Старосветские убийцы - Валерий Введенский

— Всему свое время. Где гуляли? У беседки над оврагом?

— Где это? — спросил Тучин.

— Как из дома выйдешь — налево вдоль пруда, — пояснил Митя.

— Нет, я направо пошел. Верстах в трех нашел живописное озеро, там и рисовал.

— Озеро находится в имении Растоцких, — заметил Митя.

— Я не знал, пограничных столбов не заметил, — парировал Тучин.

Урядник тяжело задышал:

— Рисовал, говоришь?

— Киросиров, успокойтесь, — осадил его Терлецкий. — И, кстати, как вас по имени-отчеству?

От простого, казалось бы, вопроса Киросиров смутился. После длинной паузы еле слышно пробормотал:

— Павсикакием Павсикакиевичем [6].

У Тоннера на душе кошки скребли. Врач, называется! Старая княгиня ни жива ни мертва, а я не у постели умирающей, а здесь сижу! Допрос мне интересно послушать! Правда, Глазьев около Анны Михайловны остался — случись что, позовет. Терлецкий вернулся к допросу:

— Рисовали в альбомчике? Голубеньком таком?

— В нем, — подтвердил Тучин.

Терлецкий вытащил альбом и открыл на последнем рисунке:

— Говорите, пруд?

Тучин потянулся за альбомом через стол.

— Обождите, обождите, я еще полюбоваться хочу. — Федор Максимович ловко накрыл тетрадочку огромной рукой.

— Да как вы посмели чужую вещь взять? — возмутился Тучин.

— Так он на камине валялся, любопытство одолело, — спокойно ответил Терлецкий. — Пикантный пруд получился, не находите?

— Вы — низкий человек!

— Неужели? Всегда считал, что высокий. — Федор Максимович привстал. — Девушку с натуры рисовали?

Тучин молчал.

— Вы у Павсикакия Павсикакиевича глухоту заподозрили. — Терлецкий с трудом выговорил мудреное имя-отчество и решил впредь называть Киросирова урядником. — Никак и сами страдаете?

Тучин молчал.

— Девушку с натуры рисовали? — повторил вопрос Терлецкий.

— По памяти.

— А эти рисунки? — Терлецкий пролистал альбом, открывая рисунки с Шулявским. — Тоже по памяти?

Тучин кивнул.

— Подвела она вас. Дырка-то в виске у него!

— У кого? — не понял Тучин.

— У Шулявского.

— Как в виске?

— Не помните, куда попали? В висок! С двух шагов стрелять изволили? Чтобы убить наверняка?

— Шулявский убит?! — вскричал Тучин. — Когда? Где?

— Рано утречком, у той беседочки.

— Я его вчера рисовал. Пришел в комнату, никак после дуэли не мог успокоиться. Вот и представил Шулявского на Страшном суде. Денис, скажи, я не в первый раз такой сюжет пишу. Помнишь итальянца того?

— Я готов подтвердить. Картину «Страшный суд» Тучин давно задумал, рисунки с Шулявским — вариант эскиза. В предыдущем альбоме похожий имеется, но с другим главным героем, — поспешно подтвердил Денис Угаров.

— Тем эскизом пусть итальянская полиция занимается, — процедил Терлецкий. — А за убийство Шулявского вы ответите перед российским судом.

— Какой суд? Не убивал я поляка, даже не собирался!

— Не собирались? Про вчерашнюю дуэль запамятовали? — Терлецкий, как и урядник, был уверен, что юноша сознается быстро, но тот упирался. — От примирения вы отказались, договорились продолжить…

— Да, договорились, — подтвердил юноша. — Шулявский в Петербург собирался, мы тоже. Там бы и закончили.

— А вы ждать не стали. Пригласили поутру, для отвода глаз колышки воткнули, черту нарисовали, а потом подошли и с двух шагов выстрелили.

— Как вы смеете! Я не убийца! Все утро у озера рисовал!

— Что вы говорите? Кто-то подтвердить может? — быстро спросил Федор Максимович.

— Маша Растоцкая. У озера она мне свидание назначила.

— Стало быть, врали! Девушку с натуры рисовали.

— Не врал. Маша не пришла.

— Почему?

— Не знаю. Целое утро ждал. Мы условились на шесть утра.

— А в котором часу в усадьбу вернулись?

— В одиннадцать!

— Столько ждали?

— Да! Когда влюблен, можно вечность ждать.

— Точно! А еще можно свою Джульетту в обнимку с чертями изобразить!

— Это я со злости, что не пришла.

— И правильно сделала.

— В обнимку с чертями, — передразнил Тучин Терлецкого, листая альбом. — А сами на память три листа вырвали!

— Я бы всю вашу мазню в печку кинул! — окрысился Терлецкий.

— Саша, на камине я нашел альбом уже с выдранными листами, — сообщил Угаров. — Подумал, что ты сам неудачные вырвал.

