Несостоявшийся шантаж - Платон Обухов

— Герр Штромбергер, — процедила Марта, — ваше предложение, я вижу, кажется вам самому очень выгодным, вы уверены, что любая женщина почтет за счастье принять его, но… почему вы думаете, что я соглашусь стать вашей женой? — громко выкрикнула она, переводя гневный взгляд с вытянувшейся физиономии Штромбергера на испуганное лицо матери.

Кинув на них еще один испепеляющий взгляд, Марта подняла подбородок и величественно выплыла из гостиной.

Вбежав к себе в комнату, она первым делом заперла дверь на ключ и бросилась к зеркалу. Несколько секунд пытливо вглядывалась в свое отражение, пытаясь отыскать на лице следы пережитых волнений. Тщетно. Оно по-прежнему оставалось лицом двадцатилетней девушки, таким же миловидным, нежным и румяным, каким было утром. Марта постепенно успокаивалась. Злость на мать и на Штромбергера проходила.

«Надо было сразу признаться матери в том, что у меня есть жених, — подумала она, досадуя в душе на недавнюю вспышку гнева. — Ведь она наверняка до сих пор убеждена — и абсолютно искренне, — что после той неудачи с Вольфгангом у меня нет никого. И от души желает помочь мне создать семейный очаг».

Вольфганг Шустер работал инженером на военном заводе компании «Эрликон», производившем скорострельные вертолетные и самолетные пушки. Он три года встречался с Мартой, фактически жил с ней, но вдруг раздумал жениться, порвал все отношения, а через месяц ошарашенная Марта прочитала в «Нойе Цюрхер Цайтунг» объявление о торжествах по случаю бракосочетания мадемуазель Сабины Шрайбер и герра Вольфганга Шустера. Учительница математики не поленилась навести справки и узнала: до свадьбы мадемуазель Сабина и герр Вольфганг были знакомы меньше двух недель.

Естественно, ни Вольфганг, ни тем более Дитрих Штромбергер не шли ни в какое сравнение с Олегом Смирновым. Даже если бы Олег разочаровал Марту, объявив ей, что не имеет намерения связать с ней жизнь брачными узами, она бы его ни на кого не променяла.

«Надо рассказать матери про Олега, — твердо решила Марта. — Я сделаю это после того, как уйдет герр Штромбергер. Ну и вдовец, однако!»

Через полчаса после того, как Дитрих Штромбергер покинул дом Циммерманов, в комнату Марты постучалась мать.

Марта отбросила книгу, на которой все равно не могла сосредоточиться, и открыла дверь.

Когда она увидела смущенную и жалкую Гертруду, необъяснимый порыв бросил ее в объятия матери.

— Я… я не знала, что ты так… — рыдания душили Гертруду Циммерман, и она не смогла закончить фразу.

Марта заставила мать сесть в кресло и рассказала ей о своей встрече с Олегом Смирновым, о том, как он спас ее от верной гибели. Единственное, о чем она не упомянула, — о причинах, заставивших ее спешно покинуть Цюрих и спрятаться в Аппенцелле.

Но вопреки ожиданиям Марты ее восторженный рассказ не вызвал у матери прилива радостных чувств.

— Боюсь, тебе не удастся создать семью с этим молодым человеком, — скорбно заметила Гертруда Циммерман.

— Если уж говорить о семье, то наиболее подходящий партнер в этом деле для герра Дитриха — ты! — не смогла сдержаться Марта.

— Я больше никогда не выйду замуж, — нахмурилась мать. — Подобного Гюнтеру другого мужчины в мире не существует. Но… позволь сказать, доченька, что я думаю. Я знаю тебя на протяжении двадцати шести лет. Успела изучить достаточно хорошо. Единственный мужчина, который тебе подходит, — это тот, кто старше тебя не меньше, чем на пятнадцать лет. Такая уж ты женщина, Марта!

Марта прикусила губу, еле сдерживаясь. Ей хотелось выставить мать за дверь. «Да она совершенно выжила из ума! — негодовала про себя дочь. — Несет всякую чепуху и еще смеет думать, что желает мне добра!»

Гертруда Циммерман не умела читать мысли, тем не менее она поняла, какие чувства овладели ее дочерью. Не дожидаясь скандала, она выскользнула из комнаты Марты.

«Идиотка! Идиотка! Идиотка! — приговаривала Марта, слушая, как торопливо простучали по витой деревянной лестнице легкие шажки матери. — Я буду последней в мире дурой, если послушаюсь ее советов!»

