Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внутри двора все казалось искусственно-уютным: ровные камушки мостовой под ногами, настоящие аттракционы на детской площадке, столбики с пакетиками для собачьих подарков. У входной двери – еще один домофон с куполом видеокамер. Набрал номер – снова сразу открыли. В фойе оказалось аж шесть лифтов: первый пришел буквально через секунды три-четыре. А еще через десять кабинка уже была на шестом этаже.
Феликс позвонил в дверь тридцать шестой. По ту сторону раздалась мелодия, кажется, колокольни лондонского Биг-Бена. Тишина. Флейман повторил попытку. Скрипнула заслонка дверного глазка, сквозь окуляр блеснул тусклый свет, но дверь не открылась. Молодой человек огорченно выдохнул. Щелкнула задвижка.
– Отвратительный результат – девятнадцать минут и тридцать шесть секунд, – кликнув на таймер, разочарованно произнесла Василиса через узкую щель приоткрытой двери.
– В следующий раз ты сама ко мне побежишь, – раздраженно съязвил Флейман.
– Мне нравится, когда ты злишься, – улыбнувшись, сказала она.
Дверь открылась нараспашку. Василиса стояла все в том же бежевом платье с галстуком-бантиком и черных капроновых чулках. Нисколько не смущаясь, Феликс завораженно стал разглядывать наряд девушки.
– Может быть пройдешь уже или так и будешь стоять и глазеть на меня?
– Прости.
Василиса помотала головой, но при этом улыбнулась еще сильней. Отпрянув в сторону, она позволила Феликсу войти.
Квартира внутри полностью соответствовала уровню дома снаружи. На стенах в прихожей – серый кирпичный лофт. Пол устлан белоснежным древесным паркетом. Слева расположился (уже знакомый по фотографии) двухметровый в ширину шкаф купе с ростовым зеркалом. На противоположной стороне – кожаный пуфик и три этажа женской обуви на стойке.
– Ты живешь в такой квартире одна? – озираясь по сторонам, удивленно спросил Феликс.
Василиса пожала плечами.
– Проходи в мою комнату, – указывая на дальнюю дверь, сказала она.
Флейман и Воскресенская разминулись: он – принял ее предложение; она – ушла, предположительно, в гостиную. Провернув ручку, Феликс очутился в просторной студии площадью приблизительно тридцать квадратных метров. Однако самым удивительным в ней был не размер, и не мебельная пустота (кроме двуспальной кровати и столика с компьютером в ней ничего не было), но многочисленные картины на стенах.
Феликс подошел к первой. Реалистичный пейзаж с кругом солнца, пышным зеленым лесом и уходящей вдаль переливающейся речкой был закован в толстую рамку в виде закрытого окна. Перед настоящей застекленной рамой была намертво вделана железная сетка, какой первые и вторые этажи обычно защищаются от грабителей. Ниже значилась фраза: «Мы надзиратели собственного счастья».
Вторая отчасти объясняла мебельный минимализм комнаты. На ней, словно бы в зеркале, была фотореалистично отражена вся комната. Отсутствовал только человек. Под узкой сантиметровой рамкой начертаны слова: «Может, девочки-то никакой и не было?».
Рядом висела не просто массивная, метр в высоту, прямоугольная рама, а настоящий, сваренный из разных кусков, лист металла с маленькой замочной скважиной сбоку. Когда Феликс заглянул в отверстие, он увидел только темные витиеватые каракули, отдаленно напоминающие тени от тусклого света. Название композиции было выцарапано на маленькой стальной дощечке: «Слепота понимания».
По соседству находился последний диптих с надписью – «Солнечное расплетение». На одном холсте произведения был изображен мускулистый полуобнаженный мужчина, мучительно разрывающий себе грудь двумя руками; на другом – тело этого же человека с искаженными ребрами, по форме напоминающими солнце. По центру среди органов торчала крупная лампа накаливания.
В комнату вошла Василиса.
– Видишь переключатель на стене слева? Нажми на него.
Феликс последовал ее совету. В этот же миг комнату ослепил яркий свет, настолько мощный, что картина полностью исчезла из виду. Поступательно, вспышка окутала глазницы и перед взором Флеймна возникла сплошная красно-синяя пелена.
Василиса подошла ближе и выключила свет.
– Поздравляю, ты увидел его душу. Теперь попытайся описать ее словами.
– Я не знаю таких слов, – сильно потирая глаза, произнес Феликс.
– И это самый верный, исчерпывающий ответ.
– Чьи это картины?
– Мои.
– Почему ты никогда не рассказывала о них?
– А разве принято признаваться в своих слабостях?
– Если это твоя слабость, то что тогда твое увлечение эротикой?
– Настоящее искусство, это же очевидно.
– Мне все равно не понятно, как ты до такого докатилась.
– Ты правда хочешь это знать?
– Да.
– Что ж, все началось с безобидной шуточки в «День первокурсника». Одногруппница Настя позвала меня отметить посвящение у нее в квартире. Ты сам знаешь, суть всех студенческих праздников в неистовом пьянстве. А я была категорически против алкоголя. Но на «только попробовать» меня все же развели. Подсунули какую-то жидкость – я глотнула. Затем дали запить какой-то горькой водой. А что было дальше – помню отрывками. Все из-за чего-то угарали, постоянно ржали (я только через неделю узнала причину). Короче говоря, меня пьяную кто-то раздел до нижнего белья и наделал неприличных фотографий. И ладно бы постебались и забыли, но они взяли и отправили их в разные паблики анонимной эротики.
– Такое свинство.
– Это же интернет. Там все быстро забывают. Также быстро и в стенах универа мой печальный опыт сменился чужими промахами. Но я все равно продолжала заходить в паблики и прокручивать всю ленту до моих постыдных фоток. И, знаешь, со временем они мне стали нравиться. Особенно комментарии к ним. Десятки незнакомых молодых людей, мужчин восхваляли мою внешность, восторгались фигурой и формами тела. Одни льстили, другие эмоционально воздыхали, третьи просили продолжения. И я перечитывала их слова снова и снова, подсознательно желая услышать еще больше похвалы.
– Кажется, это называется латентным эксгибиционизмом.
– Брось, Феликс – эксгибиционистками являются все девочки, которых дразнили в детстве и чью внешность недостаточно хвалили родители. Любая девочка, которой долго не говорят, что она красивая – перестает в себя верить. Отсюда появляется желаниепоказатьилипродемонстрироватьсебя с надеждой услышать похвалу.
– Все может быть. Продолжай.
– Вернувшись как-то вечером с пар, я стала снимать платье прямо перед зеркалом шкафа-купе. Оставшись в коротенькой белой комбинации, я представила, как на подобное бы смотрели мужчины. Любопытства ради я достала телефон, снова надела платье, и принялась фотографировать, как задираю подол и обнажаю ноги. Лицо специально обрезала наполовину. А получившийся мини-фотосет с припиской «анонимно» отправила в личку модераторам одного из пабликов, в которых ранее светились мои пьяные снимки. Так у меня и появилось новое хобби. Причем все начиналось безобидно: я просто выпячивала попу в достаточно плотных джинсах или шортах перед зеркалом или расстегивала несколько пуговиц на рубашке, чтоб запечатлеть буквально краешек лифчика. Такого рода фотографии имели успех, но совсем скоро всем наскучили. Люди (к моему большому удивлению, среди них были и девушки) просили показать больше или выслать продолжение. Это меня раскрепощало все сильней. С каждым днем я уходила все дальше: сначала задирала юбку или подол платья, затем стала оставаться в
