На распутье - Леонид Корнюшин

— Выхода у нас другого нету. С Богом! — Шуйский осенил племянника широким знамением.

Рослый, молодой, но уже прославленный во всей Московии племянник был люб и одновременно внушал опасение царю Василию: в нем он видел сильного соперника.

— Я боюсь оставить войско, — высказал опасение Скопин, — кто знает, что тут найду, когда ворочусь?.. Смогу ль тогда защитить и тебя и Россию от этого ворья?

— Да поможет Господь нам, мы все, племянник, в его воле.

— Однако, государь, стереги крепко пути к Москве, накажи воеводам, чтоб не ротозейничали. Чую, быть сильной сшибке. И скажу, государь, прямо, хочешь — сердись, хочешь — казни: твой брат Дмитрий все проворонит, ему нельзя доверять рати! А Иван — тот стелется перед хищными панами.

Василий Иванович, как ни неприятно было слышать такое суждение о сродственниках, не возразил племяннику, знал, что тот говорит правду.

…Михайло Васильевич себе в помощники взял четырех воевод и конвой. Шли весь день рысью. Догорал душный, в бездождье, суховейный август. Знойная сушь стояла над некошеными побуревшими травами. Остро, духовито на припеках пах полынок и чабрец. Гнулся к земле хлебный колос, но редко попадались мужики на нивах, все разбегались при их приближении. Людишки были до смерти перепуганы. В пути стало известно, что Ивангород перекинулся к самозванцу. Во Пскове только что уселся воеводою Плещеев, и народ овечьим стадом целовал крест, присягая тушинскому вору. У въезда в Орешек Скопина и его отряд остановили стрельцы:

— Убирайся, княже: воевода Михайло Салтыков не велел вас пущать. Мы стоим за Димитрия.

В Новгороде Великом ударили было в набат, на стогны[40] высыпал народ. Митрополит Исидор, худой, распаленный, посулил:

— Именем Господа прокляну вас, ежели будете смутьянить супрочь великого воеводы Михаилы Васильевича! Новгород всегда стоял за Шуйских.

Скопин перегнулся с седла к бунтующему купцу:

— Шляхту захотели посадить себе на шею?

Народ кое-как угомонили. За пыльные колокольни и тыны опускалось солнце. Наутро к воеводе был доставлен посланец графа Манфельда, Моне Мартинсон, — галантный кавалер с толстыми ляжками и тройным подбородком. Моншу Мартыныча поили крепкими винами день и ночь, у того уже отвисла челюсть, но он лишь посмеивался, помахивал куценькой ручкой, тряс бородкой:

— Секретаря его величества нельзя провести.

Когда Мартинсон протрезвел, сумели-таки договор учинить, — шведы обязались выслать царю Василию вспомогательный пятитысячный корпус Делагарди: три тысячи пехоты и две тысячи конницы, да еще порядочное число наемников, — с платой по 100 000 ефимок в месяц.

Швед выставил еще условие:

— Царь Василий не должен заявлять свои права на Ливонию — не только сам, но и его дети. Это укрепит твердый союз между русским царем и нашим королем против общего врага Сигизмунда.

Скопин заверил его:

— Русские всегда держат свое слово. Велите шведам, чтобы они чтили наши храмы и иконы, а также наши обычаи.

— Дело сделано, князь, однако не до конца: надо подождать до съезда в Выборге. Так повелел мой король.

Шведы также выговорили, что под их руку отойдет Корела со всем уездом, что шведская крона получит свободное хождение в России. Они выцыганили все, что было только возможно, и Михайло Скопин скрепя сердце от имени государя утвердил договор.

XIV

Светлое чувство радости и благодати охватывало Василия, сына Анохина, как только он входил в иконописную мастерскую: нигде он не испытывал такого душевного лада и умиротворения. Вдоль окон на скамьях сидели мастера в фартуках, в крепких сапогах, с окладистыми бородами, в чистых холщовых рубахах. Были тут и старые мастера из Палеха — люди крепкой веры, побывавшие во многих монастырях, не имевшие за душою ничего, кроме кистей и пары сменного белья. Многоопытные, они учили молодых суровой скитской жизни. Такой порядок был заведен начальником мастерской. Но не он стоял главою над иконописной братией — все находились под благотворным влиянием старого монаха Амвросия. Недаром сам святой старец Никодим, приходивший к иконописцам из глухого скита, наставлял:

— Старца Амвросия, милые братья, слушайте, бо в нем — Божье благоволение.

