Старосветские убийцы - Валерий Введенский

— Игорь Борисович с год назад Северского на свадьбу дочери пригласил, — стал вспоминать Михаил Ильич. — Что Василий Васильевич игрок, Юсуфов знал, старался из дворца не выпускать. Но сами понимаете, свадьба. Однажды Северский сбежал и вернулся через сутки. Проиграл все-все. Плакал! Мать жалко, кузена жалко. Всех по миру пустил. Юсуфов сжалился, у шулеров долг выкупил. Но срока дал год, не более!

— А где Северский деньги нашел? — спросил Тоннер. — Сумма-то немаленькая!

— Елизавета Петровна согласилась помочь, — пояснил Павел Игнатьевич. — Сначала хотели после свадьбы сразу ехать в Петербург, расплачиваться. Сомневался Северский, что Юсуфов на свадьбу прикатит, хотя приглашение ему послал. Но тот отписался: мол, сам не могу, болею, приедет доверенное лицо.

— Я и приехал, — встрял Рухнов.

— И не побоитесь такие деньжищи в Петербург везти? — удивился Киросиров. — Мы-то разбойников переловили, а вот на Псковщине…

— Боюсь, не то слово! Умолял не посылать. Куда там! С Юсуфовым разве поспоришь. Пришлось ехать. Но я Василия Васильевича специально попросил, чтоб мою миссию в тайне держал. Узнает кто, каюк мне. А вчера вечером княгиня вызвала, обрадовала. Самой, говорит, надо в Петербург, там и рассчитаюсь. Мне, сказала, не страшно — муж поедет со мной, а еще Шулявский, да и вы присоединяйтесь. Я от радости и напился.

— Деньгами хотела отдать или векселем? — спросил Тоннер.

— Не знаю, — пожал плечами Рухнов. — Слава Богу, до дела не дошло.

— Векселем, я вчера привез, — сказал Пантелей. — Потому и торопился! Лиза обязательно к свадьбе просила. Вексель первостатейный — от петербургского купца первой гильдии Скачкова.

— За товар рассчитываетесь? — спросил Терлецкий. Он притомился кругами ходить и наконец сел за стол.

— Нет, первый раз в жизни попросила заплатить авансом. Говорит, денег свободных нет, выручай, Пантелей.

— А вы про вексель знали? — спросил Павла Игнатьевича Терлецкий.

— Знал, конечно. Вчера и воочию видел.

— Вексель при Елизавете Петровне был?

— Да. На ночь в бюро положила.

— Которое в кабинете князя?

— Оно самое!

— Всем оставаться на местах! — Терлецкий вновь вскочил. — Урядник, пойдемте посмотрим. До бумаг в кабинете мы так и не добрались. Павел Игнатьевич, давайте-ка с нами.

Когда следователи вышли, Денис наконец спросил о наболевшем:

— А что с Катей Северской произошло?

— С Катей? — Пантелей удивился. — Дочкой Александра Васильевича?

— Да! — коротко ответил Денис.

— Говорят, из окна выкинулась. Ее Анна Михайловна в монастырь на лечение отправила, а она…

— А чем болела?

— После смерти отца, говорят, сознание помутилось.

— Когда девочки созревают, это происходит часто, — встрял долго молчавший Роос, — взять, к примеру, Жанну д'Арк — голоса слышала…

— А Катя была похожа на мать? — задал новый вопрос Угаров.

— Как любая дочь! Не две капли воды, но что-то общее было…

Тоннер удивленно посмотрел на Дениса: к чему гнет?

— А куда пропали семейные драгоценности? — спросил Пантелея Роос.

— Александр Васильевич их спрятал. А куда — сказал только Кате. И оба погибли. Слышал, Василий Васильевич клад в парке долго искал…

— Но нашел его кто-то другой, — сказал Роос.

— Их нашли? — удивился Пантелей.

— Недавно в Париже я видел сережки, которые изображены на портрете, — начал было Роос.

— Княгиня Ольга их очень любила, — перебил Пантелей. — Как же! Подарок императрицы! Всегда надевала! Раз в Париже видали, значит, французы выкопали, что в имении квартировали!

В столовую вернулись следователи и Павел Игнатьевич.

— Нет в бюро векселя, — сообщил Терлецкий.

— Пропал? — ужаснулся Пантелей. — Надо купцу Скачкову отписать, чтоб денег не выдавал. Такая сумма!

— Не торопитесь, Акимыч! Уверен, он у Елизаветы Петровны, — успокоил купца Павел Игнатьевич.

— На всякий случай…

— Господин управляющий, ответьте как на духу: так ли хороши дела у вашей барыни? Может быть, она разорена? И сбежала, прихватив вексель? — глядя испытующе в глаза Павлу Игнатьевичу, спросил Терлецкий.

— Чушь собачья! Она вином по всему миру торгует, виноградник во Франции, дом в Марселе, дом в Париже! Что ей пятьсот тысяч! Да вы на ожерелье взгляните — никак не меньше стоит!

