Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд

Где-то через полгода Коростель потихоньку разговорился. Он писал, что учиться приходится гораздо усерднее, чем в «Здравайзере», потому что конкуренция выше. Студенты называли Уотсон-Крик университетом Аспергера – здесь по коридорам толпами бродят, скачут и рыскают гениальные психи. С генетической точки зрения все они почти аутисты; узкоспециализированное однонаправленное мышление подразумевает определенную степень асоциальности, но, к счастью для студентов, деканат весьма толерантно относится к девиантному общественному поведению.

Больше, чем в «Здравайзере»? – спросил Джимми.

По сравнению с этим местом «Здравайзер» – плебсвилль, – ответил Коростель. – Просто скопище НТ.

НТ?

Нейротипических.

Это что?

Отсутствие гена гениальности.

Ну а ты нейротипический? – спросил Джимми на следующей неделе, как следует обдумав ситуацию. Он переживал, является ли нейротипическим, а если так, хорошо это или плохо, по философии Коростеля. В конце концов Джимми пришел к выводу, что он нейротипический и это плохо.

Но Коростель на вопрос не ответил. Он всегда так делал: если ему задавали вопрос, на который не хотелось отвечать, он делал вид, что вопроса не было.

Тебе нужно приехать и посмотреть на этот паноптикум, – написал он Джимми в конце октября, когда они оба учились на втором курсе. – Это бесценный опыт, честное слово. Я сделаю вид, что ты мой нормальный, скучный двоюродный брат. Приезжай на День благодарения.

Альтернатива для него, Джимми, – ужин с индейкой и двумя индейками, которые называют себя его родителями, ответил Джимми, а ему как-то неохота, и он с удовольствием примет приглашение. Он сказал себе, что делает Коростелю одолжение, что он Коростелю друг, куда податься одинокому Коростелю на каникулы? Разве что к старому скучному австралопитеку дяде Питу, который Коростелю и не дядя вовсе. А еще Джимми понял, что соскучился по Коростелю. Они не виделись больше года. Интересно, Коростель изменился?

До каникул Джимми нужно было закончить пару курсовых. Разумеется, он мог купить их в Сети – в Академии Марты Грэм всем было наплевать, плагиат цвел махровым цветом, превратившись в отрасль местного бизнеса, – но у него были свои принципы. Он написал курсовые сам, пусть это эксцентрично; трюк оправдывал себя, когда дело касалось того типа женщин, которые учились и работали в академии. Им нравились мужчины, склонные к оригинальности, готовые рисковать и требовательные к собственному интеллектуальному труду.

По той же самой причине он часами сидел в самых малопосещаемых разделах библиотеки, выискивая книги, хранящие в себе мудрость былых веков. В институтах, у которых было больше денег, все книги давным-давно сожгли за ненадобностью, и данные хранились на CD-ROM, но Академия Марты Грэм, как всегда, отстала от жизни. Нацепив фильтр для носа, чтобы не надышаться плесенью, Джимми пасся среди полок, набитых заплесневелой бумагой, и время от времени вытаскивал себе книгу наобум.

Отчасти его гнало упрямство, даже обида. Система определила его в ряды отверженных, и то, чем он занимался, на уровне принятия решений, на уровне, где обитала настоящая власть, считалось архаичной тратой времени. Ладно, в таком случае он доведет излишнее до логического завершения. Он станет поборником излишнего, его защитником и хранителем. Кто там сказал, что искусство совершенно бесполезно? Джимми не помнил, но все равно спасибо ему. Чем более устаревшей оказывалась очередная книга, тем решительнее Джимми добавлял ее в свою внутреннюю коллекцию.

Еще он составлял списки старых слов – точных и богатых смыслом, уже не нужных в современности (или в «совренности», как он иногда нарочно писал это слово; преподаватели помечали на полях: «Описка!», чтобы показать, что от их зоркого взгляда ничто не укроется). Джимми запоминал древние словечки и временами небрежно вставлял их в разговоры: предестинация, трунить, жовиальный, смарагд. Он питал странную нежность к этим словам, будто они дети, заблудившиеся в лесу, и его долг – их спасти.

Одна из курсовых – по прикладной риторике – называлась «Книги двадцатого века из серии “Помоги себе сам”: эксплуатация страха и надежды». Эта курсовая снабдила его материалом для комедийных выступлений в студенческих пабах. Он цитировал отрывки из разных книг – «Как выработать уверенность в себе», «Подготовка к самоубийству с помощью друга за двенадцать шагов», «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», «Плоский живот за пять недель», «Как выкладываться на 150 % на работе и дома», «Как устраивать домашние приемы, если у вас нет горничной», «Тяжелая утрата для чайников» – и приятели, столпившись вокруг, надрывали животики.

