Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры - Илья Лавров

Молчали Семен и шофер, молчали тайга и ночь, молчала береза, прижимаясь ветвью к щеке. Будто все к чему-то прислушивались. И мотор начал затихать: тоже, наверное, хотел послушать то великое, что называется жизнью. Красиво и гулко грянул далекий выстрел. И вдруг тихонько-тихонько возникла песня:

Во поле березонька стояла,Во поле кудрявая стояла…

Как будто зазвучала сама тишина, звезды, лес и душа Семена. Песня была такой осторожной, тихой, что сначала Семену померещилось: кто-то запел очень далеко. И только через минуту он понял, что это поет шофер.

По голосу узнал Алешу Сарафанникова, соседа по общежитию. Семену нравился этот белокурый паренек.

Потом Сарафанников замолк, вздохнул и так замер, как будто его и не было. Долго он сидел и не то думал, не то спал, не то слушал глухую ночь.

Семен почувствовал непонятно откуда пришедшее облегчение. Тело его заполняла свежесть и сила. Только руки мелко дрожали. Остаться бы навсегда одному в этих таежных дебрях.

Скрипнула подножка, зашуршала галька под сапогами, и прозвучал тихий голос:

— Ну, трогай, Саврасушка, трогай.

Алеша легонько похлопал грузовик по капоту, и у Семена, точно котенок, ворохнулось в душе теплое, мягкое чувство к этому шоферу.

Вспыхнули фары, заработал мотор, медленно тронулись. Ветви березы, как бы не желая расставаться, тихонько мели по коленям, бортам, уползая из кузова. Они в последний раз погладили по щеке, шепнули что-то на ухо, смели тяжесть с плеч Семена. Он оглянулся порывисто, но береза уже канула во тьму.

Из-за поворота посыпались огоньки Синего Колодца. Семен спрыгнул. Войдя в сени общежития, он с удивлением увидел через открытую дверь Сашу Ягодко и Арсалана. Они вытаскивали кровать Лоскутова. Ягодко, бросая на нее чемодан и пальто Степана, проговорил:

— Словно форточку открыли — дышать легче!

— Собака лучше, собака своих не кусает! — яростно кричал Арсалан.

Семен смущенно спросил:

— Чего это вы тут расходились, ребята?

— А, Сеня! — облегченно воскликнул Ягодко. — А мы, как началась заваруха, потеряли тебя. Куда, думаем, провалился?

— Домой пришел! Правильно пришел! — Смоляные волосы Арсалана встопорщились на затылке, на висках. — Я бы горло им перекусил, да Сашка помешал! Зачем помешал? Собачья это свадьба! Хэ, я еще с ним посчитаюсь! А она… э, в голове свистит, ветер дует — пусто!

— Ладно тебе, — поморщился Ягодко, — слишком много им чести — говорить о них. Давайте лучше пожуем чего-нибудь.

— Редька есть, хлеб есть — живем! — выкладывал Арсалан холостяцкие запасы.

Семен покосился на свои новые брюки, куртку, и они показались неприятными. Он поспешно снял их, сунул подальше в шкаф. А когда надел рабочую одежду и сел среди ребят, опять почувствовал такое облегчение, как в лесу.

— Пей из Синего колодца! Эх, целебная! Козу ранили — рану затянуло. — Арсалан налил шипящую воду. — Как говорил солдат? Прем в мировое пространство!

Горланили петухи, поднимая из нор в соседних падях лисиц; блеяли козы, трусцой убегая на поляны; по всему поселку звякали дужки ведер и скрипели журавли колодцев. Заспанные хозяйки, плеща на ноги, тащили воду. Таежные сопки, словно подожженные, курились туманами.

Едва рассвело, а в Синем Колодце уже всё знали.

— Да что ты говоришь! — ахнула Полина, стоя у ворот с соседкой.

— С Лоскутовым, — шептала непричесанная соседка и почему-то озиралась.

— Батюшки! Ни стыда, ни совести! — хлопала себя по бедрам Полина. — Да им бы обоим за это морды набить. Ну ладно, вильнула хвостом — черт с тобой! Но ты же предупреди человека! Это уж насмешка получается… А Семен смирный парень — мухи не обидит.

Одна за другой подходили женщины, ставили на дороге ведра, судачили.

Рассвет был хмурый. За сопками, в стороне лесосеки, гремел гром и шел сильный дождь. Над Синим Колодцем тоже накрапывало, крыши становились рябыми.

К конторе, где у крыльца стоял грузовик, собирались трактористы, вальщики, сучкорубы.

Семен знал, что теперь долго будут чесать языки. Нелепо! Другие совершили подлость, а он почему-то чувствовал себя виноватым. Лоскутова встретят как героя, а его, Семена, как смешного чудака. И действительно, как только у конторы увидели Семена, Светлолобов пробасил:

— Неудачный жених идет! — И бабьим голоском раскатился: — Хе-хе-хе!

