Прощай, Питер! - Николай Викторович Камелин

А так как дневники были открыты для других пользователей, мы могли заходить друг к другу и делиться своими мыслями в комментариях. Постепенно нам обоим захотелось попробовать себя в эпистолярном жанре и мы начали писать друг другу письма. Этих писем было написано великое множество, наша переписка продолжалось несколько лет.

Ники пишет Лису.

Привет, Лисенок!

Как твои дела? Как настроение? Все ли у тебя в порядке?

Спасибо за письмо! Ники любит получать бумажные письма. Их можно помацать лапками или спрятать под подушку. Можно читать их в автобусе, а можно на работе. Слышал, наши министры хотят отключить почту, как устаревший вид связи. Это просто дикость. Да и не получится у них – это из разряда баек про глобальное потепление.

Танцы – это классно, весело и прикольно. Ты говоришь, что весна это клево? Не знаю. Мне грустно этой весной. Грустно и противно. Я еще слишком хорошо помню все то, что пережил за последние пару лет. И знаешь, что грустнее всего? Ведь больше этого не будет, я знаю.

И это ужасно. Я боюсь, всего боюсь. Я пишу песни и никому не даю их слушать, я пишу стихи и нигде их не публикую, я не завожу друзей и не встречаюсь со старыми, не навещаю родственников. Иногда начинает казаться, что я сошел с ума. Я боюсь даже чувства радости от весны, потому что знаю – весна кончится, придет лето, за ним осень, потом зима и все повторится. Хочется спрятаться ото всех и не показывать нос из дому. Но тогда я знаю, что точно долго не протяну.

Еще пугает взрослая жизнь. Нищие на улице, темнота в подворотнях, смерть. Я, честно говоря, не хотел валить на тебя все это. Но не могу же я улыбаться и изображать радость. Я итак делаю это целый день. С тобой хочется быть откровенным.

Пусть с рациональной точки зрения я и неправ, меня гложет несколько проблем. Во-первых, ничто не увлекает меня серьезно – я все бросаю едва начав. Тот же кроулинг – восемь тысяч на винтовку, которая теперь собирает пыль. Во-вторых, вроде, я не разучился общаться. Все, что я говорю не в тему. И в-третьих я трушу. Я теперь трушу и это страшно. Я как заяц под елью. А ведь судьба всех бедных зайцев предрешена.

И я могу махнуть рукой и начать скакать козликом в поисках работы. Собрать снова группу, поехать на рыбалку. Но что будет дальше – этот страшный вопрос что дальше?. Знаешь, когда я думал только о себе все было легче. Но нельзя ведь всю жизнь думать только о себе. А еще я чувствую возраст. У меня безобразно провис подбородок, округлилось лицо, появилась одышка, болят почки и порой так колотится сердце, словно вот-вот умрешь. Я не влажу старые джинсы, ужас. Но все равно, каждое утро я встаю в 7:30 и ползу на работу, где мой зад будет сидеть одиннадцать часов с тем, чтобы выпить вечером пива и уснуть. А от пива я толстею и не влажу в джинсы, ужас!

Ну вот, видишь. Я ведь и помирать буду весело попукивая. Так, что внуки будут прыскать в кулачок. А мои дети будут говорить – вот умирает великий Мяо. Он мог бы рисовать картины и они изменили бы мир. Он мог бы писать. Ах как много интересного мог бы он написать для нас, раздолбаев. А какие чудесные у него были песни! Жаль никто их так и не услышит. А на могиле он завещал написать: «Здесь лежит Великий Мяо, часы приема: понедельник-пятница с 11:00 до 17:00, суббота и воскресенье – выходные дни». Вот, как будут говорить мои дети моим внукам.

Хотя нет, вот эпитафия, достойная пера Куприна или еще кого: «Пользуйтесь презервативами».

Ах милый Лис, именно ах! Все у меня наладилось. Так почему, почему нет моей жопке покоя? Куда несет меня река жизни? Ведь не нужны мне ни свет софитов, ни книжные салоны. Но почему же так грустно вечерами и так тоскливо по утрам? И неужели я, отбросив страх и стыд будущих неудач, снова расправлю черные крылья и полечу вперед?

Не знаю. Я смешон, а самые несчастные люди это комики. И еще, мне только двадцать три, а я уже такой маленький в этом мире лицемерия и двуличия. Мне говорят, что я думаю слишком много, но я не пойму как думать поменьше. Я сажусь писать книгу и не знаю с чего начать, ведь поток мыслей беспрерывно-бесконечен. И все это так бренно!

Я больше боюсь, что расправлю сейчас крылья и полечу как птица, но снова упаду, сраженный дробью людской зависти и непонимания. И я бы с радостью пошел им в пищу, но вот ведь трагедия – не едят здесь воронину. И сбивали меня всего лишь из спортивного интереса. Но ведь весна, хочется лететь. Как ужасно, до ломоты в костях, лететь хочется!

Вот и все мое к тебе письмо. Извини, если долго отвечаю. Твое письмо получил только позавчера.

Танцуй там красиво и богатей понемногу. Целую тебя в мокрый лисий нос. Пока-пока, московский друг!

Так уж повелось, что они использовали псевдонимы для своих журналов и эти псевдонимы перешли в переписку. Лис-Денис и Ники-вороненок. Возможно, это покажется наивным и немного глупым, но они были молоды просто играли. Лис всегда писал необычные письма – они приходили на цветной бумаге в интересных конвертах, с необычными перьевыми рисунками тушью на полях. Каждый раз это было что-то новенькое. В этот раз письмо пришло на синей бумаге.

Привет тебе, Ники!

Письмо мое придет к тебе много позже, чем ты его ожидал. Прежде всего потому, что пишу я его далеко не сразу по получении твоего. Мозги мои постоянно напоминают, что надо бы сесть и ответить, но садиться таки некогда. Не потому, что нет времени, а потому, что я разучился находить его на письма. Так что не жди, что я сразу сразу буду присылать тебе ответы.

Писать письма и правда становится для меня порой обременительным занятием, а сажусь я за них только тогда, когда эту обремененность не чувствую. И дело здесь не в адресате, дело во мне. В свое время я написал писем на три жизни вперед.

В последние месяцы мое основное занятие – это борьба с бытом. Быт заедает и не оставляет пространства для таких занятий. А я рычу изо всех сил и пытаюсь распинать