Да, у него снова завелась компания приятелей, он вновь открыл для себя это удовольствие. О, Джимми, покажи «Пластические операции своими руками»! Покажи «Достучись до своего внутреннего ребенка»! Покажи «Раскрепощение женственности»! Покажи «Выращивание нутрий для дохода и для удовольствия»! Покажи «Руководство по выживанию в мире свиданий и секса»! И Джимми, вечно готовый на все паяц, делал одолжение. Иногда он придумывал книги, которых не существовало в природе, – «Излечение дивертикулеза с помощью молитв и заговоров» стало одним из лучших его творений, – и никто не замечал подлога.

Позже он использовал эту тему для диплома. Он получил высший балл.

От Академии Марты Грэм до Института Уотсона-Крика можно было доехать на скоростном поезде всего с одной пересадкой. Три часа Джимми в основном глазел в окно на плебсвилли. Гравийные карьеры, ряды обшарпанных домиков, многоквартирные дома с крошечными балконами, на перилах сушится белье; фабрики, из труб валит дым. Огромная куча мусора – рядом, очевидно, мусоросжигательный завод. Торговый центр – похож на те, что были в «Здравайзере», только вместо электрокаров – обыкновенные машины. Залитый неоном ряд магазинов и увеселительных заведений выстроился вдоль дороги, пабы, стрип-бары и кинотеатр, археологическая древность. Джимми заметил несколько трейлерных парков и долго думал, каково в них жить, – от одной мысли кружилась голова, все равно что представлять себе пустыню или море. В плебсвиллях все казалось безграничным, проницаемым, пористым и открытым всем ветрам. В полной власти случая.

Житейская мудрость охраняемых поселков гласила, что в плебсвиллях не происходит ничего интересного, кроме покупок и продаж. Никакой интеллектуальной жизни. Покупка и продажа, а еще разгул преступности; но Джимми все это казалось таинственным и интересным – все, что творилось по ту сторону защитных барьеров. А еще опасным. Он не знал, как и что там полагается делать, как себя вести. Даже не смог бы там снять девчонку. Его вывернут наизнанку в мгновение ока и будут трясти, пока голова не оторвется. Он станет посмешищем, легкой поживой.

Служба безопасности Уотсон-Крика не шла ни в какое сравнение с жалкой пародией в академии: вероятно, здесь боялись, что какой-нибудь фанатик проникнет в институт и взорвет самые блестящие умы поколения, нанеся тем самым непоправимый ущерб чему-нибудь. Вход в Уотсон-Крик охраняли десятки ККБешников с пистолетами-распылителями и резиновыми дубинками; в униформе Уотсон-Крика, но и дураку ясно, кто эти люди на самом деле. Они просканировали сетчатку глаза Джимми и прогнали его данные через компьютерную систему, а потом двое мрачных здоровяков отвели его в сторону, чтобы допросить. Он тут же понял, в чем дело.

– В последнее время ты не видел свою мать?

– Нет, – честно ответил он.

– Может, от нее были какие-то новости? Телефонный звонок, открытка? – Значит, они по-прежнему читают его почту. Значит, все открытки хранятся у них на компьютерах, плюс данные о его нынешнем местонахождении – потому они и не спросили, откуда он приехал.

Тоже нет, ответил он. Они подключили его к монитору нейронных импульсов, поэтому видели, что он не врет, но также поняли, что вопрос его взволновал. Ему хотелось сказать: «А даже если б я что-то знал, тебе не сказал бы все равно, обезьяна», – но он уже достаточно повзрослел, он понимал, что смысла никакого, что скорее всего его отправят обратно в Академию Марты Грэм на ближайшем поезде или что похуже.

– Ты не знаешь, чем она занималась в последнее время? С кем общалась?

Джимми не знал, но ему показалось, что у них есть какие-то соображения на этот счет. Правда, демонстрацию по поводу «Благочашки» в Мэриленде они не упомянули – может, они осведомлены хуже, чем ему кажется.

– А сюда ты зачем приехал, сынок? – Им стало скучно. Все самое интересное они уже спросили.

– На каникулы, навестить старого друга, – сказал Джимми. – Мы вместе учились в школе «Здравайзер». Он теперь учится здесь. Он меня пригласил. – Он назвал имя Коростеля и номер разрешения посетителя, который тот ему дал.