Бал Додо - Женевьева Дорманн

Ее можно было считать какой угодно, только не безобразной: бело-розовая и пухленькая, с узкой талией, тонкими запястьями и лодыжками, мелкими ослепительно-белыми зубками, тяжелой темно-рыжей шевелюрой и серо-зелеными глазами. Звали ее Каролина, она была из Рекувранса и жила в небольшом домике, стоящем в глубине сада. Двадцатитрехлетняя вдова капитана. Она была хорошо обеспечена, элегантно одевалась, а ее дом отличался утонченностью и даже богатством. Было уже за полночь, но служанка в кружевном чепце еще не спала, когда Каролина привела туда Франсуа-Мари.

Его провели в будуар, в центре которого стоял накрытый для позднего ужина стол с двумя приборами. Свечи в подсвечниках были зажжены. В камине потрескивал огонь. Это убранство было таким приятным, а вечер таким щедрым на чудеса, что умирающий от голода Франсуа-Мари радостно набросился на перепелов с трюфелями, восторгаясь бургундским вином, какого отродясь не пробовал, ни на минуту не задаваясь вопросом, а кого ждали два прибора и зажженный камин. Насытившись, он огляделся и не поверил своим глазам — в глубине будуара, в алькове стояла кровать с занавесями из органди, та самая, с гравюры, которую он видел в двенадцать лет; постель была не смята, и он еще до наступления рассвета будет там.

Именно так началось его первое удовольствие и самое жгучее горе, которое Карноэ описал в своей тетради пятьдесят шесть лет спустя, не скупясь на иронию и не щадя молодого простака, каким он тогда был.

Наутро, после этой знаменательной ночи, Франсуа-Мари был влюблен. Безумно влюблен, и он признался в этом, ни секунды не сомневаясь, что его чувство разделяют. Но прекрасная Каролина была менее пылкой и объявила, что в этот же день уезжает в Ван навестить одну из своих тетушек и что пробудет там неделю, а потому не сможет принимать его в последующие ночи. Молодой человек загрустил, но она уверила его, что, как только вернется, сразу же даст ему знать и они увидятся.

Огорченный, но полный надежды, Франсуа-Мари считал дни. Отсутствие Каролины разжигало его пыл. Он хотел ее навсегда. Он хотел только ее. Его мало беспокоило, что она на пять лет старше его. Именно ее он хотел в жены. Чтобы иметь возможность жениться на ней, он намеревался работать как проклятый. Любовь воспламеняла его воображение, и он строил планы. Поначалу надо покончить с бедностью. Вместо того чтобы бороздить моря, он использует знания, полученные у Веруссена. У Франсуа-Мари были вполне конкретные идеи, он собирался ввести реформы в деле закупки леса в северных портах, где нечестные посредники наживались за счет компании. Он собирался положить конец разбазариванию денег при покупке леса. Он точно знал, какую древесину надо выбирать, в зависимости от того, что из нее надо изготовить. У него были и другие идеи, он собирался предложить хранить древесину на складе, а не в ямах Индрета, где она нередко подгнивала.

Словом, ослепленный любовью к прекрасной Каролине, малыш Карноэ, дворянин без единого су в кармане, уже видел себя самым компетентным, самым важным, самым богатым торговцем морской древесиной на всем Западе. Его идеи производят фурор. Его принимают в Версале. Король обращается к нему на «ты». Его жена Каролина ослепляет двор.

Он продержался три дня и две ночи, подавляя желание пойти пошататься вокруг ее дома. Он прекрасно знал, что она в Ване, но ему хотелось приблизиться к этому дому, где он был так счастлив. Ему хотелось хотя бы прикоснуться к его камням. На третью ночь ноги сами привели его в Рекувранс. Сквозь деревья сада он увидел в окнах свет. Под покровом темноты он проник в сад и услышал смех. Толкнув неплотно закрытую створку окна первого этажа, он отодвинул занавеску, и небо обрушилось ему на голову. Там, на кровати с балдахином, он увидел Каролину, она была вовсе не у своей тетки, его Каролина лгала ему, его Каролина с задранным подолом, его Каролина сидела на коленях у мужчины, которым был не он. Он ушел, плача как ребенок, каковым он и был. Он вернулся туда на следующую ночь, как будто его тянул какой-то дьявольский магнит, и на следующую ночь, и еще на следующую. И каждый раз Каролина резвилась с разными мужчинами.

Только тогда он понял и принял правду о ней — она была шлюхой. Нет, не из тех вульгарных матросских оборванных девиц, какие таскались вокруг арсенала и кому он не доверился бы, — она потаскуха высокого полета, из тех, кто торгует своим очарованием среди старшинского состава и крупных судовладельцев. Из тех, кто, умело поигрывая веером, мог бы самого дьявола обмануть своим видом девушки благородного происхождения. Отчаяние Франсуа-Мари усугублялось унижением. Надо было быть настолько глупым, чтобы в ту самую ночь, когда за ней гнались солдаты, не понять, кто она такая! Разве честные девушки бегают одни по улицам в такой час? И разве он мог хоть на мгновение подумать, что то, что произошло за этими воротами, эта чудесная ласка, о которой он будет вспоминать полвека спустя, была не чем иным, как бесплатным одолжением, сделанным в виде исключения за то, что он спас ей жизнь?

Прощай любовь, прощай слава, прощай дружба короля и прощай Брест! Он тут же принял предложение и отправился работать в Лорьен. Он поклялся, что больше никогда, никогда в жизни не будет доверять женщинам, этим сиренам несчастья.

После старого, вонючего и мрачного Бреста с его опасными улочками Лорьен показался Франсуа-Мари дверью к солнцу и к светлым мечтаниям. В этом городе даже самые старые дома из голубого гранита были построены менее пятидесяти лет назад, а в порту, у трех причалов, в вечном движении отплывали и прибывали корабли, выплескивая дивные ароматы, шелка, хрупкие грузы, провезенные через все морские опасности; здесь была энергия всех начинаний зарождающегося дня и приключений юности. В Лорьене все казалось осуществимым, стоило только захотеть. В этом транзитном городе даже бедность казалась мимолетной. Лорьен, особенный, оживленный, процветающий город, мог принести только удачу. Лорьен — это веселье, это золото, он привлекал отважную молодежь со всего света. Здесь говорили на бретонском, китайском и батавском языках.

Лорьен — порт прощаний, женщины здесь прекрасны, а их глаза светятся, как нигде в другом месте. Несомненно, это от привычки к слезам, которые стекали из-под ресниц, когда на просторе Порт-Луи в дымке медленно исчезали корабли. Они знали, что многие из их мужей, женихов и любовников, растаявших на горизонте, не вернутся, но в глубине души больше штормов и цинги они опасались женщин с далеких островов, с их неведомой обольстительностью. Потому что мертвый мужчина лучше, чем мужчина, сгорающий в объятиях другой. Эти прекрасные плакальщицы с набережной не строили особых иллюзий, потому что знали, что моряки, по ими же придуманному закону, освобождались от клятвы верности женам, как только судно заплывало за остров Груа. И страсти в Лорьене были особенно бурными, потому что были коротки. И любовь в Лорьене была такой же мимолетной. Утешались быстро, а горе здесь было таким же легким, как удовольствие. Серьезно здесь относились только к грузам, доставляемым с края света.