Екатерина Фурцева. Женщина во власти - Сергей Сергеевич Войтиков

«вообще была доброй и отзывчивой женщиной»[308], сказала Козлову:

— Фрол, давай-ка мы с тобой немного помолчим, пока ребята по очереди сходят поесть. Обойдемся одним переводчиком на двоих.

— Конечно, пусть перекусят[309].

Первым пошел Суходрев. Оказалось, хозяин отеля в годы Гражданской войны воевал против советской власти. Время стерло в его памяти всё, кроме понятия «Родина».

Вернувшись на свое место, Суходрев возобновил исполнение обязанностей переводчика и между делом рассказал Фурцевой и Козлову о хлебосольном соотечественнике. Екатерина Алексеевна, поморщившись, сказала:

— Ты знаешь, Витя, мне вся эта их еда не нравится. Когда вернемся в резиденцию, вот там мы сядем и по-настоящему закусим. А это я не ем[310].

После окончания банкета советская делегация отправилась в гостевой дворец. Охрана быстро накрыла стол с водкой и закуской.

— Вот это я понимаю! — радостно сказала Фурцева.

За столом сидели все члены советской делегации, кроме Ворошилова. По выражению Екатерины Алексеевны, «старика отправили спать». Началась обычная пирушка с непринужденными разговорами, несмотря на присутствие двух членов Президиума ЦК КПСС. Козлов и Фурцева шутили и травили анекдоты[311]. Через некоторое время Екатерина Алексеевна сильно захмелела. Начальник охраны, заместитель начальника 9-го Управления КГБ при Совете Министров СССР (легендарной «девятки», охранявшей высших должностных лиц в партийном и государственном аппарате Советского Союза) Владимир Яковлевич Чекалов прямо ей об этом сказал, и она, ничуть не обидевшись, поднялась из-за стола и направилась спать. А переводчики и охранники еще немного посидели без начальства.

Надо заметить, что Фурцеву, как и «старика» Ворошилова, отправляли «спать» регулярно. Карикатурист Борис Ефимов вспоминал, как на торжества скульптора Екатерины Белашовой Фурцева пришла в добром расположении духа, наговорила имениннице много теплых, небанальных слов и вдруг обратилась к рядом стоявшему Ивану Козловскому с дамской просьбой:

— Иван Семенович! Помогите-ка мне спуститься…

Козловский, не растерявшись, подхватил Фурцеву на руки и передал ее Ефимову. Тот «бережно принял на себя приятную, важную ношу и осторожно поставил на ноги.

И тут услышал:

— Ей наливать больше нельзя»[312].

В индийской командировке три переводчика и фотокорреспондент Яков Халип решили посетить храм Любви в Катманду со знаменитыми скульптурами. Посетили, посмотрели и без опоздания явились к завтраку.

За столом Фурцева вспомнила, что у Ворошилова сегодня день рождения.

— Клим, у тебя же сегодня день рождения! — воскликнула она.

В ответ на поздравления лицо Ворошилова расплылось в улыбке.

— Неужели даже бутылку не поставишь в честь такого случая? — поинтересовалась Фурцева[313].

Адъютант Ворошилова, разумеется, тут же принес водку. Во время этого неожиданного празднования Суходрев доложил Козлову о посещении храма Любви. Фрол Романович выразил недовольство:

— А что ж ты меня не взял с собой?

— Мы, Фрол Романович, побоялись, что за вами охрана потянется…

Козлов насупился еще больше:

— Зря! Я бы как-нибудь улизнул. Да что теперь…

Уже в машине, когда делегация отправилась в соседний город, он обратился к Фурцевой:

— Катя, а ты знаешь, где ребята сегодня утром были?

И, подмигнув Суходреву, многозначительно добавил:

— Но тебе, Кать, туда нельзя…

Фурцева стала расспрашивать Суходрева. Тот ответил как мог обтекаемо.

— А почему вы меня не взяли с собой?