— По усам текло, да в рот не попало, — проскрипел пожилой, дряблощекий учетчик Харламов. — Приготовил свадебку дружку!

— Вот бы тебе так, Харламыч, на дармовщинку-то!

Молодежь начала похохатывать, но старик Лапшов, с лицом в синих пороховых крапинках, строго остановил:

— Прикусите язык, нечего зубы скалить. Человеку в душу плюнули, а вы хаханьки разводите!

Семен еще издали уловил движение, говор, смешки. Он не знал, куда деваться, но тут его выручили Ягодко и Арсалан. Они догнали, пошли рядом, и Семен принялся оживленно говорить, как будто с ним ничего не случилось. Когда подошел и поздоровался, все с любопытством стали рассматривать его.

— Ну, как дела-то? — не вытерпел Светлолобов. — Тут болтают всякое, правда, что ли?

Лицо Семена потемнело. Он враждебно молчал, не зная, что сказать.

Ягодко нехотя рассказал о случившемся. Когда услыхали, что Лоскутов уговорил Клашу в один день, Светлолобов одобрительно воскликнул:

— Вот бродяга! На ходу подметки рвет, хе-хе-хе!

— Пакостник он, Степка-то, — внушительно заметил Лапшов, — а у Клашки дурь лопатой не выгребешь. Глупость и подлость всегда рядом ходят. Эх вы, молокососы! Учат вас, учат… — И он махнул темной жилистой рукой.

— Гуляли они раньше, Степка-то с Клашкой. Ну и снова спелись, — пробормотал Ягодко.

— А ты тоже, Семен, стоял как телок! Мозгами шевелишь, точно бревна ворочаешь! — закричала Полина. — Поставил бы весь дом вверх ногами. Обоих за шиворот, да лбами и звякнуть, чтобы черепки треснули, как яйца. Ведь вон какой медвежище!

— Вот как, брат! Значит, обскакал тебя Лоскутов, хе-хе-хе! — не унимался Светлолобов.

Засмеялись и другие.

— Хэ, смеются! Умный не смеется! — разозлился Арсалан.

Семен облегченно вздохнул, когда полезли в грузовик и разговор кончился. Сел на заднюю скамейку. Старик Лапшов устроился рядом, угостил махоркой.

Накрапывал дождик. Погромыхивал гром. В тайге попали в полосу сильного дождя. Холодные струи стекали по лицу, как проволока. Унылый, мокрый туманный лес замер под дождем. Мелькали старые вырубки с серыми пеньками. В глубине леса кукушка однотонно и нежно звала и звала кого-то и никак не могла дозваться. Дорога превратилась в речку, вода бурлила под колесами.

— А где молодожены-то? — спросила Полина, кутаясь в клетчатую шаль.

— В обнимку лежат, — весело ответил Светлолобов из-под брезентового капюшона.

Лапшов сердито глянул на них и пробормотал:

— Сегодня, кажется, поработаем с боку на бок в балагане.

И нельзя было понять, на что он сердится.

Семен ехал в одном пиджаке, подставив лицо и грудь дождю, и думал о том, что эти люди смеются не со зла, а просто им до чужой беды нет никакого дела. От этой мысли густая, как смола, печаль поползла в душу. Ведь не так же все должно быть между людьми!

Из полосы дождя уже выехали.

— Гром постучал-постучал немного да и смолк — попугал малость, — обратился Лапшов к Семену как-то по-особому, тепло.

Семен внимательно посмотрел на старика, отвернулся и, как вчера, остро почувствовал, что никому он не нужен и вообще неизвестно, зачем землю топчет. Кто он? Так, ноль без палочки. Вот он трясется на ухабах под дождем в старом пиджачишке, мокрый, неприглядный, с руками грубыми, как сосновая кора. Погладит — оцарапает. Такой заявится в город — милиционер глаз с него не спустит. Эта мысль не оставляла Семена и на лесосеке.

Лес после дождя засверкал под солнцем, будто пересыпанный множеством сияющих стекляшек. На конце каждой шишки и хвоинки висела прозрачная капля. Арсалан подпрыгнул, дернул ветку — тополек выплеснул воду, словно из ведра.

Когда с гулом рухнула первая сосна, над ней взметнулось облако водяной радужной пыли.

Электропила после дождика била током сквозь брезентовые рукавицы.

— Дьявол, царапает! — крякал и ежился Семен.

Пришлось оставить работу, пока не подсохло. Ягодко обругал начальство за то, что нет резиновых сапог и рукавиц, и пошел собирать бруснику, от которой полянки были красными. Семен расстелил пиджак, лег, задумался.

Фырканье грузовика внизу под холмом вспугнуло его мысли. Семен поднялся. Алеша Сарафанников, стоя на подножке, звонко кричал в гулкий лес:

— Здорово, лесогубы!

Дождик снова забрызгал, внезапно и звучно над лесосекой затрещал гром. Светлолобов торопливо остановил станцию. Работа срывалась.