Год гражданской войны - Иван Бочарников

– Я так устал, что решил присесть и уснул. Просто до номера не дошел. Там лестница заканчивается, и тут же диван стоит. Вот и получилось. Утром проснулся, и мне показалось, что я лежу как-то неудобно. Оказалось, что под моей подушкой был планшет.

– Он мог сам его там оставить?

– Не думаю. Меня только кто-то накрыл пледом, пока я спал. Я никого не видел. Но вряд ли это был Аркадий.

– Почему вы так решили?

– Не знаю, он бы не стал так делать.

– Вы включали планшет?

– Включал.

– И что?

– Ничего, там пароль. Я не смог войти.

На самом деле я смог. Аркадий постоянно ходил с этим планшетом, он столько раз вводил на наших глазах пароль, что он навсегда отпечатался у меня в голове – 3113.

– А что?

– Нет, ничего. ещё один вопрос – вам удалось узнать, являлся ли Аркадий представителем сексуальных меньшинств?

– К сожалению, не удалось. Если так говорить, то по-моему он был самым обычным мужчиной.

Матвей Александрович немного расстроено покачал головой.

– Хорошо. Мне необходимо было уточнить кое-какие детали. Пойдемте, покурим.

Когда я вошел в планшет, я нашел там наши характеристики и подчистил всё, что он написал про нас плохого. Я удалил информацию о дерзости Леры, о ситуации с Интернетом, о её тупости. Мысли Аркадия об её внешнем виде я оставил, потому что их одних хватало, чтобы подтвердить подлинность документа. Он прошёлся и по её одежде, и по её фигуре, и по её прическе. Кажется, она вызывала у него какую-то особенную неприязнь. Его бесила её «толстая жопа», «желтый пиджак» и «стрижка под мальчика».

Про Юру он писал преимущественно хорошо. Называл его исполнительным, ответственным, послушным. Однако отмечал его склонность к неподобающим, антиправительственным шуткам и анекдотам, его пристрастие к алкоголю и вялый характер. Про Игоря там было мало, человек-то новый. Как я понял, его рекомендовал кто-то сверху, так что Аркадий свое мнение придержал. Но абзац про алкоголь я немного сократил. Ничего особенно плохого там не было.

Илья характеризовался как умный, позитивный, способный молодой человек с «хорошим глазом». Аркадий осуждал его некоторую жеманность и инфантильность, но не придавал этому серьезного значения. «Фотки сносные», – писал он. Досье на водителя я не нашел. На московских девушек тоже. Про Ивана было буквально два слова: «Мужик надежный».

Про меня Аркадий писал далеко не так благоухающе, как он сам мне описывал. Меня он называл подозрительным и «себе на уме», отмечая при этом усердие, отсутствие цинизма, доброжелательность, готовность к выполнению любой работы. Если представить это в устах Аркадия, начинает звучать как насмешка, а не как похвала. Он отмечал мой нелепый внешний вид, тупое выражение лица и отсутствие чувства юмора. Хотя последнее он не считал за грех. Меня так разозлили его слова, что мне захотелось снова ударить его чем-нибудь тяжёлым или сбросить на него пианино.

Я подправил кое-что из написанного так, чтобы никого из нас нельзя было назвать ненадежными или склонными к предательству. Я боялся, что нас не выпустят из Томска. Или вообще просто запрут где-нибудь в подвале.

Документ я сохранил, но не отправил, чтобы не было сведений о времени отправления письма. С помощью другой закладки я передал планшет в ЗУБР, и вот теперь настал момент истины.

– Мы взломали устройство, это было непросто. Я думал, что у нас есть все пароли, но этого в списке не было, – Матвей Александрович опасался дождя и все время выглядывал из-под козырька на небо. – Я почитал, что там написано. Там немного. Я отправил эти документы в Москву, пусть там решают. Моя резолюция была краткой.

– И какой?

– Краткой.

– Нас вывезут?

– Война вот-вот кончится. Москва будет решать, кого вывезти сначала, кого потом. Никакой конкретики. Я тебе вот что скажу… Вы ребята слишком много знаете, вас ждут проверки. Возможно, они ждут и меня. Все думали, что это займет какой-то месяц, а видишь как всё обернулось. С нас требуют отчета. Денцов уже улетел в Москву, докладывать. Медаль хочет.

– Он докурил.

– Знай – ты хорошо поработал. Это всё ради благополучия страны.

Матвей Александрович схватил меня за плечи и крепко наградил трехкратным поцелуем. Затем он снова взглянул на небо и нахмурился, когда увидел тучи.

– То-то у меня весь день шею ломит.

Матвей Александрович ушёл вверх по лестнице в свой кабинет. Он попрощался со мной кивком головы в вестибюле. Я вышел через парадный вход и пошел по улице вдоль набережной. Собиралась гроза, однако на улице было как никогда оживлённо. Я заметил несколько маршрутных такси, несколько женщин с колясками, каких-то ухоженных собак. Кажется, это были корги. Они бежали рядом с хозяином – молодым мужчиной с бородой. Жизнь возвращалась к чему-то более привычному.

Мимо меня проехала маршрутка. Я уже почти отвык от них. Судя по траектории ее движения, она планировала остановиться у ближайшей остановки. Я решил, что хочу на ней прокатиться и побежал вперед, чтобы ее догнать. В последний раз я куда-то бежал, кажется, ещё в Нижнем Новгороде, когда опаздывал на поезд на Москву. Это был как раз тот день, когда нас спецбортом доставили сюда. Я пришёл на вокзал заранее, побродил по зоне ожидания, в которой как всегда не было свободных мест. Когда-то здесь было отлично, но потом большую часть кресел убрали, а свободное место отдали под коммерческие фирмы, вроде банков и сотовых операторов. Здесь стало неуютно, тесно, душно.

Я решил убить немного времени, потому что поезд уже стоял на платформе, но посадку не объявляли. Мне вдруг ужасно захотелось сосиску в тесте и кофе 3 в 1. Я отправился в кафе, где взял и то, и другое. Кофе был довольно сладкий, как я люблю. Сосиска в тесте тоже хорошая. Спокойно наблюдая за людьми на вокзале, я оставил свою маленькую сумку с документами и деньгами рядом со стулом. Когда объявили посадку, я пошел к поезду и там обнаружил, что сумки при себе у меня нет. Я очень испугался, что меня ограбили, голова перестала соображать, на меня накинулась паника.

Я судорожно осмотрелся вокруг – может, я ее уронил – а затем бегом побежал в кафе. Это заняло меньше минуты, но у меня перед глазами чуть ли не вся жизнь пронеслась. Я успел нафантазировать себе самые ужасные вещи, но, к счастью, мою сумку подобрал заботливый работник кафе в белом фартуке. Он увидел мое красное, потное лицо и сразу все понял. Я объяснил ситуацию, рассказал, что