Козлов тут же подал голос:

— Нет, Кать, тебе туда нельзя…

Единственное, чем остался доволен Фрол Романович, так это тем, что в храм Любви не попала и Фурцева. Как говорится, «пустячок, а приятно».

Вскоре выяснилось, и в новом городе имеется свой храм Любви — чуть более скромный, чем в Катманду.

Суходрев шепнул на ухо Козлову:

— Фрол Романович, я вам рассказывал сегодня о храме, где мы были утром, так вот, мы сейчас находимся у подножия точно такого же храма Любви. Если вы незаметно оглянетесь, то сможете кое-что увидеть…

Когда Козлов вгляделся в потемневшие от времени деревянные барельефы, он вначале потерял дар речи, а потом резко отвернулся. Но через минуту уже пристально вгляделся в следующий барельеф…[314]

В свой последний вечер в Непале в командировке 1960 года посольство СССР устроило ответный прием, на который, к большому удовлетворению Суходрева, пригласили и хозяина отеля. Фрол Козлов был не в курсе знакомства наших переводчиков с бывшим врагом советской власти, а Екатерина Фурцева, как следует из воспоминаний, не стала проявлять липовую «принципиальность», что лишний раз говорит о ней как о гибком политике и отнюдь не плохом человеке.

Покинув Непал, советская делегация вернулась в Индию. Визит «тройки» членов Президиума ЦК КПСС продолжался. Ворошилов по-прежнему радовался почестям, оказываемым ему индийцами, а Фурцева и Козлов негодовали по этому же поводу.

Президиум ЦК КПСС признал работу делегации, которая выезжала в Индию и Непал, «полезной»[315], хотя изрядно пропесочил Климента Ефремовича, которому Хрущев прямо заявил: «Надо бы самому т. Ворошилову попроситься на отдых»[316].

Глава 3. Последние шаги в Президиуме ЦК

Через пару дней после очередного празднования Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, 25 февраля 1960 года, на Президиуме ЦК КПСС слушался вопрос об отмене подоходного налога и налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан. Екатерина Алексеевна настаивала на поэтапной отмене, считая неуместным делать это сразу же[317].

Активное участие она приняла и в обсуждении 15 апреля вопроса о судьбе Василия Сталина, который после дружеской беседы с Климентом Ворошиловым отправился на «исповедь» в китайское посольство. Товарищи по Президиуму ЦК ознакомились с изложением беседы, а надо сказать, что Климент Ефремович отнесся к вышедшему на свободу сыну Хозяина как к собственному, притом что «коллективные руководители» КПСС упекли Василия Сталина за решетку за пьянство, коррупцию и длинный язык.

На заседании сразу же взял быка за рога Михаил Суслов. Он назвал Василия Сталина антисоветчиком и авантюристом, деятельность которого следует пресечь, водворив его обратно за решетку. И жестко осудил Климента Ефремовича:

— Создается впечатление, что вы эту мразь поддерживаете. [Вы] себя держали с ним не как член Президиума ЦК.

Ворошилов, как и всегда в подобных случаях после смерти Хозяина, завелся, но его поспешил угомонить Николай Шверник:

— Климент Ефремович, ты напрасно горячишься. Неправильно сделал, что связываешься с этим человеком.

Фурцева предложение Суслова о повторной изоляции Василия Сталина поддержала, заявив Ворошилову:

— Василий Сталин дискредитирует вас и Президиум ЦК. Какой же он вам сын, [когда] от вас он пошел в китайское посольство?

В конце концов Климент Ефремович, как водится, признал свою ошибку[318], и Василий Иосифович вернулся в заключение.

Е. А. Фурцева беседует с участниками 15-й сессии Общего собрания Академии художеств СССР. 1960 г. [РГАКФД]

В апреле 1960 года Фурцева, которая все более и более плотно занималась на Старой площади вопросами культуры, приняла участие в 15-й сессии Общего собрания Академии художеств СССР, состоявшейся в Московском доме