Шестнадцать - Анна Чиж-Литаш

— Твою дивизию! — едва разжав губы, сказала Карина. — Какого лешего ты молчала.

— Ах, да, забыла! Мой бывший парень напал на меня на улице при подругах и разбил лицо. Теперь вроде бы все, — она улыбнулась. Следующие секунды она продолжала улыбаться, разглядывая серые, как сухой асфальт, лица подруг. Улыбка была злой, нервной, отталкивающий, но она была нужна, чтобы не сойти с ума и не завизжать на весь дом.

— Как мама? — Алена нашла в себе смелость поднять глаза.

— Плохо, — она растирала руками лицо. — Мне нужны деньги на лечение.

— А ты им сказала, что…

Катя оборвала Алену:

— Что сказала? Что мне шестнадцать, я школьница, а мой отец — бухарь, который пару раз в месяц бьет меня и мать? Если ты об этом, то нет, не говорила, — снова тот же оскал на лице. — Думаю, они заглядывали в мамин паспорт и видели, что у нее на попечении несовершеннолетняя дочь.

Звенящая тишина душила. Алена кривилась, ощущая гнетущий звон в ушах. Запах пота и несвежей одежды разлетался по комнате, подгоняемый невидимыми потоками воздуха. Алена чихнула.

— Да, согласна, пахну и выгляжу я отвратно. Тетка — жмотяра, сказала, чтобы не выливала зря воду. Экономит, короче, — она затихла, спустя минуту продолжила, но голос ее был абсолютно другой. Катя прикрыла веки и чуть откинулась на стуле. Слезы бесшумно потекли по щекам. — Не могу больше, — прошептала она. — Не могу. Вы думаете, я не понимаю, что сделала со своей жизнью? Да, мне шестнадцать, но я не настолько тупая, чтобы не осознавать, что никогда не смогу все изменить. Или не понимаю, что никогда не забуду, как жирный вонючий урод насиловал меня на заднем сиденье своей БМВ. И как сильно у него воняло изо рта? Потом, когда я уже оделась, он швырнул мне пятьдесят долларов, — она подняла палец вверх, — пятьдесят! В тот момент я почти все забыла. Впервые за последние два месяца я была такой счастливой. Чтобы заработать такие деньги мне нужно было переспать минимум с четырьмя! А он меня спас. Этих денег хватило на новые лекарства и перевод мамы в двухместную палату. Она сказала мне, что их в палате шесть человек, и они ведут себя не очень хорошо, а от запаха мочи маму тошнит.

В тот момент я думала, что смогу забыть все это. Смогу! Потому что моя мама впервые за два месяца улыбалась.

Как она гордилась мной! Я сказала, что устроилась подрабатывать в две конторы и мне хорошо платят. А еще, что у меня есть время делать уроки. Ее это очень порадовало. Я же этот месяц почти не была на уроках. Сказала всем, что болею, и никто пока не проверил. Даже вы не проведали меня!

— Мы…

— Забейте. Я не обижаюсь. Честно, было не до вас. У самой слишком мало времени. Да, я знаю, что у каждой из вас свои проблемы, — она встала со стула и подошла к двери, рядом с которой на полу стоял рюкзак. Несколько секунд, не заглядывая, она наощупь что-то искала. — Вот они! — мужские часы на широком кожаном ремне блестели у нее в руках. — Синичкина, не пучь глаза, — она искренне рассмеялась. — Не украла. Подарили сегодня. Думаю, стоят прилично, — она внимательно посмотрела на циферблат. — Завтра сдам, — она надела их на руку и вернулась на место. — Странный мужик попался. Сначала снял меня, а спать не захотел. Полчаса проговорил, а потом часы подарил. Жалко стало, сто пудово. Я ему про мать рассказала, правда, не знаю зачем. Он мне еще двадцать долларов сверху положил. Повезло. Сегодня я не работала. Обычно с десяти утра до шести вечера на трассе. Потом еду в магазин и больницу. Мать хоть питаться стала нормально. Я ей фрукты каждый день покупаю, — в ее голосе было столько гордости и боли, что Алена не выдержала и заплакала.

— Синичкина, угомонись! — Катя рассмеялась. — Мне только слез твоих не хватает. Так вот, я покупаю ей свежие бананы: не те, что в отдельной корзине подпорченные лежат а твердые зелено-желтые. Больше желтые, чем зеленые… Они вкусные и хрустящие. Беру апельсины, яблоки, сок, конфеты… — она перечисляла, загибая пальцы, — забыла — и хурму! Она дорогая, но раз в неделю покупаю. Знаете, у мамы даже цвет лица поменялся. Моложе как-то выглядеть стала. — Катя задумалась. — Знаете, когда отец напивался и приходил домой, мама запирала мою комнату на ключ и убегала в свою. Он мог долго колотить ногами в дверь, а потом шел к ней. Она весь удар на себя забирала. — Катя стиснула кулаки. — Когда вырасту, если не сдохну, конечно, тоже рожу дочь и никому не дам ее обидеть. Сразу руки и ноги переломаю. Я, наверное, сейчас выгляжу как сумасшедшая? — она посмотрела на девочек. — Просто, если я сейчас не выговорюсь, то точно сигану с девятиэтажки, — она нервно усмехнулась. — Просто тупо посидите молча и выслушайте меня. Потом отвечу на все ваши вопросы. Я не оправдываю себя, но если бы я не стала… — она замялась, — проституткой, то моя мама умерла. А как же я? — она развела руками. — Я бы жила с отцом, пока он не прикончил меня как-нибудь ночью. Нет, лучше уж сдохнуть. Он же раньше не был таким. Я помню его в детстве. Помню, как сидела по вечерам у него на коленях и смотрела скучные новости. Сидела, потому что мне нравилось прижиматься к нему. Я представляла, что в домике и со мной все будет хорошо. Чертово бухло! Он тупо спился, и у него поехала крыша. Четко помню, как он впервые ударил маму. Мне было лет двенадцать. Ощущение, что ударили меня. Она так испугалась, — Катя сжала губы в нитку, руками все сильнее впиваясь в сидение стула. — Я тоже испугалась, поэтому не сдвинулась с места. Так и стояла, уставившись на ее лицо. Ненавижу его. Может, он сдох от моего удара. Позавчера пришел домой и ударил меня. Оскорблял, приказывал. Я не выдержала и разбила бутылку ему о голову, когда задремал перед телевизором. Потом собрала вещи и убежала. Спряталась в подъезде у Тани. Подложила рюкзак под голову и легла на площадке между этажами. Даже уснула, — она грустно ухмыльнулась. — Проснулась около восьми утра и поехала к тетке, живет в Масюковщине. Она мне, конечно, не обрадовалась, но не выгнала. Я сказала, что перекантуюсь пару дней, отец буянит, мать в больнице, вот и сбежала.

— Почему ты ко мне не пришла? — Карина покусывала губы.

Катя словно не услышала ее вопрос, продолжила:

— А