Предвестники табора - Евгений Москвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Люди будут только и делать, что рисовать деньги, — Серж говорил утвердительно и, по всей видимости, стараясь поймать Мишку на какой-нибудь логической неувязке.
— Люди будут посвящать себя творчеству — то количество времени, которое сочтут нужным.
— Все станут одухотворенными и добрыми.
— Ну… в упрощенном смысле, да.
— Нереально, — заявил Серж, — обязательно найдется кто-то, кто выбьется из общей массы.
— И не один, — поддакнул Пашка.
— Точно. И не один.
— С этим я, конечно, согласен.
— Здесь-то мы и будем делать внушение. А возможно и… — Серж многозначительно постучал кулаком правой руки о ладонь левой.
— Нет-нет.
Серж поджал губы. Мишка продолжал:
— Воздействовать мы будем гуманно и опосредованно. Как это будет выглядеть на практике? Приведу пример. Предположим, нам не нравится, как ведет себя какой-то конкретный человек. Разумеется, мы должны дать понять, что не удовлетворены. Но как это сделать? Не напрямую, потому что это может вызвать конфликт… — Мишка перевернул страницу в тетради, — …я здесь даже записал способ — на мой взгляд, совершенно потрясающий… Мы более внимательно начинаем относиться к творчеству человека, которого хотим изменить. К его купюрам то есть.
— Он это почувствует и вынужден будет подчиниться нашим требованиям, — сказал Серж.
— Нет, еще тоньше… Каким требованиям? Напрямую мы ничего не будем говорить. Мы назначаем вспомогательную литературу о живописи, которая должна помочь ему состояться как художнику — так мы скажем. Затем просим его высказать какие-то свои соображения о прочитанном. Он высказывает. «Нет, — говорим мы, — на самом деле ваша позиция неверна». И излагаем иную. Затем прибавляем ко всему прочему, что люди, которым свойственна его — неверная — позиция, присущи также кое-какие негативные качества: первое, второе, третье… называем те как раз, которые нас в нем и не устраивают. Они-то, мол, и препятствуют тому, чтобы правильно оценить творчество вообще и живопись в частности.
— То есть мы делаем намек.
— Именно. В результате же человек поймет, наконец, что ему следует измениться — сам. А свобода его никаким образом при этом нарушена не будет.
— То есть это тактика придирок, — установил, наконец, Серж.
— Повышения требований — я сказал.
— Нет, я не верю…
— Во что? — осведомился Мишка уже с вымученной интонацией; тряхнул тетрадью, которую сжимал обеими руками.
— Прямо так уж люди тебя послушают и изменятся — по мановению волшебной палочки. Если хочешь изменить человека, надо действовать на него более жестко, — продолжал Серж, — вот, к примеру, моя бабка. Ее ничего не изменит, пока ей молотком по голове не постучать.
— Но это противоречит основам гуманизма, — возразил Мишка, — вся соль нашего эксперимента…
— Я все прекрасно понимаю. Я просто не вижу, какими средствами ты собираешься подчинить себе людей.
— Не подчинить, но повести за собой, — заметил Мишка.
— А это он умеет, — ухмыльнулась Олька.
— Государственный кодекс решит все проблемы, мне кажется. В соответствии с ним и ты, Серж, между прочим, будешь выполнять свои… полицейские функции, — думаю, Мишка собирался сказать «охранные функции»; слово «полицейские» пришло ему, видимо, в последний момент; само собой.
Серж, однако, на это слово вообще не обратил никакого внимания; видно, воспринял его как естество.
— Кодекс? Что ж ты раньше молчал… Но видишь как опять ты говоришь: «все проблемы»… Ну ладно, я хочу послушать.
Конечно, в этот момент стало уже ясно, что Серж решит пойти «оппозиционным путем».
4. Кодекс.
И то, что Мишка не сказал по части кодекса ничего конкретного (здесь, по сути дела, вообще не было ни одного постановления), только еще больше, конечно, ускорило это решение.
Снова Мишка принялся говорить о фундаментальных преобразованиях; призывал действовать как можно более гуманно и не спешить. Как обрести власть над жителями поселка? («Обрести, а не завоевать», — Мишка это подчеркнул). Сделать так, чтобы они во всем подчинялись нам? Через авторитет. Авторитет же я предлагаю обрести следующим образом: составить хороший и логичный государственный кодекс.
— А что в нем будет? — спросил Серж.
— Прежде всего, я намерен описать новый режим. Более детально, а не так, как в этой тетради.
— Миш… — попытался вмешаться Пашка, но на первый его зов Мишка с Сержем не обратили никакого внимания.
