Опаленные войной - Богдан Сушинский

— У дота этого хоть какой-нибудь заслон остался? — спросил Гордаш, как только они снова тронулись в путь. Он уже убедился, что речь идет не о «доте Марии», а о сто девятнадцатом, где комендантом младший лейтенант Томенко.

— Остался. Должен остаться.

— Я в этом доте был. Стены крепкие, любой обстрел выдержат. За такими стенами год держаться можно.

— Ты? В этом доте?! — изумился старший сержант. Рядом разорвалась мина, но, заслышав ее вытье, он успел подсечь Гордаша ударом под коленку и сбить его на каменистый склон ложбины. — Когда? — спросил, неуклюже сваливаясь рядом с ним.

— Точно, в этом. Вчера.

— И что, говорил с младшим лейтенантом?

— Перекинулись несколькими словами.

— Значит, он все-таки жив? То есть, тогда он еще был жив? Что ж ты не сказал комбату, что видел его?

— Он не спрашивал.

— Не спрашивал, понятное дело. А как раз сегодня майору сообщили, что немцы оседлали дот и выбивают последних его защитников.

— Почему же к доту пошел не весь батальон, а только ваше отделение?

— Батальон и не должен был идти. — Метрах в десяти от них, по соседней ложбине, медленно поднималась наверх группа раненых, и Гордаш подумал, что, возможно, это и есть те последние, кто прикрывал 119‑й дот. — Никто не должен был. Войска уходят. Майор Томенко сам напросился послать это подкрепление.

— Почему… напросился?

— Да потому, что комендант дота, младший лейтенант Томенко, — его сын. Неужели до сих пор не догадался? Майор хотел ринуться туда с батальоном, чтобы отбить дот и спасти гарнизон.

— …И сына, — согласно качнул головой Гордаш.

Верхний ярус кончился. Теперь нужно было проскочить открытый для немецких автоматчиков участок, чтобы спуститься на нижний, в конце которого находился невидимый отсюда дот. Возле него ошалело грохотал бой.

— Сына-то ему уже не спасти. Погиб младший лейтенант. По телефону из дота сообщили. Успели сообщить, прежде чем связь прервалась. Умер от ран.

— Вот оно, оказывается, в какое подкрепление послал нас майор? Если не сына спасти, то хотя бы его бойцов.

— Выходит, что так, — отрешенно согласился старший сержант. И Гордаша удивило, что сам он безропотно смирился с тем, что именно на его долю выпала эта погибельная и почти безрассудная спасательная экспедиция. Похоже, старший сержант нисколько не осуждал майора Томенко, наоборот, относился к его решению со всем возможным в этой ситуации пониманием.

Впереди показалась невысокая каменистая гряда. Человек пятнадцать бойцов, укрывавшихся за ней, — это было все, что осталось от роты прикрытия.

— Что, хлопцы, оттерла вас немчура? — первым длинной перебежкой пробился к ним Гордаш. — Много их там?

— Да около взвода, — мрачно ответил раненный в плечо старшина Христенко, остававшийся здесь за старшего. — А вы откуда тут взялись?

— Случайные мы.

— Чего же в бой ввязываетесь, если случайные, а не отходите, как все?

— Потому что приказ получили — отбить дот.

— Это ж чей такой приказ? — насмешливо покосился на него старшина, меняя рожок в трофейном шмайсере. Его собственная винтовка болталась у него за спиной, стволом вниз.

— Не знаю. Генерал какой-то скомандовал. Вон, старший сержант подтвердит. Построил нас этот генерал и говорит: «Чтобы через полчаса дот был отбит. И помочь его гарнизону продержаться до утра».

— Шо, правда, гэнэрал? — переспросил старшина Резнюка.

— Та хиба ж таке — про гэнэрала — брешуть? — убил его сержант последним имеющимся у него аргументом.

Бойцы прикрытия переглянулись. Они уже свыклись с мыслью, что войск поблизости много, но до защитников дота им дела нет.

— Пулемет у тебя справный. С таким пулеметом, может, и отобьем, — примирительно согласился старшина, когда последний боец из группы Резнюка залег за камнями. Гордаш видел, что на этого, последнего, немцы устроили настоящую охоту, однако никто из группы старшины не прикрывал его: все берегли патроны. Да и немцы залегли так, что с позиций, занимаемых красноармейцами, выковырять их было трудно.

— Фрицев тут пока немного, — успокаивал своих Христенко. — Основные силы на город бросают. За доты они потом возьмутся.

— Думаете, дот продержится до «потом»? В нем что, смертники?

— Мы теперь уси смэртныкы, — заверил его старшина. — Ты, хлопец, по ложбине попробуй спуститься вниз. Только ползком, незаметно. И ударь из пулемета им во фланг. Если дойдешь вон до того камня — даже краешек окопа у входа в дот увидишь. А мы, как только запоешь им заупокойную, будем прорываться на крышу дота.

