Последний удар - Эллери Куин

Голос Пейна.

И Джона Себастиана.

Эллери подслушивал без зазрения совести.

— Ты, мерзкий щенок! — говорил Роланд Пейн. — Совести у тебя не больше, чем у прихлебателя партийного босса. Пытаться меня шантажировать!

— Как вы меня ни обзывайте, Пейн, ничего вам это не даст, — произнес голос Джона. — Суть в том, что я, извините за выражение, поймал вас со спущенными штанами. Адрес мне известен, имя малышки — тоже. Она ведь всего-навсего проститутка, а вы — один из любимых ее клиентов.

— Докажи, — кратко ответил Пейн.

— Вот это мне нравится. Юридический ум. Сразу улавливаете суть вопроса. Желаете доказательств? Пожалуйста.

— Что это? — Адвокат задыхался от волнения.

— Фотокопии из маленькой красной книжечки. Доллин «календарь высшего света», сливки ее клиентуры. Даты, имена, гонорары за сеанс. И даже занятные комментарии. Вот, вроде такого: «Этот Ролли Пейн — вот уж атлет. Уж не считает ли он, что я ему гарем в одном лице?»

— Хватит, — хрипло произнес голос Пейна. — Где ты это взял?

— У Долли, — ответил голос Джона. — Я купил. Оригинал то есть. Не беспокойтесь, «Ролли», он заперт у меня в надежном месте. Я не хочу, чтобы фотографии этого дневничка заблистали во всех нью-йоркских газетах. Представляете, что бы с этим сделал «Грэфик»? Возможно, там состряпали бы один из своих знаменитых коллажей — вы с Долли в пикантный момент. Боюсь, что это навсегда распугало бы вашу респектабельную клиентуру.

Пейн молчал. Потом его голос ответил:

— Ладно. Сколько?

— Денег? Ни цента.

— Не понимаю?

Джон рассмеялся.

— Не хлебом единым жив человек. У меня и так целая пекарня. — Он резко сменил тон. — У вас есть сын, Пейн. Его зовут Уэнделл Пейн, он — краса и гордость английского отделения в Принстоне и считается восходящей звездой в области поэтической критики. Одно слово молодого профессора Пейна…

— Ты, — с удивлением произнес Роланд Пейн, — просто маньяк, и я в этом убежден абсолютно. Ты всерьез предлагаешь мне повлиять на сына, чтобы он написал положительную рецензию на твою пачкотню?

— Не просто положительную, мистер Пейн. Восторженную.

— Очевидно, копаясь в моей частной жизни, ты упустил из виду характер моего сына. Для Уэнделла так же невозможно написать нечестный отзыв, как взломать сейф принстонского казначея. Он просто не станет этого делать.

— Даже ради того, чтобы спасти отца от позора? Знаете, мистер Пейн, если эту маленькую красную книжечку опубликовать, вас могут исключить из корпорации.

— Об этом не может быть и речи! Я не могу его просить!

— Это ваша проблема, не так ли? — Эллери услышал скрип дверной ручки. — Подумайте, еще есть время. По моему предложению Дэн Фримен пошлет экземпляр моей книги вашему сыну на рецензию с запиской от себя. Я даю вам время до выхода в свет следующего номера «Сатердей ревью», посвященного поэзии. Я буду ждать его с нетерпением. Договорились, мистер Пейн? Вы что-то хотели сказать?

До Эллери донесся изменившийся, прерываемый тяжким дыханием голос адвоката:

— Ничего. Ничего.

Эллери услышал, как дверь в комнате Пейна открылась и закрылась — и то, и другое очень тихо. Затем раздался тихий звук шагов Джона Себастиана вниз по лестнице.

Он также услышал резкий металлический лязг, словно кто-то рухнул на кровать.

Эллери заметил, что весь трясется.

Это не был Джон. Это не мог быть Джон даже в худшем своем варианте. Тот Джон, которого знал Эллери, был не такой. Тот Джон, которого полюбила Расти Браун, был совсем не таким человеком.

И все же это был Джон. Это не мог быть никто другой.

Был. И не был.

Это было невыносимо.

И в этот вечер именно Роланд Пейн обнаружил девятый рождественский подарок. Он поднялся к себе сразу после ужина, сказав, что ему надо написать несколько писем. Он спустился через две минуты. Его красивое лицо было взволнованно, даже его седая шевелюра выражала негодование, а веселенький пакетик он нес так, словно подобрал его на китайском рисовом поле. Он бросил его на узкий стол, вытащил платок, нарочито обтер руки, после чего ушел обратно наверх, не проронив ни слова.

Так же безмолвно Эллери взял сверток.

«Джону Себастиану» было написано на карточке, изображающей Санта-Клауса.

