Взлетная полоса - Фридрих Незнанский

– А, так вы из милиции? – обрадовалась Валентина Семеновна. – Наконец-то, наконец-то спохватились! Вы представить себе не можете, как я борюсь за зеленые насаждения. В городе каждый листочек, каждая травка должны быть объектом государственной заботы, да-да, я не ошиблась, именно государственной. Зелень – источник кислорода, мы задыхаемся в этом смоге, наши дети вырастают рахитиками и астматиками… А эта шлюха с первого этажа обрезала нижние ветки нашей сирени, потому что, видите ли, она ей свет загораживает и ребенок не может читать. Ее ребенок вырастет – мне спасибо скажет! Потому что кусты – это кислород, а кислород – это здоровье, а здоровье – это…

– Кстати, насчет детей, Валентина Семеновна, – прервал поток красноречия милиционер, – где сейчас находится ваш внук?

– Боренька? Где ж ему быть, он у себя в комнате. Мальчик тихий, смирный, никаких с ним хлопот. Всем бы таких детей!

– Он у вас работает, учится?

Валентина Семеновна оскорбленно поджала губы. Вид у нее стал такой, будто ее спросили, влюблялась ли она в учителя географии, когда была пионеркой.

– Боренька на инвалидности, – сурово ответила старуха-общественница. – На учете в районном диспансере состоит. И в армию ему нельзя!

Последнее она прибавила, как бы сообразив, что посещение милиции не имеет никакого отношения к проблеме кустов, загораживающих чьи-то окна.

– Нельзя так нельзя, – успокоил Валентину Семеновну участковый. – А в каком диспансере состоит на учете ваш Боря?

– По заболеванию, – старуха сглотнула и произнесла следующее слово тоном ниже, – психическому.

– Справка имеется?

Выпуклые очки Валентины Семеновны заполыхали совсем уж злобным пламенем. Она отошла к книжной полке, привешенной над пианино, и стала копаться между книгами. Очевидно, в этом доме придерживались опасной привычки прятать в книгах деньги и документы… Почему опасной? Во-первых, потому, что воры о таких тайниках осведомлены; во-вторых, потому, что хозяева, забыв о том, в какой именно книге хранится секретный пакетик, способны прихватить ее с собой в транспорт или попросту дать кому-нибудь почитать… Однако это отступление к делу не относится, поскольку, где бы ни хранилась справка, Валентина Семеновна не торопилась ее предъявлять. И посетители были вынуждены сначала наведаться к Боре.

Если «зала» походила на склад обветшалых вещей, то комната внука Валентины Семеновны, которому недавно исполнился двадцать один год, была типичной, хотя и старомодной, детской. И по сути, и по оформлению. Тахта с покрывалом веселенькой расцветки. Над тахтой – коврик с вышитыми по нему тремя шишкинскими медведями, допотопными и неизменными. Поверх коврика свешивался, напоминая удавленника, плоский плюшевый лев, из кармашка в брюхе которого высовывались полосатые носки. На спинку стула небрежно брошена та самая майка «Олимпиада-80», которую, наверное, носил в молодости кто-то из родителей Бореньки, если только не сама Валентина Семеновна. Майка могла бы послужить особой приметой. Но зачем? Такой особой приметой являлся сам Боря, внешность которого полностью совпадала с Жанниным описанием. И лоб прыщеватый, и губы облизывает, и глаза неспокойные… Парень сидел за письменным столом школьного образца; слева перед ним громоздились горкой разноцветные детальки, справа дисциплинированно выстраивались ряды некрасивых деревянных лис, которые держали на носах ухмыляющихся деревянных колобков. Боря как раз намазывал клеем нижний полюс колобка, намереваясь посадить его на нос очередной лисе, но вследствие вторжения гостей рука дрогнула. Колобок очутился не на носу, а между лисьими ушами.

– Боря, зачем ты это сделал? – приступил к нему милиционер.

– А? Чего? – ответил Боря с привычным безразличием, которое, кажется, служило ему главной защитой от всех неприятностей. Лишь глаза забегали немного сильней, то и дело сосредотачиваясь на кончике носа, точно там у него, как у лисы, сидел невидимый колобок.

Дверь комнаты распахнулась: она была лишена задвижки. В дверном проеме предстала Валентина Семеновна, размахивая розовой бумажкой размером в четверть листа:

– Оставьте ребенка в покое! Вот, я нашла его справку!

– Валентина Семе…

– Ба, отстань от нас, – неожиданно солидно и требовательно вмешался Боренька, но Валентина Семеновна перекрыла внука своим пронзительным дискантом:

– Он не должен ничего говорить! Он может сказать то, чего и в сказке не приснится! У него инвалидность по шизе!

Происходящее начинало напоминать ораторию:

– Ба, заткнись!

– Мы только пытались…

– Он не отвечает за свои поступки! Он полностью ненормальный на всю голову!

– Тогда будем разговаривать в присутствии психиатра! – лопнуло терпение у представителей закона. Хорошенькое дело: инвалидность по шизе, ненормальный на всю голову… Есть в этом доме хоть один нормальный, хотя бы и не на всю голову, хотелось бы знать!

