Песнь мятежной любви (СИ) - Райль Регина

От моего напора Антон стушевался. Он молча опустил голову, чтобы я не прочла по глазам его мысли. Хорошо, если задумался. Мужики иногда такие дебилы, их нужно подтолкнуть. Да, осадила я его знатно. Сама от себя не ожидала. Я не осталась равнодушной к проблеме подруги. Надеюсь, не сделала хуже.

Я отвернулась, собираясь вернуться к дивану. Я как-то не подумала, что моя проникновенная тирада привлечёт чьё-то внимание. Но именно это и случилось — Родион оторвался от своих драгоценных листов и смотрел прямо на меня. Я говорила негромко, ребята в дальнем конце даже голов не повернули, но он сидел близко и всё слышал! Почему я об этом не подумала, поддаваясь порыву? Ещё на один пункт усложнила себе жизнь.

Его взгляд украл у меня дыхание. Нет, правда, меня будто окунули с головой в полный воды резервуар. Но я не задыхалась. Я дышала. Не воздухом и не водой, а чем-то иным. Свежим, приятным, неуловимым, но ощутимым, как тёплое прикосновение. Я нежилась в ласковых серых водах его взгляда, но не могла распознать и доли чувств. Удивление, уважение, восторг, что-то игривое и радостное, а ещё глубокое и сакральное, будто он нашёл разгадку древней цивилизации майя, а теперь собирался завладеть самым дорогим сокровищем.

Пройти мимо быстро в этот раз не получилось. Я остановилась, и ничто не препятствовало Родиону заговорить со мной. Но меня спас Марс:

— Давайте покурим перед всем этим действом, — он создал пальцем маленький вихрь. — Чтоб потом не отвлекаться. — Он спрыгнул со спинки дивана и порылся в карманах брюк. — Род, идёшь?

— Да, — парень отложил листы и встал.

Сверкнув узкой грудью и плоским животом, он подтянул сползшую подтяжку на плечо и тряхнул волосами. Поднял с пола кожанку, вытащил сигареты и зажигалку, бросил куртку на стул. Каждое его движение гипнотизировало меня. Боже, как можно быть таким совершенным? Я в очередной раз осознала, что пропала, и к обрыву уже не шла, а мчала, чтобы с разбега прыгнуть.

Чёрные джинсы с заниженной талией обтягивали его ноги, как вторая кожа. Не тесно? Я усиленно старалась не разглядывать Родиона ниже пояса, но бесстыдные мысли всё равно пришли: а если у него случится эрекция? Туго придётся бедолаге.

Это финиш, Майя! Я отвернула пылающее лицо, но курящие парни уже покидали помещение. Остались только Женя и Тим. Отдых был и у меня — расслабиться и выдохнуть. Сейчас начнётся репетиция и станет полегче, обещала я себе.

Я хотела сесть диван, но пройти мимо стула, на который Родион кинул куртку и исписанные листы, не получилось. Любопытство взыграло с нестерпимой силой, я не могла сопротивляться.

Я огляделась. Тимофей наигрывал какую-то мелодию, а когда он музицировал, ничто не могло его отвлечь. Женя погрузился в глубины Интернета и не следил за мной.

Напустив на себя невозмутимый вид, я сцапала лист. Он оказался исписан стихотворными строками. Так вот чем занимался Родион — сочинял песню. Нашёл время! При толпе народа, на пьяную голову и за пять секунд до репетиции. Какая неприхотливая, однако, Муза. Но эта капризная дама никогда не приходила по заказу и на удобное время не записывалась. Однако я не увидела пустых пивных бутылок возле места Родиона. Значит, писал трезвым. Правильно, спьяну такое сочинится, хоть стой, хоть падай.

Я вчиталась… и обмерла. Стихи были прекрасны! И дело было даже не в чётком слоге и неординарных рифмах, а в смысле слов.

«Не отдавай руль жизни едкому страху, Он для чистого разума, как тесная клетка. Любые сомненья — путь на плаху, Ведь ясен ум должен быть, а дух — крепким. Одинокое сердце спасается истиной. Безумства мы стали рабами невольными. Я вижу цель и жажду её неистово: Чтоб вместе быть, надо стать свободными».

Мурашки затоптали меня, стало даже больно. Я чувствовала, что не должна была читать это без разрешения, но не могла оторваться. Я беспардонно дотрагивалась до чужой чуткой души, кусочек которой Родион оставил на этом листе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Песня ещё не была закончена, и мне безумно захотелось прочитать её всю и другие стихи парня… Всё, что он написал. Я снова побежала взглядом по строчкам, но лист вдруг растворился в воздухе.

Удивившись, я подняла голову. Передо мной стоял Родион. Именно он выдернул свои записи у меня из пальцев.

Рассерженным он не выглядел, но вряд ли ему понравилось, что я без спроса влезла в личное. Меня как в морозилку бросило. Я двинуться не могла. Ни извиниться, ни оправдаться. Стояла, смотрела на него, как дура, и краснела. Зачиталась и не услышала, как парни вернулись. И какого хрена ты пишешь такие проникновенные стихи, Родион?

— Извини, но я не люблю, когда читают не законченное, — сказал он смущённо, собирая листы в кучу. — Не обижайся, ладно?

Обижаться? Мне? Я к нему в душу залезла, а он передо мной извиняется?

— Нет, это ты прости, — я справилась с непослушным языком. — Они лежали прямо тут, я… не удержалась. Глупо вышло, — закончила я тихо.

— Все нормально, сам виноват, что оставил на видном месте, — Родион улыбнулся. — А женское любопытство непреодолимо, так?

— Наверное, — я пожала плечом. — Кстати, стихи замечательные. Мне очень понравилось. Ты прекрасный поэт.

— Спасибо, — парень удивился, но мои слова ему польстили, а я сама не верила, что сказала это, да ещё так искренне. — Приятно слышать. Закончу, и выйдет ещё лучше.

— Я в это верю. В строках есть глубокий смысл, написано со страстью. Это чувствуется. Хорошо, когда пишется под вдохновением, — я улыбнулась.

А он вдруг посерьёзнел и посмотрел так, будто где-то внутри меня скрывалось продолжение его поэмы, и он, проникновенным взглядом, пытался вытянуть эти строчки.

— И когда есть, кому вдохновлять, — сказал Родион.

Все мои заблуждения и самоуспокоения, что он ко мне не чувствовал ничего, кроме дружеской симпатии, растаяли, как лёд в жару.

Мне показалось, он собирался шагнуть ко мне, поэтому я отступила. Так быстро, что запнулась о шнур, но на попытку помочь, вскинула руку:

— Я сама. Не надо, — мой голос дрожал, — пожалуйста…

Из груди как будто выпало что-то и разбилось о каменный пол. Осколки брызнули во все стороны и даже залетели в глаза. А как ещё объяснить навернувшиеся слёзы? Я взглядом умоляла Родиона не подходить, и а его глаза в ответ подёрнулись болью. Он не двинулся с места, понял, что я не приму его помощь, не позволю приблизиться, потому что он мне безынтересен и только дурак будет настаивать.

Парень хотел что-то сказать, но тут затрещал мой телефон. Мама. Её звонки я всегда встречала без восторга, мысленно закатывая глаза как Роберт Дауни-младший в известном меме. Немного беспокойства, недовольство, парочка нотаций, всё приправлено громкими интонациями. Папа понимал меня лучше, терпимее относился к увлечениям и даже помогал в музыке. Но сейчас я люто обрадовалась этому звонку, как прекрасному поводу сбежать из неловкой ситуации.

— Извини, мама звонит, — сказала я уже бодро — дрожь ушла из голоса. Я снова была смела и весела. — Алло. Я же сказала, приду поздно. Забыла?

— Майя… Майя… — мама на том конце провода плакала навзрыд.

Я вздрогнула и испугалась. Было так неожиданно и больно слышать, как она захлебывалась слезами и ничего не могла произнести кроме моего имени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мам? Ты плачешь? — воскликнула я громко, не обращая внимания, что на меня обернулись. — Что случилось?

— Майя… — она снова попыталась справиться с голосом. Неудачно.

Я уже разволновалась не на шутку. Такую стойкую женщину, как моя мама, могло вывести из строгого спокойствия только что-то кошмарное.