На той же машинке.

В этот раз на белой карточке в коробке было четыре машинописных строки:

В девятый Святок вечерокШлю тебе, мой голубок,О б е з ь я н у в твой зверинец —И подсказка, и гостинец.

В красной оберточной бумаге находилась кокетливая, довольно симпатичная обезьянка, сделанная из материала, похожего на фетр. При других обстоятельствах она могла бы вызвать восторженный визг женщин и улыбки мужчин. Но сейчас все смотрели на нее так, будто у нее вот-вот вылезут рога и она начнет читать «Отче наш» наоборот.

Эллери перевернул карточку. Там было пусто.

— Есть предложения?

— Есть! — крикнул Джон. — Сжечь все это к чертовой матери!

Дэн Фримен хихикнул из своего угла.

— Есть такая старая еврейская пословица, которую я порекомендовал бы на этот случай, Джон. В буквальном переводе она означает: «По чужой заднице и шлепнуть приятно». — Он встал, улыбаясь. — А знаете, мне все это начинает правиться.

В эту ночь Эллери вышагивал по своей комнате с тем железным бешенством, с каким мерил шагами свою темницу в замке Иф Эдмон Дантес.

Снова животное. Вол. Верблюд. Рыба. А теперь еще и обезьяна. И в записке первый раз появилось слово «зверинец», как бы выделяя животных из числа прочих подарков.

Он сосредоточился на четырех дарах, связанных с животным миром.

Вол. Верблюд. Рыба. Обезьяна.

Непарнокопытное. Жвачное. Водное. Примат.

Рога. Горбы. Плавники. Руки.

Он раздраженно замотал головой.

Материалы, из которых они сделаны? Вол — дерево. Верблюд — металл и эмаль. Рыба — живая плоть. Обезьяна — ткань. Когда он обнаружил, что незаметно для себя прибавил к этому списку «Куин-пробка», он схватился за дневник и попытался отвлечься, записывая все происшедшее.

Но слово «подсказка» в сегодняшнем послании продолжало колотиться у него в голове. Это слово появилось там в первый раз. Как если бы автор обозлился на его тупость и кое-что пояснил…

«Мою тупость? — подумал Эллери. — Почему я решил, что он подначивает именно меня? Подарки ведь адресованы Джону».

И все же у него было совершенно необъяснимое чувство, что мишенью для издевок в записочках был не Себастиан, а Куин.

Пятнадцать даров за девять вечеров.

«Подсказка».

Подсказка к чему? К чему?

Десятый вечер: пятница, 3 января 1930 года

Глава Двенадцатая, в которой бледный всадник падает вниз головой, у одноглазой куклы вырастает новый зуб, а вконец озадаченный сыщик впадает в полное ничтожество

В пятницу утром по дому разгуливал дух вражды. Едва ли хоть кто-то был сколько-нибудь любезен с кем-либо еще. Вчерашние замешательство и апатия претерпели химическое изменение: теперь все пылали гневом, едва притрагивались к пище, приготовленной миссис Янссен, расхаживали поодиночке либо сердитыми парами и всем своим видом однозначно давали понять, что самое большое их желание — выбраться отсюда побыстрее. У сержанта Девоу забот хватало.

Холодок между Расти и Джоном обозначился еще заметнее, а действия Валентины и Мариуса отнюдь не способствовали потеплению. Они перестреливались ехидными репликами, адресованными якобы друг другу, но каждая из пущенных стрел попадала в истинного адресата. Наконец эта перестрелка выгнала Джона из дому.

Разъяренная Расти последовала за ним.

— Ты разве не понимаешь, что у этой парочки на уме? Милый, что с нами происходит? Нельзя же дать им все испортить. Джон, что на тебя нашло?

Но Джон седлал пегую кобылу, ничего не слыша.

— Не езди на лошади сегодня. Опасно ездить в такую слякоть.

— Ничего со мной не случится. Я просто хочу уединиться.

— От меня.

— Не от тебя, Расти. Мне надо побыть одному. Что с этой чертовой подпругой?

— Мне казалось, что смысл помолвки как раз в том, чтобы не чувствовать себя одиноким, — сказала Расти, понимая, что говорит чушь, но уже не в состоянии остановиться. — Или ты мне именно это хочешь внушить?

— Оставь, ради Бога! — Джон вскочил в седло, рывком развернул кобыле голову, согнулся вдвое и пришпорил лошадь. Та вылетела из конюшни как ракета.

Зажав рот рукой и пытаясь морганием загнать назад слезы бессилия, Расти смотрела, как он галопом пронесся по раскисшему снегу и исчез в лесу.

Ее охватила паника.

Неловкими движениями она оседлала мерина и устремилась вслед за Джоном.