителем из гражданской войны. Шанса на реванш Помпею так и не представилось.

Цезарь приказал своим людям штурмом взять укрепленный вражеский лагерь. Когорты Помпея, охранявшие его, либо также бежали, либо сдались на милость победителям. Оказавшись в лагере Помпея, солдаты Цезаря обнаружили доказательства крайней самоуверенности сенаторов. На столах были выставлены горы серебряных тарелок, словно в ожидании праздничного пира по поводу неизбежной победы. Палатки были увиты плющом, ложа усыпаны цветами, а кувшины до краев наполнены вином. Но представителям аристократии, отцам и детям знатных римских семей, не суждено было предаться пиршеству в тот день. Эта честь досталась Цезарю и его людям.

На следующий день 24-тысячная армия Помпея сдалась Цезарю: солдаты пали перед ним на землю, слезно умоляя пощадить их жизни. Среди 15 000 погибших на поле брани 6000 были римскими гражданами. По отношению к выжившим врагам Цезарь проявил снисходительность, рассматривая это как первый шаг к исцелению пораженной болезнью республики. Он также простил представителей знати, сражавшихся против него. Многие из них, однако, бежали в надежде найти безопасное место, где можно было бы прийти в себя. Помпей воссоединился со своей женой и отправился с Кипра в Египет, где намеревался искать прибежища. Но что, если ему удастся собрать там новую армию и в будущем вновь бросить вызов Цезарю? Цезарь не мог этого допустить и решил преследовать его. Однако стоило Помпею ступить на берег в Александрии, как он был убит. Влиятельный евнух при дворе египетского фараона посчитал, что лучшим способом добиться расположения Цезаря будет лишить жизни его противника. Но его рассуждения были в корне неверны. Когда Цезарь взглянул на отсеченную голову своего бывшего союзника и друга, а затем на его печатку, изображавшую льва, держащего в лапе меч, то у него на глазах выступили слезы. Воистину великий гражданин Рима не заслуживал такой жалкой смерти.