Запретное знание - Стивен Дональдсон

Если она сохранит Дэвиса, то она будет не одна. У нее снова будет семья; у нее будет кто-то, кто принадлежит ей…

Кто-то, заслуживший лучшую долю, чем быть уничтоженным, потому что она не может найти разницу между разумностью и саморазрушением. Или быть смытым в утилизатор лазарета потому, что она не может взвалить на себя опасность того, что он будет жить. Неважно, кто его отец; неважно, насколько темное наследство досталось ему с его стороны.

Она когда-то верила в подобные вещи, в те дни, когда была настоящим полицейским, а ПОДК было честным. Может быть, часть ее души еще не подверглась коррозии.

Сохранить ребенка будет все равно, что сдаться перед Ангусом Фермопилом.

Как она, собственно говоря, и поступила, сменяв свою жизнь на пульт управления шизо-имплантатом. Она решила, что его преступления против нее останутся безнаказанными, и это будет лучше, чем смотреть в лицо последствиям этих преступлений без помощи черной коробочки. Вопрос, насколько ограничена, повреждена или потеряна она была давным-давно потерял свою актуальность. Единственное, что оставалось разрешить, было проще и потому сложнее.

Этот ребенок угрожал ее возможности выжить на борту «Каприза капитана», снижал ее ценность для Ника. Неужели ее спасение стоит так дорого?

Неужели оно стоит нового убийства?

Сколько одиночества она еще сможет вынести?

Пойманная и посаженная в клетку своего прошлого, утратив спокойствие, она ходила взад и вперед, словно не знала, какой путь избрать, сжимая руки в кулаки и напрягая плечи, словно готовясь кого-то задушить. Несмотря на отчаянные попытки, она не могла восстановить свою самоубийственную убежденность, которой достигла, когда решила, что сделает аборт и уничтожит своего сына.

Она продолжала метаться по каюте, когда дверь пискнула. Как она и предполагала, Ник пришел к ней. У нее едва хватило времени нырнуть на койку и включить шизо-имплантат, прежде чем после запрограммированной задержки дверь открылась. В результате Морн тяжело дышала и разрумянилась.

Она мгновенно заметила, что он переоделся после мостика. Его шрамы продолжали гореть под глазами, но улыбка исчезла; его живость улетучилась. Шрамы придавали ему вид изможденный и неуверенный. Он испытывал какое-то сомнение.

Сомнение не в безопасности «Каприза капитана» или в том, что они выживут; это только подогрело бы его жажду борьбы, заставило бы его сражаться яростней. Это, должно быть, было сомнение в себе самом.

Когда дверь за ним закрылась, он остановился. Отстраненным голосом он спросил:

– Почему ты сделала это?

Отвращение росло в ней; она едва могла думать. Изменение, произошедшее в нем, было непонятно ей.

– Сделала что?

– Почему ты заставляешь меня ждать пять секунд, прежде чем дверь откроется?

Она давно подготовилась к этому вопросу. Хрипло от переполнявшего ее желания она ответила:

– Я не хочу, чтобы ты застал меня делающей что-нибудь, – она посмотрела в сторону санблока, – невыгодное для меня.

Вероятно, ее ответ был достаточно хорош; этот вопрос не слишком интересовал его. Он приблизился. Его пальцы непрерывно шевелились, бессознательно сгибаясь в когти и снова выпрямляясь.

Если бы шизо-имплантат не господствовал над ней так безраздельно, она бы испугалась.

Внезапно Ник рванулся вперед, схватил ее за руки и швырнул на койку. Его глаза горели.

– Ты знаешь, как я заработал эти шрамы? Ты слышала эту историю?

Она покачала головой. Понимание того, что она включила управление слишком рано, что сделала себя беззащитной в неподходящий момент, заставило ее застонать.

– Это сделала женщина. Она была пиратом – а я всего лишь мальчишкой. Обычно она смеялась надо мной и уходила прочь. Но у меня была информация, в которой она нуждалась, поэтому она перестала смеяться. Вместо этого она совратила меня, и я помог ей захватить корабль. И я поверил ей. Я ничего не знал о презрении – и о женщинах. Мне казалось, что она относится ко мне серьезно.

Но после того, как она захватила корабль, она больше не нуждалась во мне. И именно тогда она начала насмехаться надо мной. Она вырезала всю команду, всех, кого обнаружила на борту, а меня оставила в живых. Сначала она изуродовала мое лицо. Затем она бросила меня, оставив умирать на корабле в одиночестве, и тогда я понял насколько она презирала меня. Может быть, она надеялась, что я покончу жизнь самоубийством или сойду с ума, прежде чем умру от голода.

– Ты смеешься надо мной?

