Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

обратно и рассмеялся. Тело как не его. А ну-ка… С третьего раза удалось встать и остаться стоять. Но почему он голый? Мама сердится, когда он ложится спать без пижамки, а вещей его нет, и, как раздевался, не помнит. Совсем интересно. Он снова качнулся, шагнул к окну и, не устояв, сел на пол. Он что, ходить разучился?! Смешно!

Он сидел на полу и смеялся, когда распахнулась дверь. Всё ещё сидя на полу, он повернулся к вошедшей… но это не мама! Кто ты? Он медленно, раскачиваясь и помогая себе всем телом, встал, оказавшись почему-то выше неё. Но она же взрослая, а он – мальчик. Смешно. Шагнул к ней. Она испуганно попятилась.

– Тётя, вы кто? – спросил он по-русски.

Услышав смех, Элли обрадовалась и побежала к нему. Неужели очнулся?! Но когда он, голый, высокий – выше неё на голову – весь в шрамах и рубцах, жутко ухмыляясь, пошёл на неё, она испугалась. Беспамятный! О них такое рассказывали…! Нашарив за спиной ручку, она выскочила из спальни и захлопнула дверь. И даже плечом её прижала. И только услышав новый шум падения, поняла, что он что-то говорил ей, спрашивал о чём-то.

Почему она убежала? Что это? Он шагнул следом за ней, но не удержался на ногах и упал, больно ударившись головой. И опять ничего не стало…

Выждав немного, Элли осторожно приоткрыла дверь. Он лежал ничком в двух шагах от двери. Элли вошла, тронула его за плечо. Нет, опять как раньше. Она уже привычным усилием подхватила его под руки, подтащила тряпочное безвольное тело к кровати, подняла и уложила. Укрыла одеялом. И остановилась над ним. По-детски удивлённое выражение, страшное на взрослом лице. Неужели и впрямь… беспамятный. Мужчина с разумом ребёнка. Зачем он Джимми?

Но Элли уже понимала – зачем. По-детски послушный и по-взрослому сильный. Верящий всему, что ему скажут, и ничего не понимающий в жизни. Жалко парня, но она уже ничем не сможет ему помочь. Разве только… научить есть, умываться, пользоваться одеждой и туалетом. В последний раз Джимми, уже уезжая, ей сказал:

– Начнёт трепыхаться, дашь ему этих таблеток. Притихнет.

Элли прошла в холл и взяла с камина пузырёк, встряхнула. Совсем обыкновенные с виду белые маленькие таблетки. И ни этикетки, ни надписи. Что подмешал туда Джимми? От него всего можно ждать. Нет! Элли решительно положила пузырёк обратно. Нет. Раз он смог встать и заговорить, то… то она сможет… Объяснить и договориться. А сейчас пусть полежит, поспит. Она зайдёт к нему потом, после…

Графство Дурбан

Округ Спрингфилд

Спрингфилд

Центральный военный госпиталь

Смена шла как обычно. Острота первых дней давно притупилась, и дежурство у Чака и Гэба стало обычной рутиной. И теперь работали здесь все. Даже Джо с Джимом, хотя у Джима были, оказывается, к ним свои счёты. Ну, не совсем к ним, но к таким же. Да ещё Новенького не ставили. Но тот совсем неопытный и в палаты – любые – не допущен, только на дворовых работах пока.

Чак стал совсем тихим. Как в «чёрном тумане». Лежал неподвижно, никого не задирал и, пока его впрямую о чём-то не спросят, молчал. Гэб фактически стал таким же. Ни на что не жаловался и тоже целыми днями лежал. Только что в уборную ходил и ел сам. Они оба ни о чём больше не спрашивали и ничего не просили.

Жариков решил, что лучше пока оставить их в покое. Они должны это пережить сами, самостоятельно. Ну, почти самостоятельно. Кроме того,… кроме того, появились новые обстоятельства. И новый пациент. И, кажется, именно здесь он найдёт ключ к Чаку и Гэбу. И парням. И сведёт счёты с Юркой. За того индейца. Ах, как он нужен! Человек, преодолевший всё сам, выдержавший невозможное. Ну, ничего, Юрка у него покрутится. Юрий Анатольевич Аристов. Великий хирург. Хирург, может, и великий. Но здесь… здесь командовать парадом будет не он.

Жариков убрал книги и записи в сейф, аккуратно запер его и посмотрел на часы. Так, теперь последний обход и на боковую.

В отсеке тихо. Андрей и Майкл – теперь Михаил – прилежно зубрили русский в дежурке. Жарикову они обрадовались, расплылись в радостных улыбках и пригласили на чай. Как же упустить законный повод увильнуть от домашнего задания?! Жариков улыбнулся в ответ – улыбки у парней! И не захочешь, а ответишь – и поблагодарил.

– Только больных посмотрю.

– Ага, – кивнул Андрей. – Я подогрею тогда, да?

– Нам… с вами? – встал Майкл.

– Как хочешь.

– Делай чай, я на обход, – важно сказал Майкл, выходя за Жариковым.

Чак и Гэб спали. Или делали вид, что спят. Жариков не стал заходить к ним в палаты. Только посмотрел через стекло. Майкл держался рядом, вопросов не задавал и с высказываниями не лез, хотя чувствовалось, что высказаться ему хочется и весьма.

Когда они вернулись в дежурку, чай у Андрея уже был готов. Заварной чайник накрыт сложенным вдвое полотенцем, печенье на тарелке, джем в розетках, чашки наготове.

– Ну, молодец, – похвалил Жариков.

– Да? – обрадовался Андрей. – Всё правильно, так?

– Так-так, – улыбнулся Жариков.

Сели к столу. Андрей по праву хозяина разлил чай, и первые полчашки выпили в молчании.

– Иван Дормидонтович, – начал Майкл, сочтя момент подходящим. – У Чака депрессия, «чёрный туман», так?

– И так, и не так, – невольно нахмурился Жариков. – У него всё не так. Весь процесс.

– А у Гэба? – спросил Андрей. – Он ведь так и не загорелся. Может, он притворяется? Как это? А, си-му-ли-ру-ет. Правильно?

– Сказал правильно, – Жариков, не отдавая себе отчёта, сел по-другому: локти на стол, зажатая в ладонях чашка перед глазами. Смотрит на пар, а видит… – Нет, это не симуляция. Глубокий кризис. Не взрыв, а процесс. Он не хочет гореть, и боли нет…

– Хоти, не хоти, а когда загоришься, то всё, – пожал плечами Майкл, – от боли не уйдёшь.

– Крис, тьфу, Кирилл говорит, что их не кололи, оттого они и горят… по своему желанию, – сказал Андрей.

– Может, и так, – согласился Майкл.

Жариков уже не раз слышал об этом. Парни часто упоминали уколы, говоря о различиях между спальниками и телохранителями. Но только упоминали, вскользь, не останавливаясь на этом. И выходит… выходит психогенный характер боли. И суггестивность паралича. Но нет кода проникновения. А проламываться наугад… возможно, но результат непредсказуем.

– Иван Дормидонтович…

Жариков вздрогнул и посмотрел на парней, улыбнулся их тревоге.

– Задумался, извините.

– Не за что, – улыбнулся Майкл.

А Андрей объяснил:

– У вас глаза стали… как в отключке, – последние слова он