Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

И, следовало думать, не приедут вовсе, зачислив в одиозные фигуры царского режима. Барахтаются кое-как, губят основы порядка и государственности, возделывая почву для разгула черни.

В отличие от иных своих коллег и сослуживцев, Александр Сергеевич отчетливо предвидел дальнейший ход исторического развития. Керенскому ни при каких условиях не устоять на ветру, не взять в руки твердую власть. Мелковат для серьезных испытаний, чересчур склонен к позерству, к пустопорожней революционной фразеологии. На смену говорливому адвокатишке непременно придут большевики.

Случилось это даже раньше, чем рассчитывал тайный советник Путилов.

Смертельно испуганных членов Временного правительства заперли в казематах Петропавловской крепости. Из Смольного провозглашались ленинские декреты, окончательно взрывающие старый мир. На Дворцовой площади днем и ночью полыхали костры, возле которых толпились вооруженные рабочие и матросы.

Для Александра Сергеевича все это было равнозначно личной катастрофе. И не потому вовсе, что был он сказочно богат. Нет, другие теряли несравненно больше. Рядом с ними, с крупными промышленными магнатами, владельцами необозримых земельных угодий, миллионерами и банковскими тузами, выглядел он всего лишь маленькой, незначительной букашкой.

Тем не менее счел себя лично обворованным. Промышленники и владельцы земли лишались своих заводов и родовых поместий, отобранных декретами Советской власти. Немалая, конечно, потеря, чрезвычайно болезненная и обескураживающая, но ее восстановит время, ибо право частной собственности всегда останется незыблемым.

Своя потеря казалась ему трагедией, — он лишался мечты всей жизни. Большевистский эксперимент неминуемо закончится крахом, в этом он был убежден. Однако на ликвидацию его потребуются долгие месяцы, а возможно, и долгие годы. Кому он будет нужен тогда, постаревший, вышедший в тираж. На сцене засверкают новые кандидаты в цезари, молодые, победоносные. Стариков попросят уйти в тень.

Ненависть целиком заполнила сердце тайного советника, вытеснив все прочие человеческие чувства. Холодная, расчетливая и непримиримо злопамятная ненависть уязвленного самолюбия. Александр Сергеевич Путилов сделался яростным врагом Советской власти.

Врагов этих и без него насчитывалось сколько угодно. В одном Петрограде они составляли неисчислимый легион. Врагов могущественных, влиятельных, умеющих наносить тяжелые удары. Впрочем, немало было и способных лишь на бессильное шипенье из подворотни, на мелкие трусливые укусы.

Тайного советника интересовали, разумеется, только влиятельные и сильные недруги Смольного. Душа его томилась жаждой действий.

Как многие люди его круга, он мог бы бежать из столицы, обезопасить себя от возможных неприятностей. В Ростов-на-Дону, к примеру, где, накапливались противоборствующие силы, готовые развязать гражданскую войну, либо в эмиграцию, куда-нибудь в Париж, в Лондон, на худой конец, в сытый и недалекий Гельсингфорс.

Бегство он исключил, запретив себе даже думать об этом варианте. В Петрограде место истинному борцу, рядышком со Смольным, под боком у Чрезвычайной Комиссии. Волков бояться — в лес не ходить, а удары, нанесенные в Петрограде, подобны ударам в сердце.

Едва ли не первым организованным средством борьбы, доставившим уйму хлопот новым хозяевам жизни, сделался чиновничий саботаж.

Александр Сергеевич не принимал в нем участия и не очень одобрительно относился к этой затее кадетов, считая ее заранее обреченной. Большевики легко расправятся с саботажниками, отделив чиновничью мелюзгу от истинных вдохновителей стачки. С десяток крупных лиц уволят или посадят для острастки в тюрьму, а мелюзга как ни в чем не бывало примется за работу.