Морн посмотрела на него. Она должна была по меньшей мере хотя бы выглядеть испуганной или переживающей, но от всепоглощающей страсти она резко поглупела.

– Что заставило тебя остаться с этим блядским капитаном Фермопилом? – Его руки больно сжали ее кисти, а глаза яростно горели. – Почему ты пришла ко мне? Что это за заговор? Как ты собираешься предать меня?

Наконец-то она поняла. Он боялся, что становится зависимым от нее. Женщины были вещью, которую он использовал и затем избавлялся, когда они надоедали ему. Если у них были полезные способности, он делал их членами своей команды. Но он никогда не ставил на них; он не нуждался в них.

До сих пор.

Сейчас он начала понимать, как сильно он привязался к ней. И это его испугало.

– Ответь мне, – процедил он сквозь зубы, – или я сломаю твои блядские руки.

– Испытай меня, – прошептала она сквозь глубины своей фальшивой и безграничной страсти. – Проверь, смеюсь ли я. Ты знаешь, что я чувствую. Ты сможешь определить разницу.

Звук, похожий на приглушенный плач, вырвался из его груди. Выпустив одну из рук Морн, он отвел свою руку назад и ударил ее так сильно, что она рухнула на матрас и стены вокруг нее утонули во мраке.

Затем он скинул ботинки, сорвал с себя скафандр и приземлился на нее словно молот.

Искусственно возбужденная Морн приняла то, как он причинял ей боль, и ответила экстазом.

Получи и будь проклят, сукин сын!

Она ненавидела его настолько сильно, что могла смеяться над ним.

Когда он устал и заснул, Морн достала пульт управления и сменила функции, чтобы смягчить боль от ран, уменьшить свое отвращение; смягчить ужас от перевоплощения. После этого она сползла с койки, надела скафандр, спрятала черную коробочку в карман и отправилась в лазарет.

По дороге она никого не встретила. Это, вероятно, было неплохо; но ее не волновало, кто увидит ее в таком виде.

Достигнув своей цели, она закрылась внутри. Затем она проинструктировала медицинские системы подлечить ее синяки и распухшее лицо, кровоточащие губы, исцарапанные руки и ребра, натертую промежность. Она не отключала шизо-имплантат, пока системы не сделали все, чтобы уменьшить ее боль.

Но она не сделала аборт. И уже больше не пыталась скрыть своей беременности. Единственная информация, которую она исключила из бортового журнала, это возраст плода – и наличие электродов в ее мозгу.

Сделав это, она вернулась в каюту. Дрожа от перехода и отвращения, она сняла скафандр и мылась в санузле до тех пор, пока ее кожа не покраснела, а затем снова легла на койку.

Она еще не решила сохранить маленького Дэвиса. Она просто хотела сохранить доказательство, что Ник Саккорсо мог избить беременную женщину.

На тот случай, если ей понадобятся доказательства.

Но, вероятно, они никогда не понадобятся. Как только он проснулся, она заметила, что его сомнения на время успокоились. Его глаза были чисты, шрамы были такими же бледными, как и остальная кожа, и на его лице снова появилась улыбка. Отметины, которыми наградил его Орн, начали сходить.

Он был слегка удивлен ее видом; она должна была выглядеть намного хуже. Но он принял ее объяснение. Довольный собой, полностью отдохнувший, он велел ей отправляться на дежурный мостик, чтобы Альба Пармут начала ее обучать ее обязанностям. И отправился на мостик, чтобы узнать, как идет восстановление информации.

Морн была готова приняться за работу; ее переполняла готовность и ненависть. Ей нужно было принять решения, а решения зависели от информации. Она мгновенно покинула свою каюту.

По приказу Ника Пармут ожидала Морн, когда та пришла на дежурный мостик.

Он находился в машинном отделении рядом с комнатой управления двигателями, где Вектор Шахид с помощником замеряли слабое навигационное ускорение «Каприза капитана». Мостик был более неудобен, чем мостик управления, потому что он был расположен среди переборок; но в нем находились те же m-сиденья, консоли и экраны. Сидя перед пультом управления информацией, Морн могла видеть остальные посты, не выворачивая шеи.

Привычная недовольная физиономия Альбы Пармут и ее поведение усиливали впечатление, что она была еще одной из отвергнутых любовниц Ника. Тем не менее ее стремление найти кого-нибудь, с кем можно разделить ложе, ясно читалось в искусственности ее волос и макияжа и в том, как она открывала на всеобщее обозрение свое тело; она носила скафандр лишь наполовину застегнутым, и ее груди торчали из прорези. Морн не чувствовала к ней симпатии. Чувствуя отвращение к Нику и ко всем скотам-мужчинам, Морн нашла жалкой такую явную демонстрацию своего желания.