Италия (Флоренция)

Когда Олег въехал на своем кресле в зал, где были выставлены камеи и драгоценности, там оставались всего два посетителя. В углу на обитом красным бархатом стуле неподвижно, словно сфинкс, сидел привратник. Его правая рука свободно свисала вниз, указательный ее палец находился прямо против кнопки сигнализации. Сигнал поступал в подразделение полиции по охране флорентийских музеев, расположенное в двух километрах от музея. Случись что — и специально обученные полицейские будут в музее через четыре минуты после тревоги.

Олег задумчиво покружил вокруг стендов с древнегреческими камеями, полюбовался на самую красивую из них, изображавшую голову Афины, и нажал на маленькую черную кнопку, вмонтированную в подлокотник кресла.

Таким путем он поджог восемь дымовых шашек, установленных под сиденьем и замаскированных серой крышкой аккумулятора.

Увидев густой белый дым, который стал быстро заполнять помещение, привратник нажал кнопку сигнализации, которая извещала не полицию, а пожарную часть. Это была его первая ошибка.

Не обращая внимания на истошные вопли: «Пожар!», «Горим!», которые раздавались по всему музею, Олег подъехал к стенду с изумрудными и рубиновыми перстнями и приставил к пуленепробиваемому стеклу алмазную электропилу. Питание к ней шло от массивного аккумулятора инвалидного кресла.

Уже через минуту, сбросив на пол четырехугольный кусок зеленоватого стекла, Олег просунул руку в образовавшееся отверстие. Сверкающие на стенде перстни быстро перекочевали в припасенный Гайзагом мешочек из толстого холста.

Затем он подогнал коляску к стенду, на котором видел камею с изображением Афины, и так же в два счета управился со стеклом. Стараясь не повредить камеи, Олег осторожно сложил две их дюжины в холщовый мешочек и взглянул на часы.

Вся операция заняла ровно две минуты. А привратник, находившийся в зале, убежал, боясь задохнуться в безвредном дыму шашек. Это было его второй ошибкой.

Олег подкинул мешочек на ладони. Неожиданно подумал: «Одного такого мешочка хватит, чтобы обеспечить несколько десятков людей до конца их жизни».

Но пока что под угрозой находилась его собственная жизнь. Нужно было как можно быстрее уходить из музея.

Олег уселся поудобнее в кресле, пристегнул привязные ремни. Теперь ему не грозит опасность свалиться с него даже при сильнейшей тряске. Но если кресло разобьется в лепешку, ему тоже несдобровать…

В нескольких метрах слева тускло светился оконный проем. Задыхаясь от заполнявшего зал бутафорского дыма, Олег подъехал к окну. В него было вставлено двойное пуленепробиваемое стекло, опутанное проводками и присосками полицейской сигнализации. Само окно прикрывала массивная металлическая решетка.

Олег решительно надавил кнопку на подлокотнике кресла. В наборный паркет пола забила раскаленная струя. Это заработали реактивные двигатели под сиденьем. Они приподняли кресло примерно на полтора метра над полом. Оно неподвижно застыло в воздухе.

К дыму от шашек присоединился дым тлеющего паркета. «Надо думать, у ЦРУ хватит средств заплатить за прожженный мной паркет», — подумал Олег, увеличивая тягу двигателя и переводя его в режим горизонтального перемещения. Кресло медленно подплыло к окну. Действуя алмазной электропилой, Смирнов стал резать стекла. Через несколько секунд оба они рухнули. Подошвы ботинок Олега, разогретые небывалым жаром от двигателей, начали плавиться, шерсть костюма потрескивала, волосы на лбу стали скручиваться. Дым лез в нос и глаза, не давая дышать и смотреть. Снизу уже слышалось завывание сирен пожарных машин. Появления в зале полицейских можно было ожидать с минуты на минуту.

Стиснув зубы, Олег увеличил тягу двигателей. Время приходилось отсчитывать в уме. Через тридцать секунд кончится топливо. Если ему не удастся покинуть музей, то вместе с креслом он рухнет на обугленный паркет.

Наконец, металлическая решетка дернулась и полетела вниз. Олег направил кресло в образовавшийся проем. Остатки верхней рамы зацепили его волосы, царапнули по коже головы, но уже мгновение спустя Олег был на свободе.

Инвалидное кресло медленно опускалось. Олег включил тормозную установку и через несколько секунд очутился в переулке перед зданием музея. Как только кресло коснулось земли, запас топлива иссяк, двигатель чихнул и замер.

Ориентируясь на колокольню рядом с собором Санта-Мария-дель-Фьоре, строительство которой было начато знаменитым Джотто в 1334 году, Смирнов бросился бежать в сторону тихой улочки, на которой недавно столкнулся с Лючией.

Еще из окна музея он успел разглядеть, что небольшая площадь перед входом в него сплошь запружена народом и машинами. Над приземистыми бело-черными полицейскими «альфа-ромео» возвышались громады красных пожарных машин.