Молчание Сабрины - Владимир Торин

не помню! – ответил Гуффин и тут же сам понял, насколько странно это прозвучало, учитывая, что в Слякоти есть лишь одна переправа, и все в Блошинном районе знают, кто на ней работает.

Гриммсон залился лающим смехом.

– Забавный ты, мистер. Так откуда будешь: из Крысиного угла или из Трущоб-сквера?

– Из Трущоб-сквера.

– О, захаживаю туда изредка. Что, Бабуля Терпин все еще выгуливает своих крыс у моста Гротта? Хорошо помню эту ворчливую старую дрянь. Чтобы тебя ненавидел весь квартал – это надо постараться.

– Ну да. Вчера только видел ее. Пожелал ей сломать себе ногу.

– Вчера? – удивленно поднял бровь мистер Гриммсон.

– Ну, или позавчера… – осторожно ответил Гуффин, почуяв неладное.

– И как тебе это удалось, скажи на милость, если старуха померла еще прошлой зимой? – Гриммсон выразительно глянул на пассажира, и тот принялся клясть себя на чем свет стоит: попасться на такую простую уловку! – Ее загрызли собственные крысы. Она даже их умудрилась вывести из себя.

– И что? – Хоть шут и понимал, как сглупил, но идти на попятную – это значило признаться во лжи. – Тоже мне новость! Как будто я не видел, как ее хоронили. Да я был одним из тех, кто подложил Бабуле Терпин трупных червей в гроб! Я ж не про нее саму говорил…

– Это как? – округлил глаза переправщик.

– Ты же помнишь, какой она была злобной? – Мистер Гриммсон кивнул, и шут продолжил: – Так вот, на третий день после похорон она вернулась. Ну, не сама, ясное дело, а ее… призрак.

Гуффин и Гриммсон одновременно суеверно сплюнули через плечо.

– Призрак? – пораженно повторил перевозчик, и они с шутом снова сплюнули.

– Ну да. Ее злобный дух бродит по мосту Гротта ночами, ворчит, стенает и выгуливает дохлых крыс – волочит их за собой на поводках.

– Ну надо же! Вот ведь невидаль!

Шут попытался угадать, понял ли Тедди Гриммсон, что он лжет: любой здравомыслящий человек ни за что бы не поверил в подобные россказни. И перевозчик, разумеется, не поверил ни единому слову.

– Мертвая старуха бродит по мосту… жуть! – сказал он тем не менее. – Если кто и вернулся бы с того света, чтобы портить жизнь соседям, то это была бы Бабуля Терпин. Я тебе верю. Сразу видно, что ты из местных, приятель…

Шут самодовольно кивнул и отвернулся.

Гриммсон высунулся из окна и перещелкнул рычажок на фонаре – тот мигнул пару раз. Гуффин не заметил, как в ответ мигнул далекий огонек на берегу, к которому ползла кабинка.

Гуффина его подозрительные манипуляции не волновали. Он глядел на воду и раздумывал о своем.

Кувшинки покачивались и расползались в стороны. Но ведь кабинка не плыла по воде… что же их тогда разгоняло?! Шуту вдруг показалось, что их что-то преследует. Его страхи вернулись.

«Что это там такое в воде?» – подумал он, наклонившись ниже и пытаясь рассмотреть что-то, но ничего так и не увидел, кроме своего раздраженного отражения.

– Это не он. – Мистер Гриммсон усмехнулся и выдохнул очередное облако дыма.

– Что? – Гуффин повернул к нему голову.

– Ты, верно, думаешь, что это там в воде?

– Ничего такого я не думаю, – поморщившись, солгал шут.

– Все слышали о том, кто живет в Слякоти, – продолжил Гриммсон, пристально глядя на пассажира. – И я говорю не о жабах да лягушках.

– Блютэгель, – кивнул Гуффин и вновь высунул голову из кабинки.

– Мистер Блютэгель, мистер Слякоть, Папаша Личчи – у него много имен.

Гуффин задумчиво сказал:

– Один мой приятель рассказывал, что его кузен однажды забрел сюда ночью и…

– Дай угадаю: его сожрали?

Гуффин закашлялся, пытаясь протолкнуть вставший в горле ком, а Гриммсон добавил:

– Это все досужие россказни. Замшелая городская легенда. Мы с братом на переправе уже почти два десятка лет, и ни разу его не видели. Поверь, если бы мистер Блютэгель существовал, мы бы его заметили. Скорее всего, кузен твоего приятеля просто застрял в топях. Или… – переправщик мрачно глянул на шута и ненавязчиво коснулся рукоятки револьвера, – наткнулся на тех, кого встречать не стоило…

Его слова прервал скрежет. Кабинка вдруг остановилась и закачалась на пружинящем тросе.

Гуффин недоуменно обернулся к Гриммсону – тот выглядел не менее удивленным.

– Что стряслось? – спросил шут. – Мы ведь еще не прибыли.

Гриммсон достал из кармана бинокль.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он, уставившись в него.

– Поломка? – скривился Гуффин. – Поломки преследуют меня весь день.

– Трос остановился. Видимо, уголь выгорел. Странно… Тодди ведь должен кочегарить топку…

Гриммсон дернул за ручку сигнального троса, но без толку: ответа не последовало, и кабинка не сдвинулась с места. Тогда он свесился из окошка и несколько раз погасил-зажег фонарь. Снова глянул в бинокль. Далекая искорка на берегу мерцала, как и прежде.

– Не отвечает…

– Мы застряли?

Вместо ответа Гриммсон открыл люк в днище кабинки. Он дернул установленный там рычаг, переводя кабинку в ручное, или, вернее, ножное управление. Из-под днища выдвинулись спаренные лопасти – с всплеском они погрузились в воду. Переправщик уселся в кресло и принялся крутить педали. Кабинка неуверенно поползла вперед.

– Не нравится мне это… Неладное что-то…

Остаток пути прошел в напряженном молчании…

…Сумбурное и непонятное «неладное», о котором говорил Гриммсон, обрело плоть, когда кабинка со скрежетом вгрызлась днищем в землю.

Гуффин выглянул из окошка, и открывшаяся картина вызвала у него оторопь. Что-то здесь произошло…

На этом берегу стоял точно такой же столб с колесом, как и на том, с которого они отчалили. Возле столба разместилась паровая машина, управляющая канатной дорогой: дым из труб не шел, топка уже почти остыла. Рядом с машиной одиноко примостился пустующий стульчик, а из кучи угля торчала лопата. Кочегара нигде не было. Лишь шляпа-котелок валялась на земле возле стула.

– Эй, Тодди! – позвал переправщик. – Ты куда подевался?

Не дождавшись ответа, Гриммсон откинул дверцу-трап.

– Вылезай! – велел он, но Гуффину отчего-то совершенно не хотелось следовать его приказу.

– Я уж как-то тут обожду.

– Не обождешь! Выполз на берег, я сказал…

Больше переправщик не был похож на того душевного, хохотливого человека, каким казался все время в пути. Сейчас он выглядел, как тот,