Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд

Джимми, напротив, учился так себе: словарный запас у него был на высоте, а вот по техническим дисциплинам полный провал. Даже и эти несчастные оценки по математике были получены с помощью Коростеля, который натаскивал Джимми по выходным, отнимая время на подготовку у себя самого. Правда, ему-то зубрить не требовалось, он был какой-то мутант, мог во сне решать дифференциальные уравнения.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Джимми во время очередного невыносимого занятия. (Нужно смотреть по-другому. Увидеть красоту. Это как шахматы. Вот – попробуй так. Видишь? Видишь схему? Вот теперь все понятно. Но Джимми не видел и ничего не понимал.) – Почему ты мне помогаешь?

– Потому что я садист, – сказал Коростель. – Мне нравится смотреть, как ты мучаешься.

– Как бы то ни было, я ценю, – сказал Джимми. Он действительно ценил, по ряду причин. Особенно потому, что, раз он занимался с Коростелем, у отца не было больше предлогов его пилить.

Учись Джимми в школе Модуля или – еще лучше – в одной из тех помоек, что по-прежнему назывались «государственной системой образования», он блистал бы, как бриллиант в канаве. Но школы охраняемых поселков – заповедники великолепных генов, а он, в отличие от других, ничего не унаследовал от своих родителей, гребаных гениев; его таланты на фоне остальных сильно проигрывали. И никто не ставил ему хороших оценок за то, что он смешной. К тому же он уже был не такой смешной: его больше не привлекала работа на публику.

Ему пришлось долго и унизительно ждать. Мозговитых выпускников расхватали лучшие образовательные поселки, а анкеты середнячков пролистывали, заливали кофе и случайно роняли на пол. Наконец Джимми забрала Академия Марты Грэм, и то после того, как аукционер долго и без особого успеха его расхваливал. Джимми не исключал возможности, что это папа нажал на рычаги – он знал президента академии еще с тех пор, как они давным-давно вместе организовали летние лагеря, и, вероятно, разнюхал про него какие-то гадости. Может, президент совращал маленьких мальчиков или торговал лекарствами на черном рынке. Так подозревал Джимми, помня, как нелюбезно и сильно ему пожали руку.

– Добро пожаловать в Академию Марты Грэм, сынок, – сказал президент с улыбкой, фальшивой, как у продавца витаминных добавок.

«И когда я наконец перестану быть сынком?» – подумал Джимми.

Не сейчас. О, отнюдь не скоро.

– Молодчина, Джимми, – сказал потом отец на выпускном гулянии под открытым небом и ткнул Джимми кулаком в плечо. На папином идиотском галстуке с крылатыми свиноидами красовалось липкое пятно соевого шоколада. Только не надо меня обнимать, про себя взмолился Джимми.

– Милый, мы так тобой гордимся, – сказала Рамона, которая вырядилась, будто абажур в дешевом борделе, в платье с глубоким вырезом и розовыми оборками. Джимми видел такое платье в передаче «Аппетитные голопопки», но тогда в нем была восьмилетняя девочка. Сверху грудь Рамоны над поддерживающим лифчиком была усыпана веснушками – загорает не в меру, – но Джимми это теперь особо не волновало. Он уже ознакомился с устройством поддерживающих конструкций для молочных желез у самок млекопитающих, а новообретенная степенность Рамоны казалась ему отвратительной. Несмотря на коллагеновые инъекции, у Рамоны появились морщинки в уголках рта, биологические часы тикали, как она сама любила говорить. Скоро ей понадобится «ЛюбоТоксик» от «НоваКожи» – «Избавьтесь от морщин навсегда, для сотрудников компании скидка 50 %» – плюс, лет через пять, скажем, Полное Погружение в Фонтан Молодости, который напрочь сдирает весь старый эпидермис. Рамона поцеловала Джимми куда-то мимо носа, оставив след от ярко-вишневой помады; он чувствовал этот след, будто велосипедное смазочное масло на щеке.

Рамоне дозволялось говорить «мы» и целовать его, потому что она официально стала его мачехой. Его родную мать развели с отцом in absentia, поскольку она «оставила семью». После этого отец и Рамона сыграли, если так можно выразиться, липовую свадьбу. Маме все эти финтифлюшки до вомбатовой жопы, думал Джимми. Ей все равно. У нее теперь свои приключения, рискованные, не имеющие ничего общего с этими унылыми праздниками. Он несколько месяцев не получал от нее открыток – последняя была с драконом Комодо и малазийской маркой и, разумеется, вызвала очередной визит ККБ.

На свадьбе Джимми упился в хлам. Прислонился к стене и глупо лыбился, пока счастливые новобрачные резали торт. Рамона довела до сведения гостей, что все ингредиенты – настоящие. Гости закудахтали над подлинными свежими яйцами. Рамона всерьез готовилась начать планировать ребенка, он оправдает все надежды, которых не оправдал Джимми.

