Профессор Амлетссон - Адель Гельт

предстояло продолжение битвы с драконами пера и чернил — той самой битвы, из-за которой, как уже выяснилось ранее, мы и прождали Наталью целых полдня.

Давешний эсомобиль подкатился к крыльцу: шофера за рулем снова не оказалось. В очередной раз подивившись уровню развития советской техники, я, тем не менее, удивления этого не показал: с моей мордой только улыбаться плохо, выражение отрешенного безучастия на ней появляется как бы само собой, и держится превосходно и без особых усилий.

Отправились в государственный офис — требовалось срочно поставить печати на каких-то документах, связанных с моим пребыванием и работой в Союзе.

Нет, конторой оказалось не зловещее кей-джи-би, хотя почти все люди, встреченные в здании, и носили одинаковую серую форму. Оказалось, что регистрацией иностранных граждан занимается специальный департамент полиции — что-то, связанное с миграцией, впрочем, почти как и в привычном мне мире.

- Но я ведь не мигрант! - возмутился я, усевшись напротив — через стол — пожилой грузной орчанки в мундире. - Я отработаю положенный по контракту срок и уеду домой!

Государственная орчанка посмотрела на меня внимательно и с некоторой долей служебной подозрительности во взгляде.

- Все вы так говорите! - на бритише невнятном, но понятном, сообщила служащая. - Сначала собираетесь уехать, потом продлеваете рабочую визу, а через двенадцать лет вожатая уже вяжет вашему сыну красный галстук!

По словам орчанки, оставшейся пока безымянной (прочитать табличку с фамилией, написанной уже привычной смесью латинских и греческих литер, я не смог), выходило, что буквально каждый первый обладатель рабочей визы в Союз довольно быстро решается не возвращаться в мир капитализмуса (она так и сказала — kapitalismus), а подает заявление на вступление в гражданство.

«Иногда даже не на вступление, а на политическое убежище,» - невольно вспомнил я знакомую вкратце историю падкого на женщин американского инженера, и решил внутри себя согласиться с тем, что слово «миграция» в названии государственного учреждения появилось не просто так.

Сами чаемые печати мне проставили очень быстро, да и не было там никаких печатей — в привычном физическом смысле. Сотрудница миграционной службы просто навела свой служебный жезл (совсем не похожий на виданный в руках девушки Анны Стоговой, отчего паранойя моя немного поутихла) на предъявленный эфирный дубликат паспорта, что-то пробормотала себе под нос, и сообщила, что я, Лодур (неловкая пауза на месте otchestvo) Амлетссон, должным образом зарегистрирован территориальными органами и могу приступать к оговоренной контрактом работе.

Следом направились в здание, таинственно именуемое советским словом universam — в слове этом я вновь опознал латинский корень, но расшифровать само слово не смог.

- Это нечто вроде general store в привычных нам терминах, - сообщил, потешаясь над очередным моим затруднением, американско-советский коммунист. - Или, вернее, что-то между просто магазином и целым супермаркетом: первое превосходит, до второго не дотягивает.

Вспомнилось: те же самые бывшие советские граждане несколько раз рассказывали развесившему уши мне о страшном советском явлении, называемом словом, похожем на имя вымершего шумерского бога или демона: llabbaz.

Ллаббаз этот — единственный существующий в СССР вариант магазина, где только и можно что-то приобрести. По рассказам, вариант этот представал в виде ветхого здания, часто даже деревянного, с непременными щелями в стенах и дощатой крыше. Товары внутри должны валяться прямо на грязном полу его без всякой видимой системы, да и качества настолько ужасного, что даже стоят, все без исключения, одних и тех же денег. От резиновой обуви kalosh и метрической, примерно, пинты алкогольного дистиллята, до двухфунтового куска вонючего дегтярного мыла цена была неизменной, и составляла tri rublya shestdesyatdve kopeiki.

Никакого ллаббаза я не нашел — магазин оказался обширен, двухэтажен и светел. Очень большие отделы, названные по типам товаров, да непривычное отсутствие ценников — вот и все, что принципиально отличает universam, открытый в советском Архангельске, от Эрноттс, Дьюнс или Дэбенемс, расположенных в Дублине, Корке или Лимерике.

Немного порадовала разница в дизайне помещений: в отличие от вырвиглазного «кто-на-что-горазд», привычного по торговым центрам Атлантики, тут, как будто, поработал один-единственный дизайнер. Позже я узнал, что этот же специалист, оставшийся загадочным Vkhutemass, приложил руку буквально к каждому магазину универсального профиля в стране, и у него неплохо получилось: видимо, проводили строгий отбор, и дизайнер тот выиграл конкурс.

Отсутствие ценников, напротив, изрядно обеспокоило: я совершенно не был уверен, что выделяемых заказчиком средств хватит даже на минимально необходимый для участия в экспедиции набор, собственными же rubli я обзавестись, покамест, не успел.

- Товарищ профессор, не переживайте за бюджет, - попросила девушка Анна Стогова, правильно понявшая суть моего непривычного замешательства. - Организация оплатит все необходимые покупки. Vzaimozachet!

Слова я не понял, но оно не звучало хоть сколько-нибудь страшно, потому лично меня дважды уговаривать оказалось не нужно.

В следующие два часа ваш покорный слуга открыл в себе совершеннейшего шопоголика: две левитирующие тележки, подхваченные переводчицей у самого начала торгового променада, были заполнены доверху. Навскидку, в них поместилось до семи кубических футов!

- Вы, Локи, как на северный полюс собрались - посмеивался вышагивающий налегке Хьюстон. - Поверьте, профессор, на Объекте должны быть достаточно приличные бытовые условия!

Возможно, американец и был прав, но профессора Амлетссона, первый раз в жизни дорвавшегося до нормального экспедиционного оснащения, было уже не остановить: пределом послужили конечный объем тележек, и наконец иссякнувшая фантазия.

На кассе… Никакой кассы не наблюдалось. «Да ладно!» - восхищенно и про себя возмутился я. «Я понимаю, эфирный вычислитель у важного таможенного чина. С некоторым скрипом, но допускаю, таковой на рабочем месте государственного чиновника чего-то-там-миграции. Вполне возможно, оно так устроено специально, пускать пыль в глаза иностранцам. Но чтобы и тут!». Действительно, иностранцев, по крайней мере, ежедневно, в советском магазине не предполагалось, делать вид было не перед кем, новейшей техники быть было не должно… Но она была.

Молодая девушка, очевидно, продавец или кассир, вооружилась жезлом. Тот, кстати, больше напоминал толстый и длинный карандаш, нежели вычурную волшебную палочку —