Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Поддакнул Киселев, зам. зав. Отдела соцстран, известный мастодонт сталинизма. Хотел было отмолчаться Стукалин (зав. пропагандой), но Загладин, сидевший напротив, апеллировал к нему. И тот нехотя тоже поддакнул.

А Пономарев отреагировал так: «Подумаешь, капризный. Обидно, видишь ли, коробит. А не коробит, что он загубил перед войной весь цвет вооруженных сил и армиями пришлось командовать командирам рот?! Сколько это стоило народу? Сколько погибло из-за этого (одного этого только!) людей?!»

На этом дискуссия и кончилась.

Однако, просмотр фильма был предварительный, на уровне Отделов. Они, конечно, дали свои замечания, кому следует. Замятин решил для подкрепления апеллировать к Секретарю ЦК, если, мол, вопрос будет решаться «наверху». У Пономарева он понимания не встретил, а как у других?…

Прочел газету с речью Черненко. Речь хорошая, недаром ее готовили месяца два самые что ни на есть асы этого дела. И невольно начинаешь ерничать: а зачем вообще начальство? Может быть, действительно лучше, если они будут исполнять роль представительских кукол, а дело делать профессионалам? Но тогда надо как-то в открытую что ль, без дураков, без лицемерия и фарисейства, от которых всех тошнит. Вот вчера, например, собрание избирателей, где отсутствует кандидат в депутаты (т. е. Генсек). Ведет Гришин. Произносит елейные подобострастные речи. Показывают аудиторию, в которой через одного, если не чаще, знакомые все лица: аппарат, министры и т. п. Гришин дает характеристику кандидату, заключая ее словами о «личной скромности». И т. д. Нет, неистребимо в России «начальстволюбие» (по Салтыкову-Щедрину), но не по-немецки, а по-русски, когда на самом деле начальство никто не любит, за исключением физических идиотов. Зато процветает едва прикрытое социальное и политическое лицемерие, зло которого в том, что создает дистанцию огромного размера между общественным сознанием и властью, отнимая у нее всякий моральный авторитет.

Просмотрел еще раз (в который раз) фильм о блокаде Ленинграда из 20-серийника «Неизвестная война». И вновь (наряду с очередным волнением) смешанные ощущения. Ведь мы сами под предводительством Сталина постарались как можно скорее забыть и даже затоптать память о войне. Сталин знал, что делал, играл на естественном стремлении людей отвернуться, «забыться», не теребить раны. Помню сам скорее стремился снять военную одежду. Упросил мать сделать из хорошей гимнастерки нелепую курточку. У Сталина был, конечно, свой очередной коварный замысел. Но это, наверно, и свидетельство здоровья нации, которая не хочет долго убиваться над павшими, потому что «надо жить».

А теперь, в который уж раз — при Брежневе и после, мы гальванизируем память о войне. И это скорее всего — старение государства, которому необходимо (сознательно или нет) эксплуатировать память о «величии» для поддержания идейно-нравственного потенциала нации.

Шульц выступил в Сан-Франциско с очередной нахально-антикоммунистической речью. Б. Н. вчера с утра поднял панику! Уму непостижимо, новый тотальный крестовый поход, угроза всем революциям и всем народам, надо что-то немедленно делать, так это нельзя оставить, совсем обнаглели и т. д. в этом духе.

Лисоволик, мой зав американским сектором, донес, что уже есть поручение дать отпор в «Литературке» и в «Правде».

Сегодня пришла рассылка из «Правды» по Политбюро: ругательный отлуп с оскорбительными эпитетами в адрес государственного секретаря США, с которым нам иметь дело на переговорах по вопросу — не много нимало — о том, быть или не быть человечеству (12 марта начнутся).

Меньшиков, наш главный консультант по США, заявил, что так нельзя, это де объявление войны. Лисоволик, наоборот, назвал позицию Меньшикова капитуляцией и предложил лишь снять наиболее оскорбительные, личные выпады, не меняя «концепцию» статьи = отлуп: с ними, мол, только так можно разговаривать. Я занял среднюю позицию. Поправил верстку и отослал Пономареву, который, кстати, с одной стороны паниковал вышеупомянутым образом, а с другой — критиковал меня за то, что я пропустил в проектах речей Щербицкого, который на днях едет во главе парламентской делегации в США, «грубо критические пассажи».

Не успел я отправить текст, звонит Александров-«Воробей». «Читали?» — Читал… И он понес — в духе Меньшикова. Понес Афанасьева (главного редактора «Правды»), который не понимает элементарных вещей, составил текст, который уместен, если мы накануне войны, а не переговоров с США, глупые оскорбления. А если б они подобное написали в адрес Громыко? (Я смолчал, хотя надо бы ответить, что «Time» печатает мемуары перебежчика Шевченко, громыкинского выкормыша и протеже и пишет о нашем министре такое, что любые политические оскорбления в адрес Шульца выглядят легкой иронией: о поборах и взятках во время визитов в Америку, об этом, кстати, мне рассказывал и Яковлев, когда был послом в Канаде. О лихоимстве его жены, которая, приезжая в Штаты, обходила все ювелирные магазины, базары с барахлом, скупая ценности и золото за счет казны и подношений работников посольства и торгпредства, о невежестве самого министра и проч. его качествах… Но это a propos. Словом, Александров — бывший помощник Брежнева, бывший помощник Андропова, нынешний помощник не существующего уже Черненко — в ужасе от такой статьи и искал у меня поддержки.

Я ответил, что, мол, и Пономарева старался убедить, что выступление Шульца — очередная антисоветская выходка, а никакая не «философия», что она имеет вполне прагматическое назначение: запугать Никарагуа и оправдать перед «западными демократиями» — союзниками гренадскую политику в отношении этой страны, что нечего нам поднимать шум по поводу каждой такой вылазки, что наша обостренная (болезненная) реакция только радует Шульца и американцев, убеждая их в том, что так и надо с нами поступать, раз нервничаем. Самое лучшее нам — отделаться фельетоном, презрительной, преднамеренно приниженной репликой, т. е. вести себя солидно, не показывать, что нас вывели из себя. На Б. Н.'а эти доводы не подействовали. Он заявил: «Я не согласен с вами». Александров тоже не согласился, сказав под конец, что рассчитывает, что я «внесу свою лепту, чтоб эта статья не появилась в таком виде».

Я попросил вернуть текст, еще раз по нему прошелся и еще ослабил оскорбительные и панические мотивы. Что, интересно, скажет завтра Б. Н.? И вообще — в каком, в конце концов, виде она появится?

Претензии Пономарева насчет «теоретической конференции» по Победе с участием зарубежных гостей и с его докладом. Иллюзионист! И какое жизнестойкое самомнение!