Примерно так все и разыгралось в ближайшие недели. Стачечные комитеты стали самораспускаться, с волынкой было покончено. Вдобавок агентам Дзержинского удалось раскрыть тайну финансовых источников, публично обвинив руководителей саботажа в хищении народных средств и прочих неблаговидных махинациях. Вышла конфузная история, комиссары Смольного могли радоваться.

Значительно серьезнее выглядели дошедшие до Александра Сергеевича сведения о тайном блоке офицерства четырех столичных полков — Преображенского, Семеновского, Волынского и Финляндского, — якобы созревшем в последние месяцы, с весьма решительными намерениями.

Надежные осведомители сообщили тайному советнику, что во главе военного заговора — генерал Борис Шульгин, давний приятель Карла Густава Эмилия Маннергейма, кончавший вместе с ним Пажеский корпус.

Еще говорили, что в заговоре участвуют эсеры, делегировавшие для связи известного террориста Филоненко, что штаб-квартира у заговорщиков в Экономическом клубе на Михайловской площади и что существует будто бы договоренность с генералом Маннергеймом: едва тот со своими войсками приблизится к Выборгу, заговорщики выступят в Петрограде.

Осторожненько, ибо разумная осмотрительность была его житейским правилом, он попытался наладить связь с руководителями блока. Без личных свиданий, конечно, — упаси господи от подобной глупости! Контакты возникли через третьих лиц, имя Александра Сергеевича вслух не произносилось.

Но информация из Экономического клуба оказалась огорчительной и разочаровывающей. Заговорщики эти при ближайшем рассмотрении выглядели безответственными, самонадеянными офицериками. Много пьют, еще больше болтают, и, что хуже всего, — никакой заботы о безопасности.

Полупьяный Шульгин, как ему доложили, восседая в клубном буфете, жалует георгиевскими кавалерами безусых восторженных юнкеришек. Явочная квартира у них где-то в Песках, у известной кокотки, связанной с чинами французского посольства.

В открытую ведутся разговоры о взрыве поезда с Лениным при отъезде большевистского правительства в Москву, о распределении городских объектов на предмет вооруженного захвата. Семеновцы якобы должны брать штурмом Смольный, а преображенцы — мосты через Неву, Петропавловскую крепость и здание Чека на Гороховой.

Слушал Александр Сергеевич своего информатора и едва сдерживал проклятья. Господи, что же это творится на белом свете и до какого бедлама можно дойти с подобными господами! Ведь ищейки с Гороховой также способны навестить Экономический клуб. Скорее других, пожалуй, осчастливят своим визитом, всё разузнают, всё разнюхают. Неужто эти самонадеянные тупицы не сообразили, с каким огнем идет игра?

Нет уж, увольте от медвежьих услуг безмозглых союзничков! В компании с идиотами он погибать не собирается.

Большевики — публика организованная, четкая, с военной дисциплиной. И бороться против них надо с помощью их же средств. Ни малейшей, следовательно, расхлябанности. Все должно быть законспирировано строжайшим образом. От телефонных разговоров следует отказаться. Почтовая связь пригодна лишь в некоторых исключительных случаях.

Блок четырех полков, как и следовало предвидеть, бесславно лопнул. Преображенцев разоружили в их же казарме на Миллионной. Приехали ночью на броневиках, наставили в упор пулеметы — и, пожалуйте бриться, милостивые государи, сдавайте оружие. Шульгин из Петрограда бежал. Успел дать тягу и Филоненко, объявившийся позднее в штабе атамана Каледина.

Да что там вспоминать, провалов было с избытком, не только этот. И все они доказывали, что нельзя безнаказанно нарушать золотое правило, которым руководствовался Александр Сергеевич. Хотите чего-то добиться в борьбе — умейте быть хитрыми и дьявольски изобретательными, учитесь искусству перевоплощения, обдумывайте каждый свой шаг.

Оставаться в Питере на положении безработного тайного советника было немыслимо. Выбрав удобный момент, Александр Сергеевич поступил на службу, не оскорбился предложенной ему