– Она красивая, – произнес наконец Боренька так тихо, что его могли бы и не услышать.

Как объяснить? И нужно ли это объяснять, рискуя выдать свою драгоценную потаенную подноготную? Он повесил бы на стену постер с героиней «Банковских клерков», но у него нет ее постера. И бабушка не разрешает вешать на стену «всяких девок». Она заботится о гормонах внука. Она так и говорит: будешь давать волю гормонам, вообще перестану тебя кормить. И так с тобой хлопот по горло, а если приведешь какую-нибудь хищницу, сразу двоих кормить придется – никакой пенсии не хватит. А если Боря с хищницей детей наплодят, бабушка сбежит из дому. От гормонов у мужчин одни неприятности, потому что они думают не головой, а другим местом. Когда Боре было двенадцать лет, он притащил домой котенка. Бабушка кота терпела, но когда он подрос, начал орать по ночам и писать в углах, отнесла его на операцию в ветлечебницу. После лечебницы кот стал жирным и злобным и возненавидел бабушку: любимым развлечением его стало выскакивать из укрытия и хватать ее за ноги когтистыми лапами. Боря все понял и очень боялся: что, если бабушка отведет в специальную, только для людей, ветлечебницу и его, Борю? Если захочет, отведет. Она настойчивая. Боря тоже в последнее время старался приобрести настойчивость, из-за чего вечно сражался с бабушкой, но бабушка пока что одерживала верх. В комнате не разрешает вешать ничего, кроме коврика. Сладкого много есть не разрешает. Друзей приводить домой не разрешает… Боре даже больше нравилось, когда его клали в больницу: там интереснее и есть с кем побазарить за жизнь. Причем люди все высокодуховные, с богатым внутренним содержанием. Один напрямую общается с Альдебараном, где обитает цивилизация разумных моллюсков. У другого в подъезде живет домовой, которого надо подкармливать молоком, тогда он будет приносить каждое утро чужие газеты. Третий слышит неизвестные голоса в своей голове, хотя от психиатров твердо знает, что никаких голосов нет, голоса на это его знание никак не реагируют… А дома что? Тоска. Заняться нечем. Только сиди, склеивай детальки деревянных сувениров, за которые платят поштучно, и мечтай. Думай не головой, а… то есть гормонами. Втайне от бабушки. О том, что в один прекрасный день произойдет чудо, и та, чье лицо он видит только на телеэкране, снизойдет к нему. Вот так приедет и спросит: «Где здесь живет Боря? Я хочу с ним познакомиться…» Нет, не так. Так не бывает. Скорее всего, будет так: он идет по улице и встречает ее… Боря до такой степени в это поверил, что проводил на улице все свободное от склеивания сувениров время – преимущественно вечернее. Бабушка не препятствовала: во-первых, на улице тепло, пускай ребенок дышит свежим воздухом; во-вторых, бабушка хоть немного от него отдохнет. А Боря гулял и гулял на свежем воздухе, потому что верил: чудо возможно. Один его друг, Виталий, с которым они тоже познакомились в больнице, уверял, что мысль материальна. Думай о событии, представляй его во всех подробностях, и оно никуда не денется, обязательно произойдет. Боря на самом деле слегка сомневался в том, что мысль материальна: у него диагноз не слишком тяжелый, не такой, как у Виталия. Но тем не менее гулял и гулял в окрестных дворах – хотя бы ради того, чтобы во всех подробностях представлять ее, красавицу из «Банковских клерков». И их несостоявшуюся встречу… Дома он представлять ее мог только ночью, выключив свет: ему все время казалось, что днем, при свете, бабушка читает его мысли. Особенно те, гормональные…

Вот и не верь после этого в чудеса! Ведь мысль на самом деле оказалась материальна и привела к нему предмет его помыслов. Мысль свою часть работы выполнила. А Боря… Боря подкачал. Он не знал, о чем говорить со своей красавицей, со своей грезой, со своей актрисой. Он даже не знал, как ее по-настоящему зовут: мысленно звал Машей, как ее героиню в «Банковских клерках». Но разве это главное? Ведь после того, как набрался смелости к ней подкатиться, мог бы задать вопрос: «А как вас зовут?» Но не задал. Потому что в ее глазах он увидел свое отражение. Толстый, прыщавый урод! Урод Уродыч! Боря никогда раньше не обращал внимания на то, во что он одет, но тут вдруг понял, что и одежда на нем самая что ни на есть уродская. Ну, допустим, спросит, как ее по-настоящему зовут. Скажет: «А меня Боря…» Ну а толку-то ей в том, что его зовут Боря? Она постарается сразу же его забыть. И ни за что не согласится с ним встречаться. Пойдет встречаться с кем-то другим, подтянутым, мужественным, мускулистым. Ну как же, чтобы у нее – и никого не было? Пойдет. Побежит. А Боре не останется ничего, как побрести домой, в комнату с ковриком. Под надзор бабушки. Только если раньше ему помогала перенести целый день, полный деревянных деталей и бабушки, мечта о вечерней прогулке с мыслями о Маше, то теперь он лишился и мечты.