Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов

По задумчивым, серым, как небесный пепел, глазам его видно было, что он не из тех мистиков, кто будет целовать, скажем, Пятницкой руки или пальцы. Беззвучно хмыкнув, он заговорил складно, неспешно, словно по сожженной бумажке, голосом, расположенным где-то за пределами ординарных диапазонов:

– Все предельно понятно. На дне Вселенной лежит Люцифер ничком, точнее, на спине. У него эрегированный фаллос, это ось мира. На этой оси находится наш космос, фаллос пробивает его насквозь и поднимается вверх, к небесам. Там расположена Роза Коэли, небесная роза. Понимаете сами, что такое роза. Вам мне не надо объяснять. Естественно, это богоматерь. И вот фаллос Люцифера устремлен прямо к ней[140]. Вот и вся тайна.

– Браво, Дарик! Браво! – захлопал в ладоши Мамлеев.

После чего предложил всем желающим почитать хором Евангелие от Марка.

Гейдар Джемаль: радикальный экстремизм

Чем выше интенсивность жизни, тем беспощадней порабощенность роком.

Гейдар Джемаль. Сады и пустоши

Когда я пишу эти строки, из Азербайджана одно за другим приходят сообщения о том, что по всей стране ветераны Второй карабахской войны кончают с собой в знак протеста против невыносимых условий жизни. Вот, например, «Кавказский узел» пишет:

В ожоговом центре скончался участник карабахской войны Эльвин Джафаров, госпитализированный после попытки суицида перед зданием районной власти в Азербайджане. Родственники назвали причиной самоубийства невнимание властей к проблемам ветерана, чиновники отвергли эту версию[141].

Гейдар Джемаль не увидел войны, которую так долго ждал. Вероятно, последние события навеяли бы ему воспоминания о всесоюзных героях его молодости: о Яне Палахе, вспыхнувшем в оккупированной Праге, о его соотечественнике Яне Зайице, «факеле № 2», о литовском тинейджере Ромасе Каланте, который сжег себя в 1972 году на весенней улице в центре Каунаса.

Родился Джемаль в Москве, в годовалом возрасте мать увезла его в Карабах, где дед Гейдара Джахидовича трудился в НКВД, борясь с «бандитизмом», послевоенные ячейки которого присутствовали на Кавказе вплоть до конца 1970-х годов. Несмотря на московско-чекистское происхождение, Джемаль с юности настаивал на том, что его идентичность сугубо азербайджанская. Впоследствии к «буржуазному национализму», из-за которого ему не давали проходу в официальных советских институциях, прибавилась самоисламизация, приобретшая характер специфический и едва ли понятный для посторонних: доходило до того, что ультраправые патриоты России (по крайней мере, из числа исламоненавистников) обвиняли его в шайтанизме[142].

Недоброжелатели Джемаля при всяком удобном случае напоминают, что в военном билете у него стояла отметка «7б» – «умеренная психопатия». Это, впрочем, мало что значит: многие советские диссиденты, к которым можно отнести и некоторых участников Южинского кружка, либо успешно симулировали безумие, либо получали соответствующие справки через знакомство с врачами. По словам Гейдара Джемаля, благодаря одному психиатру, поклоннику Мамлеева, ему удалось переквалифицироваться из «умеренных психопатов» в «шизофреники» – это как минимум освобождало его от преследований за тунеядство, как максимум – от ответственности за всякого рода антисоветчину[143]. Правда, потом из-за такого диагноза он не смог устроиться на «нормальную» работу – диктором радио ВДНХ[144].

Во время перестройки Джемаль зачем-то вступил в общество «Память», ультраправую организацию антисемитского толка, которой руководил национал-монархист Дмитрий Васильев. Всякий, кто интересовался позднесоветской историей, наверняка видел забавные кадры, на которых запечатлены участники «Памяти» образца 1988 года: пока философ Дугов в характерной дуговской манере бредит о подлинном интернационализме, каким его видел Ленин, и о необходимости наказать всех, кто навязал народу интернационализм неподлинный, Джемаль с отрешенным и как будто печальным видом смотрит куда-то далеко-далеко, в серый московский туман. Из «Памяти» их обоих вскоре выгнали – к слову, за контакты с «диссидентом» Мамлеевым[145].

В середине 1990-х Гейдар Джахидович посвятил себя работе Исламского комитета России, задачей которого было продвижение идей политического ислама. Репутация у организации была неоднозначная как среди самих мусульман, так и среди их светских оппонентов. С одной стороны, Джемалю постоянно припоминали косвенную или прямую поддержку чеченских радикалов – в материалах, посвященных Гейдару Джахидовичу, с высочайшей степенью вероятности можно встретить знаменитую фотографию, где он запечатлен с полевыми командирами Хаттабом и Шамилем Басаевым. С другой стороны, в какой-то момент Джемаль стал немил и наиболее активным радикалам, намекавшим на его сотрудничество с федеральными властями. Так, весной 2010 года сайт «Кавказ-центр» сообщил, что некоторые члены Исламского комитета (их имена, впрочем, не назывались) покинули организацию в знак протеста против резких слов Джемаля в адрес лидера чеченских сепаратистов Доку Умарова[146].

Параллельно Гейдар Джахидович участвовал в создании общественного движения «Левый фронт», а также некоторое время плотно контактировал с «Другой Россией» Эдуарда Лимонова, образовавшейся на обломках НБП[147]. В общем, симпатизанты Джемаля, объясняя его противоречивые интересы и взгляды, могут прийти к логичному выводу, что Гейдару Джахидовичу нравилось все воинственное, революционное и антибуржуазное – даже о своих политических и военных врагах, армянских подпольщиках, он отзывался с нескрываемой симпатией, когда речь заходила об их силовых акциях против советского режима[148].

И все же – есть ли что-то более буржуазное, чем советский или постсоветский гражданин, восторгающийся Эволой? Итальянский ультрафашист, вероятно, оторопел бы, увидев своих сторонников в некоторых странах с ликвидированным институтом аристократии, на смену которому пришла сперва красная и чекистская номенклатура, затем эволюционировавшая в ушлых коррупционеров-материалистов – полную противоположность его идеалов общественного устройства. Или, что еще хуже в глазах Эволы, в борющихся за политическую власть философствующих потомков рабочих и крестьян.

В поисках разгадки этого парадокса я отправился к Максиму Леонардовичу Шевченко – журналисту, телеведущему, депутату, ученику Гейдара Джемаля и просто крайне яркому персонажу общественно-политической жизни постсоветской России, если можно так выразиться.

– Максим Леонардович, как вы считаете, есть ли что-то более буржуазное, чем советский или постсоветский гражданин, восторгающийся Эволой?

– Не ищите в этом идеологию. – Максим Леонардович смотрит на меня как на придурка, кем я, признаться, себя и чувствую под его стальным взглядом. – Ищите в этом форму сопротивления. Гейдар воспринимал мир как пространство войны, войны в смысле личностном, эстетическом и этическом. Он ненавидел пошлую систему совка и постсовка каждой клеточкой своей души. И он выбирал такие контркультурные ходы, которые были бы максимально антагонистичны тому, что называлось «общественное согласие». Такой же была его позиция и в Исламском комитете. С одной стороны, он был мусульманином – и сам про себя говорил, что мусульманином он был с детства, но лишь со временем пришел к осознанному религиозному исламу с соблюдением правил, после этого он не