(Дело в том, что Пашка и Димка опять принялись спорить — на сей раз, по поводу игры в ноус:
«Ну-ка пойди и убери этот чертов стол с шайбами из моей комнаты, поэл?» — командовал Пашка.
«Да щас тебе!»
«Не „щас тебе“, а быстро! Кто тебе разрешал его ставить туда без спроса?»
«Ну прямо, я буду у тебя разрешения спрашивать! Мы играли с отцом после обеда. И он сказал, что еще хочет с тобой поиграть».
«Я не буду играть в ноус. Дебильная игра. Как только новый государственный режим вступит в силу, я запрещу играть в ноус».
«Да щас тебе! Я не позволю…»
«А кто ж тебя спросит! Я буду на государственной службе — вершу, что хочу. А если помешаешь мне, я тебя в тюрягу засажу».
«Да щас тебе», — в третий уже раз повторил Димка).
— Но я же говорю, что простого описания режима недостаточно. Что еще там будет? — сказал Серж.
— Миш, послушай… — настойчиво позвал Пашка во второй раз.
— Ну что такое?
— Я поддержу твой кодекс, если там будет статья о запрещении ноуса.
— Что ты имеешь против ноуса, паяло? — возопил Димка.
— Заткнись, — коротко бросил в его сторону Пашка.
— Паш, мы уже говорили, что наше государство не для удовлетворения чьих-либо эгоистических потребностей.
— Ты запомни, у него нет никакой конкретики, — подмигнул Пашке Серж.
Затем он повторил спокойно:
— Так что еще будет в кодексе?
— Я… не решил еще… — уклончиво отвечал Мишка.
— В любом случае, как я понимаю, все будет исходить из тех тезисов о государственном устройстве, которые мы уже утвердили, правильно?
— Ну… да. Они же конституционные, понимаешь? Фундаментальные.
— Скажи мне, в таком случае, как с помощью них ты собираешься найти ребят, которые вскрывают дома в нашем… государстве, да. Они же нарушают закон, и здесь нужны конкретные меры. Явно.
— Необходимо сначала записать этот закон, — настойчиво порекомендовал Мишка.
— А потом-то что? Что потом?
— Ну, например, мы могли бы выйти на их след с помощью охраны государственных границ. Постоянные проверки…
Серж быстро покачал головой (весь его вид говорил: «теперь-то я нащупал слабое место, уже абсолютно точно, и каждая новая твоя попытка только еще больше обличает несовершенство этой теории»).
— Не годится. Нужно заняться расследованием этих ограблений, — сказал Серж.
Я навострил уши; в груди у меня заколотило; я пялился на Мишку: что он ответит? Поможем Стиву Слейту в поимке грабителей… и Хадсона. Он же, по всей видимости, их заправила.
— Стоп-стоп… заняться расследованием, говоришь?.. Хм… похоже, ты Энид Блайтон начитался!
— Слушай, ну хватит уже, а? — воскликнул Серж в сердцах, — ну хорошо, если ты настолько аморфен, я возьму дело в свои руки. Кто со мной?
— Я! — выкрикнул Пашка.
Я колебался.
— А ты, Максим, что скажешь? Твое мнение? — Серж обратился очень официально — ну точно на манер того, как Мишка говорил весь вечер.
Я решил, что еще остается шанс убедить Мишку в проведении расследования.
Когда Серж понял, что я все-таки не скажу ни слова, перевел взгляд на Димку.
— Ну ладно… а ты?
— Не знаю, можно попробовать, — отвечал тот.
— Хорошо. Остальные, как я полагаю, — он посмотрел на Ольку, — на стороне Мишки. Ладно, а я займусь расследованием. И еще составлением списка. Пороков моей бабки — начну с нее. Затем придумаю способы, как ее перевоспитать. Индивидуальные рецепты.
— Как знаешь, — ответил Мишка как бы между прочим — будто и не слушал последнего голосования, и результаты были ему неинтересны (но я заметил, как в какой-то момент он бросил на Сержа косой, недружелюбный взгляд); теперь Мишка прочитывал в тетради какой-то абзац и старательно грыз ноготь.
Тут наше собрание самым неожиданным образом оказалось прерванным: с улицы послышался настойчивый оклик в нос, три слога на одном тоне с другого конца проезда:
— Сережа!
Серж подпрыгнул, как ужаленный, — это была его ненаглядная бабка, против которой он совсем недавно строил контрпланы. Он вышел из домика (дверь все время оставалась отворенной).
— Я здесь.
— Ну-ка домой!
— А что случилось?
— Я сказала: до-мой!
Серж повернулся к нам.