— Что за ожерелье? — насторожился Терлецкий.

— Мари, открой шкатулку. Господа ожерелье посмотреть хотят, — велел управляющий.

Мари открыла шкатулку ключом, который висел у нее на цепочке. Терлецкий достал ожерелье.

— Вот те раз! — присвистнул Рухнов.

Блеск императорских бриллиантов был великолепен. Да и камни как на подбор — крупные, прозрачные, как хрусталь. Даже Боровиковский не сумел в полной мере отразить их красоту.

— Это Ольги Борисовны ожерелье! — первым пришел в себя Пантелей. — Моей хозяйки бывшей! Откуда оно у Лизы?

— Павел Игнатьевич, откуда у Северской ожерелье? — Федор Максимович почесал залысину.

— Не знаю! — поспешил ответить управляющий. — Сегодня впервые увидел. Вчера хозяйка поведала, что в спальне есть тайник. Велела достать ожерелье к отъезду в Петербург.

— Интересно…

— Ожерелье у мадам давно, — вдруг сказала Мари. — Не здесь купила, из Франции привезла, побоялась там оставлять.

— Мари, сколько тебе лет? — спросил Терлецкий.

— Восемнадцать.

— А говоришь, ожерелье у Северской давно. Барыне, небось, всего пару лет как служишь?

— В десять лет я стала сиротой. Мадам и взяла меня. Еще месье Камбреме был жив.

— Действительно давно. Мадам драгоценности любит?

— Что вы? Терпеть не может! Говорит, одни вороны блестящее любят! Только для иноземных купцов надевала — богатством поразить.

— Мари, — вступил в расспросы Тоннер. — А пана Шулявского вы знаете?

— Да. Он после смерти месье Камбреме появился. Они с мадам были друзьями.

— Любовниками? — не обинуясь уточнил Киросиров.

Девушка, несмотря на смуглую кожу, зарделась.

— Да, — смущенно произнесла она. — Но потом Шулявский пропал. А недавно явился сюда, в имение. Мадам его не приняла, угрожала собак спустить. Я удивилась, увидев его на свадьбе. Как он сюда попал?

— Мост поджег, приехал к князю искать приют, — пояснил Терлецкий.

— Поляк мне сразу не понравился, — признался Павел Игнатьевич. — Кстати, где он? Уехал?

— В леднике. Его застрелили.

— Какой ужас! — воскликнула Мари.

— Мы подозреваем, что недавно он в Париже украл сережки, которые с этим ожерельем составляют комплект, — сообщил Терлецкий.

В столовую ворвался Митя, который ходил проведать старую княгиню:

— Анне Михайловне хуже. Скорее!

Тоннер вскочил с места. В коридоре он едва не столкнулся с Николаем, тащившим упиравшегося мужика в тулупе. Следом за ними шел смотритель Сочин.

У Анны Михайловны начинался второй приступ. Размахивая правой рукой, она громко кричала:

— Катя, Катя, не убивай Васеньку! Катя, Катя! Я знаю, это ты! Пожалей!

Глазьев уже делал кровопускание.

«Четвертый покойник будет исключительно на моей совести», — попенял себе Тоннер.

— Вот скажите, Павел Игнатьевич! Князь умер, а кто его наследник? — Появление Мити натолкнуло Терлецкого на интересную мысль.

— Жена, — не задумываясь, ответил управляющий.

— А если та сбежала или пропала?

— Тогда мать!

— Она при смерти.

— Точно не знаю, — сказал Павел Игнатьевич доверительно, — но краем уха слышал, что завещание князя составлено в пользу господина Карева.

— А это кто?

— В пользу Мити, кузена, — пояснил Павел Игнатьевич. — У того и свое имущество имеется, наследство от матери. Деревенька в пятьдесят душ где-то в Нижегородской губернии.

Николай затащил ямщика в столовую:

— Лиходей доставлен!

Киросиров подскочил к ямщику:

— Ты сжег мост?

Ямщик молчал.

— Отвечать, когда спрашиваю! — Киросиров ударил несчастного в живот.

Ямщик согнулся.

Терлецкого страшно раздражала толпа людей в столовой. Прямо театр, а не следствие!

— Господа! — Терлецкий встал и громовым голосом обратился к собравшимся. — С этого момента участие посторонних лиц в следствии прекращается. Покидать имение без моего разрешения нельзя. Прошу всех удалиться.

— А ожерелье? — спросил Павел Игнатьевич.

— У меня побудет!

Управляющий дернул за рукав Киросирова. Федора Максимовича знать не знал, а тут такая ценность!

Урядник успокоил:

— Ручаюсь! Никуда не денется.

— Может, лучше генералу доверить? — предложил Павел Игнатьевич.

— Пусть у генерала, раз вам так спокойнее, — согласился Федор Максимович.