Будни революции. 1917 год - Андрей Светенко

прошли чествования лирического тенора русской оперы номер 1. Любопытно, что певец в тот момент был не только ведущим исполнителем театра, его визитной карточкой, но и начальником труппы. Должность его называлась по-революционному – комиссар театра. Это было частью новой системы назначений после свержения монархии. Временное правительство назначало своих представителей во все действующие организации и органы власти, вне зависимости от того, будь то театр или городская управа, – и руководитель назывался комиссаром. И в данном случае выбор неудивителен, в расчет принимались не административные таланты, а именно что талант, громкое имя при, разумеется, условии, что этот талант или эта яркая фигура общественной жизни готовы служить новой России, придя на смену старой чиновничьей бюрократии.

Однако в этот день Большой театр привлек к себе всеобщее внимание совершенно иным образом. Газета «Время» опубликовала статью-разоблачение под заголовком «Тайны министерской ложи»: «В Большом театре случайно сделано открытие довольно скандального и пикантного характера. Как известно, в бенуаре находится бывшая царская ложа, над ней, в бельэтаже, великокняжеская, по бокам с одной стороны – директорская, с другой – министерская. Во всех четырех, помимо маленьких фойе, имеются уборные. Прежде в эти ложи доступ был, конечно, закрыт. В них сидели высокопоставленные зрители, теперь же тут помещаются канцелярии комиссаров и труппы, а сами ложи открыты для членов Совета рабочих и солдатских депутатов, политических амнистированных, журналистов и прочее. Им-то и открылась потаенная страница жизни Большого театра при старом режиме. Оказывается, в министерской ложе, в коридорчике, ведущем в уборную, на стене, на высоте человеческого роста, находится дверца в виде отдушины. Она запирается на ключ, и если ее открыть, то откроется витая решетка, за которой можно узреть соседнее помещение – а это комната, гримерная, в которой переодеваются участвующие в спектакле артистки балета. “Балетоманы”, потушив электричество в коридорчике, сколько угодно могли наблюдать за дриадами, нимфами и русалками в трико и без оного. Этот секретный глазок никогда не вызывал подозрений, имея вид безобидной отдушины, каких в театре сотни. Окошечко, впрочем, служило и для других целей, соединяя приятное с полезным. Через него не только было все видно, но и прекрасно слышно. Так что окошком пользовались и осведомители конторы. Всякое высказанное кем-нибудь из артистов недовольство немедленно передавалось начальству». Как говорится, два в одном – и пошлость, и политика. Характерное сочетание для того текущего момента. Любопытно, что обнаружили секретное окошечко и сообщили о нем – и руководству театра, и прессе – зрители из числа новой элиты, члены Московского совета солдатских депутатов.

Пресса, как видим, новость подхватила, не оставив в стороне и фигуру Леонида Собинова: «Комиссар Большого театра теперь занят розыском того лица, у которого постоянно хранился ключ от секретного окошка. Лицо это упорно не объявляется, но Собинов не теряет надежды его найти».

15.05

В эти дни – начало мая 1917 года по старому стилю – жители Москвы с удивленным недоумением читали расклеенные в большом количестве по всему городу воззвания и листовки: «Товарищи воры и грабители! Мы живем сейчас, как затравленные звери, принужденные насилием добывать себе пропитание или помирать от голода, ибо “честные и сытые” люди не допускают нас к честному труду. Каждый день множится озлобление против нас и наше против всех… Все на митинг в Харитоньевский переулок, у здания работного дома». Теперь это может показаться чудовищным фейком. А ведь было на самом деле – митинг уголовных элементов, протестующих против травли и преследований со стороны общества. Газета «Утро России» писала: «Авторы воззвания – амнистированные революцией воры Сергей Муров и Иван Брыкин приглашали преступников на митинг, и призыв их нашел отклик. Около ста человек собралось у здания работного дома. Выступающие отмечали, что все русское общество теперь страшно раздражено против преступников, несмотря на амнистию. Ежедневно в городах России совершаются страшные самосуды. Ораторы яркими красками описывали ужасные случаи – то выкинули из окна вагона, то сбросили с третьего этажа… Толпа чинит самосуд сплошь и рядом.

“Временное правительство отменило смертную казнь, а толпа ввела казнь в свой обиход”, – горько жаловался один из выступавших. Он отметил, что в документах, которые выдает бюро по амнистии, всегда есть отметка об уголовном прошлом, а с ней никто не принимает бывших уголовников на работу. “Мы не родились преступниками, голод и нищета заставили нас воровать и грабить, – подчеркивали другие ораторы. – Сейчас никто не дает нам чистого документа, не поддерживает нас морально. Нам надо найти выход самим, создать свою организацию, свою газету, надо порвать со старой жизнью”».

Все-таки моральную поддержку собравшиеся получили. На митинг пришел член Московского совета от социал-демократической фракции рабочий Васин, пришли известные правозащитники того времени – профессор Михаил Гернет, эксперт по уголовному праву, автор капитальной монографии «История царской тюрьмы», революционерка Екатерина Кускова, оппонент Ленина, автор теории экономизма – идеологии, ограничивавшей рабочее движение борьбой за социальные права и экономические блага. Они призвали бывших уголовников бросить преступную жизнь, обещали материальную поддержку, помощь в организации собственной газеты.

Теперь понятно, откуда у Ильфа и Петрова в «Золотом теленке» сюжет про Сухаревскую конвенцию – собрание мелких уголовников – детей лейтенанта Шмидта, решающих свои профессиональные проблемы. Гротеск, пародия на подлинную гражданскую активность. Однако весной 17-го года все это было на самом деле. И представитель Московского совета на том митинге всерьез пообещал, что паспорта амнистированным преступникам скоро начнут выдавать без отметок об их уголовном прошлом.

16.05

В эти дни сто лет назад – а по старому календарю это было начало мая 1917 года – революционная смута проявлялась даже в погоде. К Москве подошел невиданной силы холодный атмосферный фронт. Город накрыло снежной бурей. Было прервано железнодорожное сообщение, из-за обрыва проводов нарушилась телеграфная и телефонная связь. Жители старой столицы в массовом порядке выражали недовольство действиями городских властей и, современным языком говоря, жилищно-коммунальных служб. В городе итак уже перестали убирать улицы и вывозить мусор, а природная стихия усугубляла катастрофическую ситуацию. «Московские ведомости» писали: «Тротуары, заваленные мокрым снегом, нигде не расчищаются. Спрашивается, где они, граждане-дворники, устраивающие митинги с единственной целью – назначить себе жалованье от 100 рублей и выше? Между тем пешеходы идут по улицам по щиколотку в воде, скользят, падают. Вот такие пертурбации переживаем мы во всем – на земле, в воде и в воздухе». Кроме погодных, было и немало поведенческих аномалий. Газеты столь же активно обсуждали множившиеся проявления анархии, безрассудства. «Московские ведомости» сообщали: «Хулиганские выходки случаются теперь почти ежедневно, и удивительнее всего – они имеют как бы успех. В Евпатории какие-то неведомые субъекты, приведя с собой команду солдат, произвели среди