Профессор Амлетссон - Адель Гельт

видимо, дело было в цене. Этим жезлом девушка и принялась рисовать в воздухе некий символ — тот охотно чертился и не спешил гаснуть, зависая подобием насыщенной эфирными силами маголограммы: я присмотрелся и узнал какой-то вызов кого-то там.

Кто-то там, очевидный числодемон, явился на вызов в виде легкого мерцающего облачка, но тут же принял вид мне привычный и знакомый: за исключением отсутствия медленно истаивающих ног, он доточечно напоминал товароведа, какого можно встретить в дублинском универмаге Пенни, только на форменной ливрее не оказалось пришито ни единого знака отличия.

Демон присмотрелся сначала ко мне, потом к покупкам, извлек из ниоткуда старинный абак и принялся ловко щелкать костяшками. Делал он это недолго: минуты, наверное, две, после чего поклонился мне, потом призвавшей его девушке и растворился в воздухе.

- Spasibo za pokupku. Prihodite k nam esche! - радостно улыбаясь, сообщила девушка-кассир. Я ничего не понял, но в ответ решил не улыбаться: такого потрясения милая советская барышня, конечно, не заслужила.

Последовал давешнему совету опытного инженера: весь огромный набор купленного всего подряд легко влез в относительно небольшой и нетяжелый саквояж, тот, в свою очередь, занял место в багажном отсеке эсомобиля, и мы покатили, как мне немедленно сообщила девушка Анна Стогова, в порт, но, на этот раз, не воздушный, а морской.

- Нам теперь следует отправиться в окрестности Мурманска, - рассказывала по пути моя переводчик, проводник и шофер. - До полуострова можно добраться и посуху, но это намного дольше, поэтому путешествовать мы будем по воде. Надеюсь, профессор, Вас не укачивает?

Глава 15

Внемлите же трем сагам о воде: это вся без утайки правда о том, как профессор Амлетссон проявил себя на море!

Сага первая: о том, как профессор Амлетссон научился плавать.

Так вышло, что плавать в воде я научился намного раньше, чем ходить по суше.

Произошло это, как и многое в моей жизни, случайно.

В те годы я, конечно, не был еще никаким профессором — и даже до взрослого возраста оставалось очень прилично расти: без малого восемнадцать лет. Таким образом, будущему светилу эфирной физики, а пока — симпатичному мохнатому щенку — не исполнилось еще и года.

Так вот, ходить я пока не ходил, но ползать — о, у меня это получалось уже весьма уверенно! То, что перемещаться я, при этом, предпочитал задом наперед, в расчет не принималось: родителям и другим взрослым просто нравилось, что я расту и развиваюсь так, как положено ребенку, мне же тогда, наверное, было все равно: по крайней мере, сам я о тех славных временах ничегошеньки не помню.

Детям положено купаться. Чем мельче купаемый ребенок, тем выше вероятность того, что самостоятельно влезть в воду и из нее вылезти у него не получится: следовательно, в купальном почти-что-обряде обязан принимать участие кто-то взрослый. От этого взрослого ожидаются два качества, одно другому прямо противоположные: он должен не быть равнодушен (к ребенку) и обладать стальной прочности нервами (в принципе).

Подобных уникумов в нашей семье всегда хватало: сложная наследственность и суровые условия жизни способны выковать из человека и не такое…

У отца моего много братьев: существенно больше одного. У меня самого, кстати, тоже, и, если заглянуть поглубже в прошлое семьи, выяснится, что практически каждый наследник рода Аскин фра Скутилс обзаводился, рано или поздно, целым выводком умеренно мохнатых и горделиво-хвостатых потомков.

Очередь меня купать настигла Гуннара Ульрикссона, отцова родного брата, с неотвратимостью холодного летнего муссона. Настигнутый не был против: мы все, конечно, верные сыны матери нашей Церкви, но некоторые старинные традиции в древних родах чтут по-прежнему, Аскин же — род, несомненно, древний. Купать наследника рода — дело почетное, и всё тут!

В общем, дядя Гуннар просто нес меня на руках и просто уронил в большую бадью с водой.

Было хорошо: именно в этой бадье меня и предполагалось аккуратно искупать, поэтому она была полна водой теплой и чистой.

Было плохо: ребенка столь маленького положено купать аккуратно, погружая в воду на вытянутых руках.

Дальнейшего я, о чем речь уже шла, помнить не могу, но со слов взрослых членов семьи получилось так.

Я, то ли почуяв близкую воду (прелесть купания я к этому возрасту я уже оценил, и относился к гигиеническим процедурам с невиданным для малыша энтузиазмом), то ли по другой какой-то причине, принялся извиваться в руках родича. Со стороны казалось, будто крупная, живая и почему-то мохнатая рыба, которую неожиданно вынули из привычной стихии, стремится в нее, стихию, вернуться.

Дядя мой, кстати, рыбак — как и все взрослые мужчины рода, тишину морской охоты он превзошел досконально. Однако, несмотря на свое замечательное мастерство, в тот момент Гуннар Ульрикссон растерялся: мохнатая рыба о четырех конечностях из рук вырвалась, и, как рыбе и положено, целиком канула в неизведанные глубины бадьи.

Дядя купал меня не в одиночестве: рядом случился отец, доглядывавший за процессом, и, конечно, не доглядевший — иначе и не произошло бы самой этой истории.

Отец растерялся не меньше брата, пусть и рассказывал потом, что, мол, держал ситуацию под контролем.

Прошло несколько секунд: старшие родичи принялись меня ловить, имея в виду спасти, и откуда-то издалека, грозно взрыкивая, неслась на подмогу моя мама, Арнгерд Аудбьёрнсдоттир, выступая сразу как орлица, спасающая птенца из вод и медведица, защищающая медвежонка от волков — вот и не верь после этого в волшебное значение говорящих северных имен!

Рыба в моем щенячьем лице поступила ровно так, как ей и положено: не далась ни в одну из загребущих, но неуклюжих, пар мужских рук — изловить меня и спасти из пучины получилось только у матери.

В процессе оказалось, что держаться на воде я умею преловко, ушей стараюсь, по возможности, не мочить, лапами загребаю уверенно и даже немного подруливаю куцым еще хвостиком. Кроме того, все происходящее мне очевидным образом нравилось: отец считает, что брат его привирает, но сам дядя уверен, что бултыхание в водах необъятной бадьи я сопровождал негромким, но веселым, детским