Десну перешли батальоны - Алексей Десняк

— Забирай оружие, вылазь! — кричал Павло.

Это произошло так внезапно, что Дорош и Логвин не успели даже прийти в себя. Их силой вытащили из ямы.

Освобожденные попали в горячие дружеские объятия Павла, Анания, Якова Шуршавого, Сороки. Надводнюку было стыдно перед Павлом. Целуя его, Дмитро нежно погладил плечо Павла.

— Айда в лес, там посоветуемся, а то немцы сейчас всей ротой прибегут сюда!

— В лес, хлопцы!

Они быстро собрали винтовки, сумки с патронами, перепрыгнули ров и один за другим направились через поле в лес. У одной разбросанной кучи навоза Павло остановился и сказал Бояру:

— Дед Кирей вывез сюда винтовки и патроны. Благодарите старика!

— И Марьянку?

— И ее, — тихо ответил Павло.

Из облаков выплыла луна, весело улыбнулась и спряталась снова.

Вдали чернел лес.

В маленькой уютной комнате раскрыто окно. Под окном цветут акации. В лунном свете серебром поблескивают листочки осокорей. Они тихо шумят. Из сада Соболевского долетает песня соловья. Соловей поет о любви и весне.

Шульц снял френч, погасил свечу и сел в мягкое кресло у окна. Он машинально достал из ящичка ароматную сигару, откусил кончик, закурил, пуская кольца дыма в окно. Кольца расплывались и таяли в лунном сиянии. Шульц закрыл глаза…

Он еще немного обождет. Вскоре тишину этой дивной украинской ночи вспугнет дружный залп. Затем пробежит еще несколько минут, напоенных ароматами весны и песней соловья, и в двери постучат. На пороге появится капрал. Он отрапортует, что приказ господина офицера Шульца выполнен. Завтра он, Шульц, напишет рапорт в штаб, и, возможно, ему, Шульцу, дадут награду… Разве не пора ему носить погоны полковника?.. Шульц мечтательно улыбнулся. Он даже привстал и выпятил грудь. Он будет бравым полковником. Тогда можно будет написать милой Эльзе, что он с этой дивной Украины привезет хлеб, сало и чин полковника. О-о, в Берлине перед ним раскроются двери лучших домов!.. Погоны полковника сделают свое. Разве тогда нельзя будет мечтать и о генеральских эполетах?

Шульц откинул голову на спинку кресла, вслушивался в шум осокорей за окном. Луна спряталась в облаках. Стало темнее. Соловей еще сильнее защелкал. По саду катились его трели.

— Он замечательно поет! — офицер лежал в кресле еще несколько минут, затем поднялся и стал шагать по комнате. Он усердно сосал сигару и вслушивался в шорохи, в шелест ночи.

— Почему так долго не слышно выстрелов?

Где-то пропел петух, за ним второй — в другом конце села. Над Гнилицей прокатилось эхо. Шульц посмотрел на часы. Стрелка показывала два. Уже два часа капрал на кладбище. Шульц не удовлетворится рапортом капрала, он прикажет…

За селом раздались отдельные выстрелы. Еще… еще… Эхо разрозненных, беспорядочных выстрелов гулко катилось по селу. Шульц не отрывался от окна. Кто дал право капралу нарушить приказ командира стрелять одним залпом?!

Офицер быстро надел френч, закурил новую сигару и выбежал на крыльцо. Он сдерживал раздражение, собираясь в разговоре с капралом быть строгим, но выдержанным, как всегда. На перекрестке стоял патрульный. Плоский штык поблескивал сурово в грозно. Шульц спустился с крыльца и прошел вдоль высокого забора. Луна снова выплыла из-за облаков. Патрульный увидел офицера, вытянулся, тверже затопал, меряя шагами перекресток. Шульц удовлетворенно кивнул.

Из темноты донесся топот. Затем на развилку выбежало несколько вооруженных.

— Стой! Пароль? — патрульный щелкнул затвором.

— Кайзер! — запыхавшись крикнул один.

— Разбудите господина офицера! — добавил другой. Шульц подскочил к ним и исступленно закричал:

— Смирно! Где капрал?

Солдат вытянулся и, посмотрев в помертвевшее лицо офицера, испуганно выпалил:

— Расстреляли большевики!

Шульц со всего размаху ударил солдата в лицо.

— Что ты болтаешь? — и, вспомнив одиночные, беспорядочные выстрелы, заломил руки. — Ну?..

Солдат, приложив руку к каске, дрожащим голосом рассказал все, что произошло на кладбище. Шульц все глубже втягивал голову в плечи, стал маленьким, в зубах погасла сигара. Кто посмел стрелять в отряд армии кайзера?! Большевики на свободе, а вместо них расстреляны солдаты кайзера!.. Разве может быть больший позор для офицера Шульца?

Он постоял, опустив голову. Спало село, и соловей уже затих в саду. Солдаты стояли навытяжку. Шульц быстро обернулся:

— Тревогу!