— Ты нашел? — Тучин повернулся к Денису. — Спасибо, друг! Не только посмотрел, но и другим показал.

— Комедию ломаем? Сознаваться не хотим? — потерял терпение Терлецкий.

— Не в чем мне сознаваться. Рисовал все утро на пруду.

— В одиночестве?

— В одиночестве. Искусство уединения требует.

— Ладно, предъявим другие доказательства. Доставайте, — Терлецкий на миг запнулся, — господин урядник.

Киросиров достал из кармана пистолет.

— Узнаешь?

— Я с вами свиней не пас, Павсикакий… Как вас там по батюшке?

— Что? — вскочил урядник.

— Дерзить прекращайте, — строго одернул Тучина Терлецкий. — Убийцам не выкают, привыкайте. Пистолет узнаете?

— Похож на тот, что Шулявский князю подарил.

— Похож, — согласился Терлецкий. — Гришка, принеси-ка футляр красного дерева из трофейной. Сейчас проверим.

Слуга неспешно зашаркал по анфиладе. Федор Максимович взял пистолет в руку.

— Для вашей дуэли пару зарядили. А этот разряжен!

— Если помните, пистолет у меня Павсикакий Павсикакиевич отобрал. — Имя и отчество несчастного урядника Тучин произнес уничижительно, и Киросиров сжал кулаки.

— Помню, — согласился Терлецкий. — Но взять оружие снова труда не составляло.

— Я не брал.

— Что вы говорите? Почему же его в вашем комоде нашли?

— Пистолет? Кто?

— Слуга ваш, Данила. А в вашем сюртуке — ключ от комнаты Шулявского. Поляк воров боялся, комнату всегда закрывал. Ключ-то зачем вам понадобился? Деньги из карманов вы забрали. Думали, в комнате еще найдете?

— Как вы смеете?! — Если бы стол не разделял Тучина с Терлецким, то Александр схватил бы переводчика за грудки. — Как вы смеете потомственного дворянина в воровстве подозревать?!

— Сознавайся, мальчик, — по-отечески посоветовал Веригин. Долгий допрос утомил генерала. — Покаяние душу облегчает.

— Павел Павлович, не в чем мне сознаваться! Сами подумайте, мог ли сын Владимира Тучина человека убить? — Саша занервничал. Все складывалось против него. — Пистолет мне подбросили, и ключ тоже.

— Подбросили? — ехидно спросил Терлецкий. Упорный попался постреленок. — Кто, позвольте спросить?

— Не знаю, — ответил Тучин. — Убийца, кто же еще?

— Может, имя назовете?

Тучина осенило:

— Назову! Данила, мой слуга.

— Что?! — тут привстал и Терлецкий.

— Он подбросил. Вернее, просто наврал, что в моих вещах пистолет нашел.

— Ваше высокопревосходительство, — обратился к генералу Терлецкий, — не в службу, а в дружбу. Сходите за Данилой.

— Конечно, конечно! — Генерал заданию обрадовался. — Мне полезно пройтись, кости размять. Вот моя тетушка двоюродная себя берегла, ходила мало. Больше сидела. А в старости, когда артритом заболела, перестала двигаться совсем. Пусть, говорит, слуги меня носят. Эти несчастные восемь теткиных пудов с утра до ночи и таскали. Утром — променад по парку два часа, днем — в церковь, а вечером тетушка на балы любила ездить.

Даже Терлецкий отвлекся:

— Что же она там делала?

— Сплетничала, кости знакомым перемывала. А когда любовь приключилась, танцевала.

— Танцевала?! — изумился Роос.

— Представьте себе! Лет тридцать вдовствовала, а тут старичку-сенатору какому-то вскружила голову. Он, не в пример ей, живой был, танцевать любил. Так они и вальсировали: обхватит он тетушку, а сзади четверо слуг ее кружат.

— Так они поженились? — спросил американец.

— Не успели. Тетушка от заворота кишок умерла. Оказывается, даже чтоб опорожниться, ходьба требуется. Во как! Жизнь, она — в движении. Ну, я пошел.

Гришка внес в столовую краснодеревный футляр. Урядник сразу же его открыл. Внутри лежал только один пистолет.

— Вы говорили про дуэль, — напомнил Терлецкому Тучин. — Почему второй пистолет в шкатулке?

— Драться честно вы и не собирались. Шансов не имели. Шулявский, не в пример вам, стрелком был отменным. Зачем второй пистолет? Одним обошлись!

— Я не убивал Шулявского!

— Да, да, это Данила, я помню. Позвольте спросить, зачем?

— Мне отомстить!

— Чем-то пред слугой провинились? — с иронией спросил Терлецкий.

— Ему в обед сто лет, а задумал жениться на местной девке какой-то. Я и напомнил, что мое согласие требуется. А я не позволю! У нас в имении девок пруд пруди, кой черт чужих выкупать?