Амвросий — сивый, худой, крепкий духом, с тяжелыми, узловатыми, похожими на бурые древесные корни руками, живущий в келье Чудова монастыря, тяготился кремлевским житьем. Тут была высота светской власти, а старец не любил суеты. Он уходил, и не раз, от мирской жизни в пустынь лесов, но возвращал его труд иконописца. А призвал его к святому делу великий старец Никодим. «Иди, твое боголюбие, послужи отрокам: не то выведутся мастера, и того Господь не простит нам!» Старец Амвросий в государевой мастерской завел свои правила, и начальник Гужнов с покорностью подчинялся им. Старец учил: чтобы сотворить икону, надо «усладиться Духом Святым», быть очищенным от скверны. В первый приход Василия Амвросий долго и занозисто говорил с ним. Мастер сидел на обычном своем месте — под лампадою пред иконою, из-под навислых бровей глядя на новенького.

— Чтоб начинать грунтовку доски, стань к иконе и трижды повтори пред ликом Господа: «Прости, Боже, грехи мои!» Вымой как следует руки. Писать лик начинай очищенным, три дни постись и перед началом исповедайся. — Придирчиво оглядев доску, загрунтованную Василием, спросил: — То добре. Клеймы в Троице ты делал?

— Я, отец Амвросий.

— Похвально, чадо.

Дня через три старец подсел к Василию, когда тот писал образ архангела Михаила. Не выходило, это он чувствовал, не мог постигнуть той святой глубины, которая ему так чудно удалась тогда в яме, когда он, окованный цепью, писал образ Богородицы. Старец долго глядел на бледные черты образа, улавливая опытным глазом божественный просчет. Ему хотелось похвалить Василия, но он сдержался, следуя своему правилу: лучше недохвалить, чем перехвалить. Старцу нравились прилежание и усердие Василия, как тот корпел, дробя камни и подбирая глины на краски: что голубая, что охровая, что лазоревая вышли просто на славу! «Малый, кажись, даровит — однако ж зелен!» От Василия он перешел к другим молодым и, поглядев на их маету, подумал: «Надо ребяток свести в скит к отцу Никодиму». В конце дня он сказал:

— Завтра, чада мои, пойдем в скит.

Скит старцев был в глухом лесу, верстах в десяти от Москвы. Четыре землянки, поросшие мхом, да утлое строение, где трапезничала маленькая община, и крохотная деревянная часовенка, где они молились, — это и составляло их владения. В келье старца Никодима расположились несколько человек, монахов и странников, — все они с благоговением внимали отшельнику. Светлый ликом, белобородый, он сидел на скамье под образом Спасителя. Худой монах согбенно, на коленях, стоял пред Никодимом. Василий заметил золотое сияние, трепетавшее над головою Никодима, и, чудное дело, вдруг келья осветилась лучами, но это продолжалось лишь мгновение. Немыслимая благодать сошла в душу Василию. Из его глаз потекли слезы. О чем он плакал?.. Он бы на то не ответил.

— Припадите, сынки, к руке святого, — сказал Амвросий.

— Помните, братие, зачем посланы вы сюда Господом: любите все что ни есть на свете, всякое живое создание, не отриньте и грех человеческий, бо кто не грешен? — сказал старец, осеняя крестом Василия. — Да исполнится завет Господа Бога, и да сойдет благодать Духа Святаго на вас!

Душа Василия наполнилась таким счастьем, что он тихо рассмеялся, как никогда в жизни. Но не только он почувствовал свет и испытал детскую радость, Федька Рябой рыдал, как счастливый ребенок. Другой — Аниська, малый шальной, душа которого, казалось, заросла бурьяном, быстро, неистово крестился, при этом судорожно мотая большой головою. И будто из подсолнечной дали доносились слова святого:

— Помните, братие, что Господь рек ученикам своим: «Мир мой даю вам, не якоже мир дает, Аз даю вам. Аще от мира были бысте, мир убо любил свое, но якоже избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир. Обаче дерзайте, яко Аз победит мир». Так говорит Господь про гонимых, про избранных от Него, от Бога — и Он дает вам тот мир, который вы сейчас почувствовали. Ничто земное, братие, не сравнится с тем, что даруется от Господа Бога. Это и мир Божий. Счастье ваше, братие, что вы его почувствовали. Одного мгновенья достаточно, чтобы все помыслы и дела ваши осветились светом Господа, и вы уже не впадете во тьму греховности. Бо Господь чрез апостола Своего сказал: «Ни око не виде, ни ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыдоша благая, яже уготова Бог любящим Его». И коли напоились вы теперь такой великой радостью, то что можно, братие, сказать о той радости, которая Богом уготована в Его Царствии на небесах! Вы много страдали на грешной земле, и еще в здешней жизни Господь удостоил вас немыслимой благодати, бо творите вы во имя Его. Да сбудутся слова Господни: «Терпящие же Господа, тии изменят крепость, окрилотеют, яко орлы, потекут и не утрудятся, пойдут и не взалчут, пойдут от силы в силу, и явится им Бог богов».