— Господи, оставь нам наши души! — перекрестился Гордаш, прежде чем броситься к небольшой скале, за которой начиналась эта самая ложбина. — Нам с ними еще грешить и грешить.

30

Рассвет медленно зарождался из темноты, холодного речного тумана и все еще не развеявшейся за ночь пороховой гари. С первыми проблесками его немцы снова ударили по доту и прилегающей территории из нескольких орудий. И сразу же от правого берега отчалило с десяток лодок и плотов. Сидевших на них солдат, очевидно, удивляло, что дот все еще угрюмо, отрешенно молчит.

— Комендант, немецкая разведка! — сообщил Крамарчук по телефону. — Движется со стороны завода.

В окуляр перископа Громов сумел различить пять осторожно, перебежками, продвигавшихся вдоль берега фигур. Очевидно, даже те немцы, которые находились на левом берегу, все еще не верили, что русские оставили укрепрайон. Считали, что окопы оказались пустыми только на их участке.

— Петрунь, связь с Рашковским есть?

— Так точно. Кроме того, через воздухонагревательную трубу я выбросил им запасную линию. В случае чего, смогут подключиться.

— Вот и соедини с ним. Быстро, быстро! Рашковский? Что, сержант Степанюк? Из роты Горелова? А-а… почему вы здесь?

— Приказано было прикрывать дот.

— Приказано? Кто приказал? Вы-то как раз, рота Горелова, обязаны были отойти. Где сейчас Рашковский?

— Ушел, товарищ лейтенант, — извиняющимся голосом пролепетал Степанюк.

— То есть, как это «ушел»?! Куда? Где его рота?!

— Он принял командование батальоном. Побыл здесь, пока его бойцы помогали оборудовать позиции, и ушел вместе с батальонными. С нами оставил только двух своих пулеметчиков с пулеметом — и все. Только их двоих. «Хватит, — говорит. — Хоть сотню оставь — всех перемогилят».

— Вот оно что! — только теперь понял Громов настоящую цену той бумажки, которой он скорее из озорства, нежели из желания помочь, снабдил старшего лейтенанта.

Андрей не сомневался, что никакого приказа о назначении Рашковского командиром батальона не было. Он сам принял на себя это незаконное командование. А может, и не принял, просто сбежал, чтобы спасти свою шкуру? Кто там потом будет разбираться, сколько он здесь продержался? А бойцы роты истинного приказа не знают. Рашковский просто-напросто скрыл его. — Сколько же вас там, сержант?

— Всего четырнадцать. Вместе со мной.

— Все прикрытие — из четырнадцати человек?! Божественно. Этого же на два часа боя.

— Может, подойдут еще, — виновато проговорил Степанюк. — Я, конечно, понимаю.

— Бросьте, сержант. Подходить уже некому. Все, ну что ж, коль уже так получилось… Слушайте меня. Когда фрицы попрут в лоб, вы не высовывайтесь. Мы с ними сами поговорим. Но когда начнут пробиваться с флангов к нам на крышу, вот тогда бейте их вовсю. На берегу появилась разведка. Как только она уберется, спустите пару своих бойцов в дот, подбросим вам патронов и гранат. А пока не выдавайте себя.

Тем временем немецкие разведчики убедились, что первой линии окопов уже не существует, но оставался загадкой сам дот. Если там еще кто-то есть, то почему их не обстреливают? Неужели и в нем ни души?

— Абдулаев, — приказал в трубку Громов, — подпусти их поближе и хотя бы двоих уложи. Чтобы не тратить на них ленту. Я тебе помогу.

Он открыл заслонку своей небольшой, похожей на крошечное окошечко, стрелковой амбразуры и взялся за карабин.

«Рашковский… Подлец… Сбежать с позиции! Нет, не понимаю таких офицеров. Отказываюсь понимать. А если бы сержант тоже увел своих? Ведь он-то как раз имел право уйти. Надо бы представить этого сержанта к награде. Впрочем, к какой еще награде… здесь, в доте сидя? Кому сейчас какое дело до подвигов и наград?»

Развернувшись в жиденькую цепь, пригибаясь и часто останавливаясь, немцы приближались к доту.

— Петрунь, скажи в пулеметный, пусть кладут немцев винтовками, — не оглядываясь, проговорил Громов. — Пулеметы не трогать.

Очевидно, разведчики действительно поверили, что дот пуст, потому что один из них подошел почти метров на десять, остальные, те, что до сих пор лежали, выжидая, тоже друг за другом поднимались. И вот тогда загремели выстрелы. Того, первого, Громов застрелил почти в упор. Второго настиг уже убегающим. Упал еще один. Двое оставшихся залегли и начали отстреливаться.