Солдат щелкнул каблуками и побежал к зданию школы. Через минуту во дворе тревожно завыл горн. Из школы выбегали вооруженные немецкие солдаты, торопливо строились. Вынесли два пулемета. Офицер стоял с правого фланга. Шеренга замерла в ожидании приказа. Шульц подошел ближе:

— Солдаты кайзера! — голос Шульца хрипел. — Большевики убили ваших товарищей! Ваши товарищи зовут отомстить за них! Приказываю: немедленно задержать большевиков! Командовать экспедицией буду я!.. Направо, шагом марш!

Два взвода, ритмически покачиваясь, пошли вдоль улицы.

— Бе-го-ом! — Шульц, поблескивая желтыми крагами, побежал сбоку. От топота двух взводов дрожала, тряслась земля.

У кладбища Шульц приказал рассыпаться цепью. Немцы быстро миновали кладбище, перебежали по песку и остановились перед густым лесом. Солдаты в нерешительности замедлили бег. Страшно было идти в лес — из-за каждого дерева их поджидала смерть. Шульц оставил возле себя пятерых. Остальным приказал углубиться в чащу и искать беглецов. Немцы неохотно пошли между деревьями.

Лес стоял молчаливой стеной. То тут, то там спросонок вскрикивала одинокая сорока. В селе пели петухи. На востоке гасли звезды, приближался рассвет. Шульц стоял на опушке, жевал кончик сигары и прислушивался к малейшему шороху. Но, кроме стрекотанья сороки, из лесу не долетало никаких звуков… Шульц не двинулся, пока на востоке не сверкнул первый луч солнца. Лес сразу ожил. Каркали вороны, свистели синицы, дружно стрекотали сороки.

— Горнист, сбор! — со злобой крикнул Шульц своему горнисту.

Над сосняком поплыли звуки трубы. Через несколько минут из лесу стали выходить немцы. Они тяжело дышали и подозрительно посматривали на офицера. Шульц отвернулся. Немцы оглядывались друг на друга, становились в строй. Офицер, конечно, не знал, что его солдаты дальше чем на двадцать шагов от опушки не отходили.

У ворот Надводнюков Шульц остановил первый взвод, второй направился в штаб. Офицер ударил ногой в калитку и забарабанил в окошечко. Из хаты вышел Тихон. Шульц сразу же кинулся к старику и, размахнувшись, ударил его по лицу. Тихон упал возле порога. Из носа брызнула кровь.

Тихониха выбежала из хаты.

— За что вы его так? За что?

Шульц выхватил шомпол из рук солдата и ударил старуху по сгорбленной спине. Тихониха упала рядом с мужем. Офицер заорал на высокого, тонкого, как жердь, солдата. Тот как бы переломился надвое и крикнул Тихону:

— Господин офицер спрашивает, где сын?

Старик медленно поднялся на ноги и сел, по бороде катились капли крови и падали на грудь.

— Я не знаю, куда вы дели моего сына, — выплевывая кровь, прохрипел он.

Шульц снова гаркнул на длинного, и тот спросил:

— Господин офицер хочет знать, кто помогал твоему сыну бежать?

Старуха быстро поднялась и перекрестилась:

— Бежал? Слава тебе, господи!

Солдат перевел ее слова Шульцу. Крупные красные пятна выступили на щеках офицера. Он откусил кончик сигары, отвернувшись, бросил:

— Шомполов!

Солдаты выдернули из своих винтовок шомполы, повалили стариков на землю и стали бить. Тихон раздирал ногтями землю, хрипло вскрикивал:

— А-а-а… а-ах…

Старуха совала в рот кончик платка. От каждого нового удара ее сухое, сгорбленное тело подскакивало, как мяч.

Шульц считал удары. Десять… Пятнадцать… Махнул рукой. Длинный снова спросил:

— Скажете?

Старики молчали. С минуту Шульц раздумывал, затем выплюнул сигару, выхватил шомпол из рук солдата, откинул концом шомпола край окровавленной юбки старухе на голову и начал сечь.

— Пан офицер будет бить, пока ты не скажешь! — выкрикнул солдат.

Старуха сжималась в комок, вытягивалась, хватала руками воздух, землю, жевала беззубым ртом платок и со стоном твердила:

— Не знаю… не знаю…

Вдруг она затихла. Ее окровавленное худое тельце утонуло в луже крови. Вспотевший Шульц, закрыв глаза и высунув кончик языка, уже машинально опускал шомпол на комок мяса. Тихон попытался подняться, но, обессиленный, упал, сгребая в ладонь горсть мокрой от крови земли. Офицер сплюнул, отбросил шомпол и, рванув с гвоздя тряпку, стал вытирать красные пятна с краг. Солдаты принесли из сеней ведро воды, облили старуху. Она, посиневшая, лежала, скрючив под собой руки. Солдат тронул ее за плечо и тихо прошептал: