Несостоявшийся шантаж - Платон Обухов

— А вы, признаться, изменились не очень, — рассмеялась Марта. — Такой же здоровый и жизнерадостный!

— Мне очень приятно, что вы это заметили, — с неожиданной серьезностью заявил Штромбергер и вручил Марте огромный букет роз.

К ним подбежала Гертруда, всплеснула руками:

— Что это вы все стоите в прихожей? А ну марш в гостиную!

На столе источал дразнящий аромат гусь, приготовленный по высшим меркам кулинарного искусства. Гертруда Циммерман поручила Штромбергеру разлить вино, и он наполнил старинные тяжелые бокалы красным чилийским «1971 Антигуас-Резервас».

Все чокнулись и накинулись на гуся. Устоять перед ним было невозможно.

За гусем последовала форель, а завершился ужин традиционным для дома Циммерманов клубничным пирогом. Гертруда заварила душистый вишневый чай, и Дитрих с чашечкой в руках пересел в глубокое кресло, обитое голубой материей. В этом кресле обычно сидел глава семьи Циммерманов — Гюнтер.

«Все понятно, — с легкой грустью подумала Марта, — новый хозяин занимает по праву место старого…»

Заметив, что выражение лица дочери неуловимо переменилось, Гертруда обеспокоенно осведомилась:

— Что-нибудь случилось, доченька?

— Да нет, ничего, — успокоительно откликнулась Марта.

Дитрих, движимый желанием рассеять возникшую неловкость, затеял оживленный разговор. Он подробно рассказывал Марте о своих делах, сообщил, что год назад довел сеть своих магазинов до пяти и даже купил акции крупного универмага в близлежащем Галлене.

— Вы решили проучить санкт-галленцев за то, что в средние века они пытались подчинить себе наш город? — усмехнулась Марта. — А как поживает ваша семья?

Она смутно припоминала, что у Дитриха Штромбергера должна быть жена — болезненная и чрезвычайно некрасивая, но, как любили добавлять, «очень умная», и двое детей.

Штромбергер почему-то смущенно кашлянул и покосился на Гертруду, словно просил у нее помощи.

— К сожалению, доченька, — откашлявшись, сообщила мать, — жена герра Дитриха умерла. Два года назад. Он остался вдовцом…

— Рак, — пробормотал Штромбергер. — Кристину лечили лучшие врачи Лозанны — денег я не жалел, но ее случай оказался безнадежным. Так что я остался после ее смерти совсем один…

— Дети герра Дитриха давно выросли. Дочь уже родила внука, а сын работает в Африке. Кинооператором, — внесла полную ясность мать.

Марта оценивающим взглядом посмотрела на Штромбергера. Ну да, ведь он был на пять лет старше отца. Сейчас ему шестьдесят два года. А выглядит Дитрих всего на пятьдесят с небольшим. Наверняка это заслуга его личного врача и следствие того, что он живет не в крупном городе, переполненном автомобилями с их выхлопными газами, а в чистом маленьком Аппенцелле.

— Наверное, вы занимаетесь спортом? — спросила она, чтобы найти подтверждение своей догадки.

— Да, — радостно подтвердил владелец магазинов, — я завел лошадей. Купил двух на аукционе в Дублине. Говорят, эта порода, полученная от скрещивания арабских скакунов с английскими рысаками, — самая перспективная. Так что теперь каждый день растрясываю жирок на лугу.

Затем разговор переместился на дела самой Марты. Дитрих дотошно расспрашивал о ее работе в школе, служебных перспективах и жизненных планах.

Марта больше отшучивалась. Ее жизнь протекала довольно скучно и однообразно. До встречи с Олегом она была так бедна событиями, что, вздумай кто-нибудь попытаться написать биографию Марты Циммерман, вышло бы самое большее две странички текста.

«Наверное, присматривается к будущей падчерице, — подумала Марта. — Что ж, Дитрих поступает правильно. Если он хочет наладить хорошую совместную жизнь с матерью, то должен как можно больше узнать обо мне…»

Дитрих снова наполнил бокалы вином. Поскольку он был единственным мужчиной на этой вечеринке, ему автоматически предоставили право придумывать и произносить тосты.

Неожиданно Штромбергер опустил глаза и, немного краснея, произнес:

— Я хочу предложить тост за вас, Марта! Не спрашивайте, почему. Ответ ясен. Вы самая красивая!

Италия (Флоренция)

«Форд» затормозил у широких ступенек старинного палаццо, когда до закрытия музея оставалось три минуты.

Смирнов уселся в инвалидное кресло и съежился в нем.

— Чего застыли? — прикрикнул он на Гайзага с Кеворком. — Несите меня в музей!

