Ярче, чем Жар-птица - Диана Анатольевна Будко

хранителя покоев, что уже неплохо. Конечно, пост Пелека выше – главный распорядитель, отвечающий за всех посетителей, которые приходят в замок, но его не отправляли на учебу в другую страну.

Из своей поездки Эмеральд вынес массу новых знаний и впечатлений, а главное, удостоверился в тысячный раз, что служба не доставляет радости и не будит никаких амбиций. Однако пока с этим ничего нельзя поделать: придется положиться на волю привычки или, как гласит одно из древних учений, уверовать в то, что жизнь подобна бассейну, по прихоти своего творца наполненного соленой или пресной водой, выложенного простой плиткой или замысловатой мозаикой, с рыбками и цветами или гнилыми листьями. Эмеральду всегда хотелось спросить таким же возвышенным тоном: «А как быть с тем, что некая прекрасная незнакомка случайно обронила в воду маленькую заколку?» Но ответа все равно не было бы, поэтому оставалось уповать на власть обыденности.

– Что сказал дедушка о твоем повышении? – Пелек резко сменил тему, стараясь растормошить друга.

– А… Дедушка? Ты же его знаешь. Как всегда, выдал долгую гневную тираду.

– Я все никак не могу взять в толк, зачем он заставил тебя поступить на службу в замок? От одного словосочетания «принц Туллий» у него начинается сильная зубная боль. Прямо как у меня при воспоминании об одном мерзком пресмыкающемся с длиннющим языком, которого мы как-то с Карнеолом повстречали в Регенсвальде.

Эмеральд пожал плечами:

– Решил разрушить режим изнутри.

– Тогда ему не повезло с сообщником.

– Как знать…

Молодые люди перекинулись еще несколькими шутливыми фразами относительно миссии и роли первого хранителя покоев в дальнейшей судьбе Балтинии и расстались на перекрестке, на окраине Регенсвальда. Пелек отправился искать попутный экипаж до Амнити, в окрестностях которой он жил, а Эмеральд – до Эмберая.

Однако прежде, убедившись, что друг потерял его из виду, Эмеральд пошел в сторону ближайшей к Регенсвальду деревни. Некстати вспомнилось замечание принца Туллия: «Не вздумайте жениться на ведьме». Эмеральд помрачнел. Ничто так не растравливает влюбленное сердце, как невинный намек на возможность проникнуться страстью к кому-то другому. О какой ведьме может идти речь, когда есть прекрасная Аттель? За время отсутствия Эмеральда она стала еще красивее. На скольких девушек он ни смотрел, ни одна не затмила ее образ. Может быть, и должность небеса преподнесли ему лишь для того, чтобы она обратила на него чуточку больше внимания, чем на других.

Он растравливал себе душу мыслями о произошедшей с ним три года назад перемене, когда в доме одного из придворных он увидел волосы Аттель – светлые, с глубоким серебряным отливом, спадающие, как шлейф, до самого пола. Словно откликнувшись на его восторг, она томно обернулась. Он заметил кокетливый прищур и легкую улыбку и подумал: предсказуемо красива и надменна для дочери богача, но это отнюдь ее не портит. Наоборот, это украшает ее еще больше.

Так он стал одним из десятка поклонников Аттель. Она радостно мирилась с его обществом и не делала никакой разницы между ним и каким-нибудь владельцем флотилии, резонно заметив как-то, что восхищение для женщины излишним не бывает.

Эмеральд пока еще не успел предстать перед своей возлюбленной и похвалиться новой должностью, но без устали прокручивал в мозгу все варианты развития событий. Вдруг сейчас, когда он будто случайно проходит мимо ее дома, она выглянет в окно и заметит своего поклонника, или он сумеет разглядеть, как девушка, стоя перед зеркалом и скрытая от посторонних глаз легкой шторой, медленно расплетает длинные косы.

Колыхнулись отсветы ламп сквозь занавески из золотой органзы, дрогнуло дерево рамы, и сквозь открытое окно послышались шум и звон. Слишком многое скрывали деревья, невозможно различить ни людей, ни мебель, но молодой человек был твердо уверен, что ему удалось увидеть край черного платья возлюбленной.

* * *

Ранним утром Эмеральд, все еще пребывая в дымке разочарований и мечтаний, тщательно сплетал между собой впивающиеся в пальцы упругие нити в широкое дырявое полотно, покорно складывающееся на коленях в пухленькую многослойную пирамидку. На вытянутых руках он передвинул на свет свое творение и прикинул, получились ли отверстия достаточно широкие, чтобы судак прошел сквозь них, и смогут ли потайные узелки стянуть их так, чтобы не выбрался.

Он ощущал легкий еле заметный утренний голод и внезапную усталость, которую и пытался развеять простой монотонной работой. Подул холодный ветер с моря. Нос уловил густой запах водорослей и горечь соли, от которой сразу захотелось пить. Гораздо приятнее, чем сырость коридоров и лестниц, чем затхлость комнат и залов, которую никак не выветрить, Приятнее, чем причитания второго хранителя, которые вновь до самого глубокого вечера будут неизменно сопутствовать его работе.

«Печально, что на следующей неделе я перебираюсь в замок. Скучно жить одному, да и дедушку нехорошо бросать, но зато там ничто не будет смущать… Хранитель покоев…» – Эмеральд криво улыбнулся.

Не каждый придворный готов согласиться на любезно предоставленную спальню в замке, о котором ходит столько слухов, но Эмеральда это не останавливало: в двадцати минутах ходьбы жила Аттель – веская причина для переезда.

Убрав сеть в сарай, он тихонько вошел в дом и начал готовить себе незамысловатый завтрак: запек омлет из перепелиных яиц с козьим сыром, достал из кладовки копченую форель и пресные хлебцы, подогрел смородиновый чай. С недоверием повертел флакон с имбирной настойкой, подаренной ему Ирис – может, попробовать воспользоваться этим зельем, которое придает уверенность в себе и укрепляет силу воли… По крайней мере, неплохо будет захватить его с собой в замок.

– Что это у тебя?

– Спокойствие гор, дедушка! Готовлю завтрак! Что ты будешь? – Эмеральд незаметно спрятал флакон в карман.

– Достань и мне рыбки.

Голос старика был скрипучим, как шорох веток старого дерева, готового в любой момент обернуться вокруг своей оси и упасть на землю, кожа сморщена от соли, на всю жизнь впитавшейся в его волосы и тело. Но выправка и сила оставались в нем неизменны, словно пятьдесят четыре года хождения по морю на широком бревенчатом плоту с огромной сетью обернулись несколькими днями. Цвейник по-прежнему считался лучшим рыбаком на всем острове, через день выходил в море на промысел, и как тридцать лет назад, продавал улов тому же перекупщику на рынке, торгуясь до потери сознания, естественно, не своего, а перекупщика.

– Значит, на третий день следующей недели ты переезжаешь в замок?

– Да, дедушка. Так будет гораздо лучше. Ты ведь не думаешь, что я про тебя забуду? – Эмеральд помог старику сесть за стол и пододвинул к нему блюда со снедью.

Цвейник откашлялся, лукаво посмотрев на внука: