Голоса на ветру - Гроздана Олуич

В ту ночь он долго не мог заснуть. А когда наконец под утро заснул, увидел утешивший его сон. Во сне был стол, накрытый как обычно. Перед ней стояла тарелка, перед местом, где сидит он, – вторая. Третьей не было. Все было как раньше, и он почувствовал неописуемую радость.

В то утро он поехал на задание. Когда вернулся, белизна третьей тарелки сверкнула как лезвие ножа. «Мстит, ведьма!» – подумал он и тут же смутился, увидев свои рубашки, выглаженные и аккуратно сложенные, приготовленные для очередной поездки, в которую он должен был отправиться этой ночью. Когда вернусь, пообещал он себе, вышвырну третью тарелку в окно и верну покой и ей, и себе.

Уехал он той ночью спокойным, с легким сердцем. Когда вернется, с третьей тарелкой будет покончено, и все само собой разрешится. Жизнь будет продолжаться. Выходя из дома, он невольно улыбнулся.

Но надежда на прекращение конфликта не сбылась. Нежная и тихая, Ела его опередила. Он понял этот в тот момент, когда, подходя к дому, заметил открытое окно и кровь на тротуаре. Ее тело было уже в морге, а душа пыталась найти дорогу в какой-то другой мир, где нет ни предательства, ни ненависти, ни мести.

Полицейские, которые вели следствие, не могли понять, почему он заявляет, что виновен в смерти жены. Да он же уезжал на задание! Вернулся, когда Ела уже была мертва. Почему майор Гарача обвиняет себя, когда все знают, что он и муравья бы не обидел? Жена выбросилась в окно. Все, что от нее осталось, это кровавое пятно на тротуаре и накрытый к ужину стол. Три тарелки. Почему? К ним никто никогда не заходил. Для кого третья тарелка? Следователи удивленно качали головами, а потом попросили психиатров прояснить, почему Гарача твердит о своей вине и о том, что готов сделать все, только бы ее вернуть, вернуть такой, какой она была до того, как в их жизнь влез тот однорукий бродяга…

У соседей не было объяснений тому, что произошло. Дивная красота Елы Гарачи привлекала многие мужские взгляды. Но она любила одного Гойко, так же, как и он любил ее. Тайна третьей тарелки осталась нераскрытой, хотя офицер полиции Гарача, бывший детдомовец из Ясенака, в своем письме доктору Даниле Арацкому написал: «Врачи меня не раскрыли. Елу убила третья тарелка, но эта тарелка была мною…»

Несколько месяцев спустя Гойко Гарача из больницы исчез. Почему? Узнать это не удалось никому, во всяком случае, говорить об излечении было трудно, он до самого своего исчезновения продолжал нести бред о кристаллах, о синем свете глаз Елы и о тарелке, которая убивает, что разогревало любопытство персонала психиатрической больницы на Губереваце, так и не узнавшего тайну полицейского, которого все старались убедить, что он не виновен в гибели красавицы-жены, в один прекрасный день непонятно почему вдруг выбросившейся из окна. В чем его вина? В том, что на ней женился?

Примирился ли он со своими страшными воспоминаниями или же третья тарелка продолжала его преследовать, Данило, пока был в Белграде, узнать не смог.

Через два года после исчезновения Гарачи Данило Арацки получил на свой адрес и имя тщательно упакованный пакет из Новой Зеландии, в котором было полицейское досье с точно указанными именами доносчиков, многие из которых Даниле не были известны, другие он знал смутно или они стерлись из его памяти, но нашлись и такие, которые заставили его подумать, что лучше бы ему было умереть до получения этого досье, которое переправил ему Гойко Гарача в знак благодарности. Это были доносы на Данилу его друзей, коллег, случайных знакомых, женщин, которых он любил, но которые, как стало теперь ясно, его не любили…

Из всех доносов его больше всего шокировали те, под которыми стояла подпись Марты. Неужели она его так ненавидела? А если так, то зачем вышла за него замуж? Зачем родила ребенка, а потом отрицала его отцовство, хотя цвет глаз и волос были убедительнее свидетельств о рождении всего мира? Вопросы множились и множились, сводясь к одному общему: возможно ли, что за всю его жизнь столько людей следило за ним, ненавидело его, презирало, пыталось уничтожить, выгнать с работы, отнять у него возможность лечить, любить, жить?

Чем дольше он изучал досье, тем больше оно казался ему похожим на точный анатомический атлас его души. Сколько же было мелких, далеких, полузабытых и забытых встреч, знакомств, случайных женщин, псевдодрузей, бессмысленных решений, лишних разговоров, обещаний, отказов, повторяющихся снов, которые оживляли в его памяти лица и голоса тех, после чьих ночных визитов его лицо на следующий день сияло. Но были и такие сны, которые, повторяясь, леденили ему кровь в жилах и чаще всего были связаны с домом Арацких, стоявшим между зданиями городской управы и суда, от которого после последней бомбардировки союзников осталась только огромная воронка, наполненная водой, в которой плавал мертвый поросенок. Во сне, словно желая столкнуть, кто-то толкал его к этой воронке, которая делалась все шире. Того, кто его толкал, он не видел, потому что каждый раз, когда пытался оглянуться, тот, за спиной исчезал, оставляя его в ужасе стоять на самом краю пропасти, из которой вылетали огромные черные птицы.

Потом все повторялось. Дыру в земле, в которую провалился дом могущественных Арацких, он видел всего один раз, мельком, потому что чья-то рука тут же потащила его в сторону и в тот же момент какая-то старуха пробормотала:

– Люди! Неужели это все, что осталось от Арацких?

Рыжик не понимал значения ее слов до тех пор, пока страшная яма не начала возникать в его снах, каждый раз видоизменяясь и становясь еще глубже, окруженная изуродованными ветками грецкого ореха, языками пламени и какой-то страшной, непонятной тишиной.

Один только поросенок на поверхности воды всегда был белым и раздувшимся как воздушный шар. «Откуда здесь поросенок?» – спрашивал он себя, пока кто-то не объяснил, что поросенка забросило в воронку на месте дома Арацких неизвестно откуда взрывной волной.

В «Карановской летописи» рассказ про «белого поросенка» повторялся несколько раз, так же как и вопрос: «Что произошло с Наталией и близнецами?». При разборе развалин спасателям удалось вытащить из-под обрушившихся балок и гор штукатурки несколько мертвых тел и Ветину трехцветную кошку, живую. «Наталия с близнецами не обнаружена, так же как и не найдено никаких доказательств того, что они находились в подвале дома, когда все Караново взлетело на воздух». Это обстоятельство вселяло в автора «Карановской летописи» надежду, что Наталия Арацки и близнецы все еще живы. Ведь известно немало случаев, когда после многолетнего отсутствия люди возвращались к своим родным и близким, которые уже успели поверить, что никогда их больше не увидят.

Спустя много лет, открыв «Дневник» Данилы Арацкого, его сын Дамьян понял, что бывший Рыжик, как и многие жители Караново, верил, что придет день, когда он, потерявший всякую надежду, увидит вдруг лицо своей матери.

Только тогда, когда в компании мертвых Арацких появилась Наталия, молчаливая и прозрачная, Данило поверил, что среди живых ее больше нет, но где она простилась с этим светом, бывший Рыжик разузнать не мог до тех пор пока Гойко Гарача, снова из Новой Зеландии, не послал ему досье номер два гражданина Данилы Арацкого, из которого тот узнал не только где сейчас живут и чем занимаются бывшие детдомовцы из Ясенака, но и неподтвержденное сообщение, что при столкновении двух поездов под Мангеймом погибла женщина с глазами цвета фиалок. Никто из выживших в этой катастрофе не смог ее идентифицировать, хотя некоторые из пассажиров, ехавшие из бывшей Югославии, утверждали, что она села в поезд то ли в Белграде, то ли в Загребе, и с ней было двое детей. Под обломками вагона детей не нашли, так же как не нашли и документов погибшей, а так как ее никто не разыскивал, похоронена она под инициалами N.N. где-то в Германии.

Шла ли речь о Наталии Арацкой и близнецах, Гойко Гарача, судя по всему, не знал. Зато на удивление много знал он об Ароне и Саре Коэн: как он, так и она во времена массовой эмиграции покинули Югославию и переселились в Германию или в Америку. О том, по какой причине они уехали, – из-за более высоких заработков или из-за слышащегося то там, то здесь бряцания оружием, а, может, из потребности забыть страх, голод, одиночество, отверженность, ни первое, ни второе досье определенного ответа не давали.

Но в качестве компенсации, или, может быть, попытки усмирить угрызения совести, к досье номер два был приложен список имен, профессий и адресов бывших детдомовцев, из чего можно было предположить, что бывшие маленькие оборванцы поддерживали взаимные отношения, помогали друг другу и даже сплели целую сеть связей, став широко разбросанной, но тесно связанной семьей, таинственной и мощной, готовой придти на помощь каждому из своих членов в любой момент и в любом месте от Югославии до Австралии.