Армяне подхватили увесистое кресло и поспешили вверх по сточенным временем ступенькам. Теперь Гайзаг оглядывал вжавшегося в инвалидное кресло Олега с невольным уважением. Еще несколько минут назад он был уверен, что на самом деле у Олега и в мыслях не было грабить музей драгоценностей и старинных камей Медичи.

«Никогда нельзя судить о людях поспешно», — подумал Гайзаг, опуская кресло на небольшую площадку перед входной дверью.

Олег ловко пробежался пальцами по клавиатуре управления и самостоятельно въехал в музей.

Продававший билеты служитель в синей форме недовольно покосился на Олега, но, поскольку правительство христианских демократов объявило, что итальянские инвалиды больше всех нуждаются во всеобщем внимании и заботе, лишь вздохнул:

— Не забудьте, музей закрывается через три минуты, синьор.

Олег ожег его ненавидящим взглядом. Служитель даже вздрогнул. «Черт бы побрал этих инвалидов! — с неожиданным ожесточением подумал он. — На вид они самые обездоленные и несчастные в мире. Но дай им волю — и они превратят всех здоровых людей в рабов!»

Гайзаг и Кеворк, проводив удалявшегося Смирнова взглядами, тихо вышли из музея. Они свою миссию выполнили. Теперь все зависело от их строптивого подопечного.

— Послушай, стоит говорить Акопяну, что русского мы поймали на вилле у Лючии Кальяри лишь благодаря сообщению каких-то незнакомых людей? — шепотом спросил Кеворк. Этот вопрос мучил его уже несколько часов.

— Не стоит, — покачал головой Демирчян.

— А если Лючия и эти незнакомцы были присланы в Италию для того, чтобы подстраховать нас?!

— Чепуха! Просто Смирнов связан и с «Моссадом», и «Аль-Джихад» на него зуб имеет. Вполне возможно, что кто-нибудь из них был заинтересован в том, чтобы русскому не удалось убежать от нас. Вот они и навели нас на его след.

— Дай Бог, чтобы это было так! — с чувством произнес Кеворк и стиснул зубы. Теперь им оставалось только ждать, чем закончится визит Олега в музей Медичи — удачей или провалом.

Швейцария (Аппенцелль)

Выпив за то, что «она самая красивая», Марта недоуменно уставилась на Дитриха Штромбергера. Что означают его слова, если он пришел свататься к ее матери?

Но владелец сети магазинов не дал дочке Гюнтера Циммермана времени на раздумья.

— Вы знаете, Марта, — напористо начал он, — я человек деловой и энергичный. После того, как в прошлом году дело мое значительно расширилось, я стал стоить, как говорят американцы, двадцать миллионов франков. У меня три дома: два здесь и один в Галлене, который я сдаю сейчас внаем. Если мы поженимся, то можем поселиться в любом из них.

Изумление Марты было так велико, что она не смогла произнести ни слова. Дитрих же принял ее молчание за согласие, воодушевился и продолжил с еще большим напором:

— Но я предлагаю вам поселиться здесь, в Аппенцелле. Здесь у нас будет конюшня с лошадьми — их число можно, разумеется, увеличить, поле для игры в гольф, здесь мы будем дышать свежим воздухом и есть экологически чистые продукты. Я понимаю, — переглянулся он с Гертрудой, — вас не могут не беспокоить финансовые вопросы. Что ж, мои дети уже взрослые, и дал я им немало. Они должны быть вполне довольны тем, что я сумел для них сделать. Так что все мое имущество, за исключением небольших, чисто символических сумм, перейдет после моей смерти к жене. То есть к вам!

Гертруда Циммерман опасливо наблюдала за дочерью. Уж ей-то был известен строптивый характер Марты. Она всегда была с виду тихоня, посторонние люди даже считали ее апатичной. Но если что-то делалось вопреки ее воле, Марта становилась беспощадной.

— Одним словом, я предлагаю вам и руку, и сердце, и все, что имею! — торжественно объявил Дитрих Штромбергер.

Марта молчала. В школе она преподавала детям самый логичный, самый ясный предмет — математику. В учебнике, из которого она выбирала задачки для своих учеников, не встречалось ничего и отдаленно похожего на ту задачу, которую Дитрих Штромбергер и ее собственная мать предлагали решить ей здесь же, сейчас!

Владелец магазинов снова ошибся, расценив молчание Марты как готовность принять его предложение. Опустившись на колено, он схватил правую руку Марты и принялся осыпать ее поцелуями.

Марте с большим трудом удалось высвободить руку из цепких пальцев Дитриха.

— Герр Штромбергер, — процедила Марта, — ваше предложение, я вижу, кажется вам самому очень выгодным, вы уверены, что любая женщина почтет за счастье принять его, но… почему вы думаете, что я соглашусь стать вашей женой? — громко выкрикнула она, переводя гневный взгляд с вытянувшейся физиономии Штромбергера на испуганное лицо матери.