– Кому какая разница, – прошептал он себе под нос. Все равно он не хотел, чтобы у него был отец, не хотел быть отцом, не хотел иметь сыновей или быть сыном. Он хотел быть самим собой, одиноким, неповторимым, безначальным и самодостаточным. С сегодняшнего дня он будет свободен от иллюзий, станет делать, что захочется, обрывать зрелые плоды с древа жизни, надкусывать их, высасывать сок, выкидывать кожуру.

До комнаты его дотащил Коростель. Джимми уже помрачнел и еле передвигался на своих двоих.

– Проспись – сказал Коростель, как водится, доброжелательно. – Я тебе завтра позвоню.

И вот теперь Коростель блистал на выпускном, его просто распирало от собственных достижений. Хотя нет, не распирало, поправляет себя Снежный человек. Хотя бы тут надо отдать ему должное. Коростель никогда не плясал на костях побежденных.

– Поздравляю, – выдавил Джимми. Ему было легче оттого, что на этом сборище только он давно знал Коростеля. Еще на выпускном был дядя Пит, но он не в счет. К тому же он старался держаться от Коростеля подальше. Может, понял наконец, кто пользовался его интернет-счетами. А мать Коростеля умерла за месяц до выпускного.

Это был несчастный случай – так утверждалось. (Никто не хотел произносить слово «диверсия» – это очень плохо сказывается на бизнесе.) Наверное, она порезалась в больнице – хотя, сказал Коростель, скальпелями она не пользовалась, – или поцарапалась, или, может, потеряла бдительность и сняла перчатки, а потом пораненного места коснулся пациент, носитель инфекции. Это не исключено: она грызла ногти, на пальцах были, что называется, чрескожные точки входа. Так или иначе, она заразилась каким-то активным вирусом, который перемолол ее, как газонокосилка. Трансгенетический стафилококк с хитрым геном миксоамеб, сказал один ученый, но когда им удалось определить, что это, и начать предположительно эффективное лечение, мать Коростеля уже лежала в Изоляторе и быстро превращалась в комок слизи. Коростелю не разрешили с ней повидаться – никому не разрешили, всё делали роботы, как с сырьем для ядерных реакторов, – но он мог посмотреть на нее через стекло.

– Впечатляюще, – сказал Коростель. – Из нее пена выходила.

– Пена?

– Ты когда-нибудь посыпал слизняка солью?

Джимми сказал, что никогда.

– Ладно. Ну, как если зубы чистишь.

Предполагалось, что мать Коростеля скажет ему последние слова в микрофон, но случился какой-то сбой, поэтому он видел, как шевелятся ее губы, но слов разобрать не мог.

– В общем, все как всегда, – сказал Коростель. И прибавил, что мало потерял: от нее все равно уже нельзя было добиться ничего связного.

Джимми не понимал, как Коростель может так спокойно об этом рассказывать – это было ужасно, ужасна сама мысль о том, что Коростель наблюдал, как его мать буквально разлагается. Джимми бы так не смог. Но, возможно, Коростель просто притворялся. Держался как мог, иначе полностью слетел бы с катушек.

«Благочашка»

После выпускного Джимми пригласили на каникулы в «Мусуни», охраняемую зону отдыха «Здравайзера», на западном берегу Гудзонского залива, где вся элита охраняемого поселка спасалась от жары. У дяди Пита имелось там славное местечко – это дядя Пит так говорил, «славное местечко». Вообще-то оно напоминало бордель в мавзолее – кладка из дикого камня, огромные кровати с вибромассажем, в каждой ванной биде – хотя сложно представить, что дядя Пит среди всего этого занимался чем-нибудь интересным. Джимми не сомневался: его пригласили только затем, чтобы дядя Пит не оставался один на один с Коростелем. Дядя Пит в основном торчал на поле для гольфа, а оставшееся время – в джакузи, так что Джимми с Коростелем могли делать все, что заблагорассудится.

Скорее всего, они бы вернулись к компьютерным играм, снаффу, спонсируемому государством, и порнухе, чтобы расслабиться после экзаменов, но тем летом как раз начались кофейные войны, и Джимми с Коростелем следили за развитием событий. Война началась из-за нового трансгенетического кофе «Благочашка», который разработала дочерняя компания «Здравайзера». Прежде кофейные зерна вызревали в разное время, их собирали вручную, обрабатывали и продавали маленькими порциями, а на кофейном кусте «Благочашки» все зерна вызревали одновременно: кофе можно было выращивать на огромных плантациях и убирать с помощью техники. Все мелкие фермы, которые выращивали кофе, прогорели, и владельцы вместе с работниками были обречены на нищету.